Килух и Олвен

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Килхух и Олвен»)
Перейти к: навигация, поиск

Килух и Олвен — одна из старейших валлийских народных легенд артуровского цикла.

Произведение, сохранившееся лишь в двух манускриптах, было, как считается, записано в середине XIV века, однако основано на гораздо более ранних историях, предположительно сложенной валлийскими филидами (бардами) в VI—VII веках и передававшихся в устной форме, которые были обобщены в рукописи XIV века и имеют, вероятно, некоторые несоответствия оригиналу, поскольку даже тексты в двух сохранившихся манускриптах несколько различаются между собой. Произведение написано в стихах и на валлийском языке.

Герой Килух, изгнанный мачехой из дома, пытается добиться руки Олвен, дочери монстра Испададена. Поскольку Испададен знает о пророчестве, согласно которому умрёт на свадьбе своей дочери, он ставит условием для жениха решить сорок невыполнимых задач, с чем тот, однако, успешно справляется — с помощью короля Артура и рыцарей Круглого стола. Поэма заканчивается свадьбой Килуха и Олвен и гибелью Испададена.

Поэма, являясь одним из самых ранних образцов валлийской литературы, стала предметом многочисленных исследований — например, существует работа по оценке мужских качеств тех или иных её персонажей[1].



Библиография

  • Idris Foster, 'Culhwch ac Olwen' yn, Geraint Bowen (gol.), Y Traddodiad Rhyddiaith yn yr Oesau Canol (Caerdydd, 1974).

Напишите отзыв о статье "Килух и Олвен"

Примечания

  1. [www.jstor.org/discover/10.2307/27870699?uid=3738936&uid=2129&uid=2&uid=70&uid=4&sid=21104641794433 Giants, Boar-hunts, and Barbering: Masculinity in «Culhwch ac Olwen»]

Отрывок, характеризующий Килух и Олвен

Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…