Кинематограф США

Серия статей на тему</font> Культура США Американская культура Литература • Языки Искусство • Кинематограф • Телевидение Кухня • Образование • Религия • Философия Музыка • Праздники • Наука

Сюда перенаправляется запрос «Голливудский кинематограф». На эту тему нужна отдельная статья.

По меньшей мере с 1920-х годов киноиндустрия США не только является крупнейшей в мире по цифрам выпускаемых фильмов и кассовых сборов, но и оказывает определяющее влияние на содержание и технологии мирового кинематографа, на экономические и культурные аспекты кинопроцесса.

Офисы и съёмочные павильоны крупнейших кинокомпаний США традиционно были сосредоточены в окрестностях Голливуда (пригород Лос-Анджелеса, штат Калифорния), поэтому между понятиями «американский кинематограф» и «Голливуд» нередко ставят знак равенства. Это не совсем верно. Американское кино — это не только огромная киноиндустрия Голливуда, но и развитая система независимого кино.

В США итоги киногода подводит Американская киноакадемия, с 1929 года присуждающая престижные премии «Оскар». Сохранением и популяризацией национального кинонаследия занимается Американский институт кино.

История киноиндустрии Голливуда

Рождение

К началу XX века существовало несколько десятков мелких киностудий, преимущественно на восточном побережье, в Нью-Йорке. Дорогая аренда помещений, большое количество пасмурных и дождливых дней мешали кинопроизводству. И освещение в павильонах из-за слабо развитых осветительных средств и невысокой светочувствительности киноплёнки напрямую зависело от солнечного света. Попытка монополизировать американское кинопроизводство, предпринятая в 1909 году Томасом Эдисоном, привела к массовому бегству независимых кинопроизводителей на западное побережье США.

Детективам и судебным исполнителям эдисоновского треста было труднее обнаружить конкурентов, прятавшихся вблизи мексиканской границы в Калифорнии. Постепенно независимые кинопредприниматели начали концентрироваться в окрестностях Сан-Франциско и Лос-Анджелеса, а наиболее популярным стал посёлок Голливуд. Он получил своё название от огромного ранчо, находившегося на его месте в конце XIX века. Расположенный в окрестностях захолустного Лос-Анджелеса, Голливуд обладал исключительными климатическими и географическими особенностями: более 300 солнечных дней в году, близость горных массивов (в том числе знаменитого Большой каньона), огромные пространства прерий и тихоокеанское побережье. Город под боком мог поставлять строительные материалы и рабочие ресурсы, а со временем стать центром по производству кинооборудования и киноматериалов (что и произошло в дальнейшем).

Чутко реагировала на политические события компания «Vitagraph». У берегов Гаваны в 1898 году произошло событие, послужившее поводом к началу американо-испанской войны — при загадочных обстоятельствах был взорван американский крейсер «Мэн». И в первый же день конфликта Джеймс Стюарт Блэктон снял и выпустил фильм под названием «Испанский флаг сорван». Сотни копий фильма с большим успехом разошлись в течение нескольких дней. Таким образом, уже на самом раннем этапе своего развития кинематограф США открыто выказывал своё отношение к происходящим политическим событиям.

Земли под застройку в окрестностях Лос-Анджелеса доставались практически даром, и в Голливуде начался невиданный строительный бум.

• В 1907 кинопроизводство началось в Лос-Анджелесе.
• В 1913 В Голливуде был снят вестерн Сесила Б. де Милля «Муж индианки», с которого началась история Голливуда как кинематографического центра.
• К 1920, благодаря быстрому росту ряда крупных студий и возникновению системы кинозвёзд, здесь снималось около 800 фильмов ежегодно, а само название стало символом роскоши, сладкой жизни и иллюзорной магии кино.

В течение 15 лет деревушка превратилась в столицу киноиндустрии Америки, так как в ней сосредоточилось около 90 % американских киностудий.

Становление

Становление американской киноиндустрии, одной из самых мощных на сегодняшний день, началось в 1892 году, когда Томас Эдисон сконструировал кинетоскоп. Первый публичный сеанс состоялся в Нью-Йорке в мюзик-холле Байэла и Костера. Сеанс состоял из небольших юмористических и танцевальных номеров.

Через 9 лет появились «никелодеоны» — вид дешёвых кинотеатров в США начала XX века, вход в которые стоил 5 центов. С каждым годом количество театров увеличивалось, и к 1908 году их было уже более трех тысяч. Конечно же, новое развлечение пользовалось большим успехом у зрителей. Обострение конкуренции приводило к краху более мелких студий.

Стали появляться крупные объединения — так называемые кинотресты. Те в свою очередь стали объединяться с прокатными фирмами:

• В 1912 «Universal Studios» и «Paramount Pictures».
• В 1919 «United Artists» (Мэри Пикфорд, Дуглас Фэрбэнкс, Чарли Чаплин и Дэвид Гриффит).
• В 1923 «Warner Brothers»
• В 1924 «Metro-Goldwyn-Mayer». и «Columbia Pictures».

