Ким Ду Бон
| Ким Ду Бон 김두봉<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Ким Ду Бон</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 9 сентября 1948 года — 20 сентября 1957 года | |||
| Предшественник: | должность учреждена | ||
| Преемник: | Цой Ён Ген | ||
| |||
| 28 августа 1946 года — 30 сентября 1949 года | |||
| Предшественник: | должность учреждена | ||
| Преемник: | должность упразднена; Ким Ир Сен как Председатель ЦК Трудовой партии Кореи | ||
| Рождение: | 16 марта 1886 Кёнсан-Намдо | ||
| Смерть: | 1958 | ||
| Партия: | Коммунистическая партия Кореи, Новая Народная Партия Кореи, Трудовая партия Северной Кореи | ||
| Политика — Портал:Политика |
| КНДР |
 Эта статья — часть серии: |
|
Ким Ду Бон (кор. 김두봉?, 金枓奉?</span>, 16 марта 1886 — 1958?) — корейский революционер и учёный-лингвист. Председатель Президиума Верховного Народного Собрания КНДР (9 сентября 1948 — 20 сентября 1957). Глава Коммунистической партии Кореи, Новой Народной Партии Кореи (16 февраля 1946 — 29 августа 1946), Трудовой партии Северной Кореи (29 августа 1946 — 30 июня 1949). Инициатор языковой реформы 1948 года.
Биография
Ким Ду Бон родился 16 марта 1886 года в Кёнсан-Намдо. В 30 лет принял участие в Мартовском Восстании 1919 года, будучи членом «Движения Первого марта». После восстания, как и многие корейские революционеры, оказался в китайском Шанхае. Молодой учитель принял идеи коммунизма и вступил в одну из шанхайских марксистских групп[1].
В течение 20-х и 30-х годов Киму удавалось совмещать политическую борьбу с корейской лингвистикой, находившейся в то время в зачаточном состоянии. До сих пор он считается одним из основателей этой науки в Корее.
В течение столетий официальным языком для корейской элиты был китайский язык. Корейский язык как простонародный не представлял интереса для учёных. В 30-е годы, после начала применения лингвистических методов «западной» науки, корейская лингвистика стала бурно развиваться, и Ким Ду Бон был ключевой фигурой этого процесса.
После нападения японской армии на Китай Ким Ду Бон уехал из Шанхая и вскоре оказался в Яньани.
Вместе с Чхве Чхан Иком Ким возглавлял так называемую «яньаньскую фракцию» в коммунистическом движении Кореи. В эту фракцию входили корейские коммунисты, которые в 20-30-е гг. покинули Корею и уехали в Китай, спасаясь от репрессий японских оккупантов, а также многие корейцы, воевавшие в частях китайской Компартии, в рядах 8-й и Новой 4-й Армий. Большая часть из них оказалась в Особом районе Китая (город Яньань), где располагалась штаб-квартира Коммунистической партии Китая[2].
В 1942 году в Яньани была создана «Северокитайская Лига независимости Кореи» («Лига независимости») — наиболее крупная из всех существовавших за рубежом корейских коммунистических организаций. Лидером «Лиги независимости» стал Ким Ду Бон. Военную организацию корейских коммунистов в Яньани (Корейскую добровольческую армию) возглавлял генерал Ким Му Чжон (более известный под своим псевдонимом Му Чжон).
В декабре 1945 года, после освобождения Кореи от японских войск частями Советской армии, Ким Ду Бон и другие руководители «Лиги независимости» прибыли в Пхеньян. До 1946 Ким Ду Бон был главой Коммунистической партии Кореи. Однако вернувшиеся из Китая коммунисты в своём большинстве не вступили в Компартию Северной Кореи, а на базе «Лиги Независимости» 16 февраля 1946 года образовали собственную Новую Народную Партию[2], марксистскую по своей идеологии, но более умеренную во многих вопросах. Ким Ду Бон возглавил Новую Народную партию.
29 июля 1946 года в результате объединения Новой Народной партии и Компартии была создана Трудовая Партия Кореи (ТПК). 28-30 августа 1946 года в Пхеньяне прошел первый съезд объединённой партии, которая получила название Трудовая партия Северной Кореи (ТПСК). В момент создания партия насчитывала около 170 тысяч членов (134 тысячи из Компартии и 35 тысяч — из Новой Народной Партии). На съезде состоялись выборы ЦК и руководящих органов новой партии. Первым председателем ЦК ТПСК стал бывший лидер Новой Народной партии Ким Ду Бон[3].
18 ноября 1947 года III сессия Верховного народного собрания Северной Кореи приняла официальное постановление о начале разработке Конституции независимого корейского государства и избрала Временную конституционную комиссию с Ким Ду Боном во главе[2].
2 сентября 1948 г. на I сессии Верховного народного собрания I созыва Ким Ду Бон был оставлен Председателем Президиума ВНС, то есть главой законодательной власти и формальным главой государства, а главой первого Кабинета министров КНДР был назначен Ким Ир Сен. 9 сентября Сессия официально провозгласила Корейскую Народно-Демократическую Республику.
Ким Ду Бон подготовил реформу хангыля, предусматривавшую введение новых букв, изменение их порядка, избавление от некоторых исключений в склонениях глаголов. Реформа не получила хода, и единственным изданием, в котором использовалась новая орфография, стала книга «Грамматика корейского языка» 1949 года.
В 1949 г. произошло слияние Трудовых партий Северной и Южной Кореи. Во вновь созданной ТПК 1949 г. Ким Ир Сен сменил Ким Ду Бона на посту Председателя партии.
До 20 сентября 1957 являлся Председателем Президиума Верховного Народного Собрания КНДР. В ходе идеологических чисток в Трудовой партии Кореи в 1957—1959 годах, хотя и не поддержал оппозицию к Ким Ир Сену, был снят со всех постов. Дальнейшая его судьба неизвестна, предположительно, умер под домашним арестом в 1958 году.
Напишите отзыв о статье "Ким Ду Бон"
Примечания
- ↑ Lankov A. N. [www.koreatimes.co.kr/www/news/opinon/2007/09/137_9400.html Kim Tu-bong and Historical Linguistics] // The Korea Times, 02.09.2007
- ↑ 1 2 3 Ланьков А. Н. [lankov.oriental.ru/nkstart.shtml Северная Корея: вчера и сегодня]. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1995
- ↑ [makkawity.livejournal.com/54587.html makkawity: Политическая палитра Севера и партийное]
| |||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ким Ду Бон
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
