Kinemacolor

Кинемаколор (англ. Kinemacolor) — первая в мире система цветного кинематографа, имевшая коммерческий успех и использовавшаяся киностудиями с 1908 по 1914 годы. Технология изобретена англичанином Джорджем Альбертом Смитом (англ. George Albert Smith) совместно с американским партнёром Чарльзом Урбаном (англ. Charles Urban) в 1906 году и основана на цветоделении при помощи обтюратора со встроенными цветными светофильтрами. Как и большинство последующих цветных технологий, таких как «Синеколор» и ранний «Техниколор», «Кинемаколор» использовал два цвета: красно-оранжевый и сине-зелёный. Несмотря на успех «Кинемаколора» в Европе, в США эта технология почти не применялась из-за проблем лицензирования.

Технология

Появление технологии связано с началом выпуска первых панхроматических фотоэмульсий, ставшего возможным только после открытия красного сенсибилизатора пиноцианола Бенно Гомолкой в 1905 году. Для съёмки применялся специальный киносъёмочный аппарат, оснащённый двухлопастным обтюратором с двумя встроенными светофильтрами красно-оранжевого и сине-зелёного цветов. Использовалась удвоенная по сравнению с обычным немым кинематографом частота киносъёмки в 32 кадра в секунду. В результате чётные и нечётные кадры экспонировались через разные светофильтры, регистрируя только красно-оранжевую или только сине-зелёную составляющие цветного изображения. После проявления киноплёнки получался чёрно-белый цветоделённый негатив, с которого контактным способом печатался чёрно-белый цветоделённый позитив. Для проекции использовался кинопроектор с аналогичными обтюратором и частотой кинопроекции. Таким образом, за одну секунду снимались или проецировались 16 целых цветных кадров. что соответствовало стандартной в то время частоте съёмки и проекции чёрно-белых немых фильмов. Цветоделённые изображения регистрировались с разницей в 1/32 секунды, что приводило к появлению цветной каймы у быстро движущихся объектов. Кроме того, при проекции можно было заметить красно-зелёное мерцание и в кинопроекторах использовалась специальная заслонка, автоматически убиравшаяся при достижении номинальной частоты проекции после разгона механизма. Однако технологическая простота получения цветного фильма была несравнима с другими двухцветными процессами, нуждавшимися в двухплёночных камерах и сложных процессах печати двухсторонних фильмокопий. Не требовалось никакого тонирования или сложных кинокопировальных процессов.

Короткий успех

Первый восьмиминутный фильм, снятый по этой технологии и показанный в 1908 году, назывался «Визит к морю». В 1910 году создан первый игровой фильм «Шахматист» (англ. Checkmated). Первый полнометражный документальный фильм по этой системе был снят в 1911 году. Это был «Торжественный приём в Дели» (англ. With Our King and Queen Through India) о коронационных торжествах в Индии, премьера которого состоялась 2 февраля 1912 года в лондонском театре «Скала». Фильм демонстрировался во многих странах, в том числе в Российской империи, и его фрагменты хранятся в РГАКФД. Всего известно 54 игровых фильма, снятых в Великобритании с применением «Кинемаколора». 4 фильма всё же сняты в США, и 1 — в Японии. Одним из американских фильмов стала картина «Спасшаяся с „Титаника“» о катастрофе лайнера, в которой часть сцен были чёрно-белыми. Более 300 британских кинотеатров были оснащены аппаратурой, пригодной для демонстрации цветных фильмов. Однако, систему нельзя назвать успешной, поскольку по сравнению с общим количеством кинотеатров эта цифра ничтожна. «Кинемаколор» вышел из употребления после появления других двухцветных процессов, технологически более сложных, но не обладающих «врождёнными» недостатками первого цветного кино, таких как цветные контуры и ореолы вокруг движущихся объектов. В 1913 году в США появилась технология цветного кино «Призма», использовавшая некоторые принципы «Кинемаколора», но усовершенствованная. А в самой Великобритании появилась двухцветная аддитивная система «Биоколор», развитие которой было задержано судебным иском Смита. Однако, судьба «Кинемаколора» была предрешена. Самые ранние киносъёмки в натуральных цветах, дошедшие до наших дней и отреставрированные цифровыми способами, сняты по процессу «Кинемаколор».

Советский аналог

В 1931 году в СССР под руководством Н. Д. Анощенко была разработана аддитивная трёхцветная система цветного кино «Спектроколор», практически аналогичная «Кинемаколору». В киносъёмочном аппарате и кинопроекторе использовался трёхлопастный обтюратор с тремя цветными светофильтрами и частота киносъёмки и проекции 36 к/сек., то есть 12 целых кадров в секунду. В том же году на киностудии «Межрабпомфильм» сняты два первых короткометражных цветных фильма «Праздник труда» и «Экспериментальный ролик цветных съёмок методом „Спектроколор“». Однако, аддитивные технологии на тот момент считались давно устаревшими и непригодными для широкого проката, потому что требовали специальных сложных проекторов. Кроме того, технология Анощенко обладала всеми недостатками «Кинемаколора» — заметностью мерцания при проекции и цветными контурами движущихся объектов. Развитие современных субтрактивных технологий делало «Спектроколор» неактуальным, и он не получил дальнейшего развития.

См. также

• Список технологий цветного кино
• Цветной кинематограф

Литература

• Е. М. Голдовский. Основы кинотехники / Л. О. Эйсымонт. — М.,: «Искусство», 1965. — 636 с.

• Н.А. Майоров [www.mtk-magazine.ru/file/MTK_10.pdf Цифровое восстановление раритетов РГАКФД] (рус.) // «Мир техники кино» : журнал. — 2008. — № 10. — С. 24. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1991-3400&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1991-3400].

Отрывок, характеризующий Kinemacolor

Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.