Моррис, Майкл, 3-й барон Килланин

Майкл Моррис, 3-й барон Килланин Michael Morris, 3rd Baron Killanin<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент МОК
24 августа 1972 года — 4 августа 1980 года
Предшественник:	Эвери Брендедж
Преемник:	Хуан Антонио Самаранч
Вероисповедание:	Англиканство
Рождение:	30 июля 1914(1914-07-30) Лондон, Великобритания
Смерть:	25 апреля 1999(1999-04-25) (84 года) Дублин, Ирландия
Имя при рождении:	Майкл Моррис
Деятельность:	Спортивный деятель
Награды:

Майкл Мо́ррис, 3-й барон Ки́лланин (англ. Michael Morris, 3rd Baron Killanin; 30 июля 1914, Лондон — 25 апреля 1999, Дублин) — шестой президент Международного олимпийского комитета, гражданин Ирландии.

Родился в Лондоне, образование получал в Итонском колледже, затем в Сорбонне. В середине 1930-х начал карьеру журналиста, работал в Daily Mail. В 1938 году отправляется в качестве военного журналиста на японо-китайскую войну, в этом же году призывается в армию, дослуживается до ранга майора, принимает участие в разработке и планировании Нормандской операции. В 1944 году за боевые заслуги награждается орденом Британской империи. После окончания Второй мировой войны демобилизуется и возвращается в Ирландию.

В 1950 году становится главой Олимпийского комитета Ирландии, в 1952 году стал членом МОК. В 1968 году становится вице-президентом МОК, а 24 августа 1972 года на 73-й сессии МОК в Мюнхене избирается президентом Международного олимпийского комитета. Во время его нахождения на посту президента олимпийское движение испытывало трудный период, имея дело с финансовым провалом Олимпийских Игр 1976 года в Монреале и бойкотами Игр 1976 и 1980 годов. Из-за малого числа желающих олимпийские столицы зимних игр 1980 года — Лейк-Плэсид, и летних игр 1984 года — Лос-Анджелес, были утверждены как места проведения Олимпийских игр в безальтернативном порядке, как единственные кандидаты, что в свою очередь грубо противоречило принципам и правилам МОК. Лорд Килланин ушел в отставку в 1980 году, незадолго до Игр в Москве, его преемником на посту стал испанец Хуан Антонио Самаранч.

С 1945 года был женат на Шейле Данлоп (1918-2007), у них было три сына и дочь. Ушел из жизни в 1999 году в возрасте 84 лет, в своем доме в Дублине, похоронен на семейном кладбище в городе Голуэе.

Награды

• Член ордена Британской империи (1945 год),
• Великий офицер ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой» (Италия, 11 апреля 1973 года).

Ссылки

• [www.guardian.co.uk/news/1999/apr/27/guardianobituaries.johnrodda Биография на сайте Guardian News and Media Limited or its affiliated companies] (англ.)

Отрывок, характеризующий Моррис, Майкл, 3-й барон Килланин

Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.