Первая студия в Калифорнии была создана в 1911 году независимой компанией «Нестор». К 1914 году началось строительство более фундаментальных студий во многом благодаря активному участию в проектах фирм, входящих в Компанию кинопатентов: «Biograph», «Vitagraph» и т. д.

Ориентация американской кинопромышленности на массового зрителя сильно ограничивала «авторские» возможности режиссёров. Система требовала «зрелищных» фильмов, приносящих больше прибыли, и потому на первый план вышли не режиссёры, а актеры-звезды (возникла система кинозвезд) и продюсеры.

Развитие американского кинематографа не всегда шло гладко. Противоречия, столкновения разных направлений и тенденций, разорения и возрождения студий, их объединение. Довольно отчетливо в жизни Голливуда просматривалась тенденция к укрупнению кинопроизводства. Например, компания «Metro-Goldwyn-Mayer» была основана в апреле 1924 года владельцем крупной сети кинотеатров, Маркусом Ловом, организовавшим слияние трёх кинопроизводителей — «Metro Pictures», «Goldwyn Pictures» С. Голдвина и «Louis B. Mayer Pictures» Л. Б. Майера.

Расцвет и классический Голливуд

Крупнейшим водоразделом в истории Голливуда стало наступление эры звукового кино в конце 1920-х гг. В течение последующих 20-30 лет кинематограф США был организован по принципу централизованной студийной системы: восемь кинотрестов установили практически тотальный контроль как над производством, так и над дистрибуцией фильмов в США.

Основные сети кинотеатров принадлежали семи кинокомпаниям — MGM (самая крупная), Paramount (её ближайший соперник), 20th Century Fox, Warner Bros., RKO, Universal и Columbia. На этих студиях условия кинопроизводства диктовали наиболее успешные продюсеры, как, например, Ирвинг Тальберг, Дэвид Селзник и Дэррил Занук. Крупнейшие кинокомпании активно развивали подразделения, занимавшиеся мультипликацией. Кинопроизводители «со стороны» (фирмы Уолта Диснея, Сэмюэла Голдвина и др.) имели возможность выпускать фильмы в прокат по каналам United Artists.

Для классического Голливуда характерна детально разработанная система жанров:

• Комедии (М. Линдера, Ч. Чаплина, Б. Китона, братьев Маркс), в том числе:
  • лирические кинокомедии Э. Любича и Дж. Кьюкора,
  • бурлескные комедии Ф. Капры и Х. Хоукса.
• Многообразные мелодрамы — от фильмов плаща и шпаги с участием Эррола Флинна до социально заострённых фильмов Д. Сирка.
• Вестерны Джона Форда и Х. Хоукса.
• Фильмы-нуар с Х. Богартом и Б. Стэнвик;
• Мюзиклы с Фредом Астером и Джином Келли;
• Криминальные триллеры А. Хичкока и др.

В распределении наград киноиндустрии принимали участие только фильмы «высоких» жанров. Малобюджетные фильмы категории B (к примеру, классическая серия фильмов ужасов студии Universal) рассматривались как развлекательная киномакулатура. Некоторые жанры (к примеру, фильм-нуар) со временем поднимались в этой неофициальной табели о рангах. Под давлением консерваторов в цензурных целях был принят и неукоснительно соблюдался кодекс Хейса, направленный на защиту общественной нравственности.

С конца 1930-х наиболее высокобюджетные и зрелищные фильмы снимаются в цвете (эра текниколора). В послевоенный период расцветает жанр пеплума — высокобюджетные масштабные киноленты большого хронометража по античным сюжетам, с обилием грандиозных сцен массовок и поражающих воображение декораций, к примеру, «Бен-Гур». Именно с них началась популярность широкоэкранного кино, которое позволяло зрителю «распахнуть глаза пошире», наслаждаясь панорамой, выстроенной в кадре. Также первые десятилетия после войны считаются временем расцвета традиционных голливудских мюзиклов.

Новый Голливуд

Новый период в голливудском кино начался в конце 1960-х годов, с развалом студийной системы и закончился в самом конце 1970-х годов. В условиях оттока кинозрителей к телеэкранам, эпохальных общественных сдвигов и сексуальной революции интерес к шаблонным студийным фильмам с участием традиционных «звёзд» неуклонно падал, и многие киностудии, даже крупные, были близки к разорению. Студийные боссы терялись в догадках, какое кино хочет видеть молодёжный зритель. В порядке эксперимента руководители больших студий стали доверять молодым режиссёрам, приглашать их для съёмок стало модно, тем более что они, выйдя из киношкол и маленьких студий, умели укладываться в очень небольшие бюджеты. Мощная волна нового, необычного, откровенного кино 1970-х захватила зрителей и в голливудском кино началась новая эпоха, которая продлилась до начала 1980-х годов.

Фильмы, над которыми работали молодые режиссёры, зачастую ставили под сомнение базовые установки традиционных жанров (ревизионистский вестерн, неонуар и т. п.). Они использовали находки европейского авторского кино и вводили в киноиндустрию тематику и стилистику, идущие наперекор традициям студий. Снятые на крупные бюджеты в студийных условиях фильмы Стэнли Кубрика, Ф. Ф. Копполы, Мартина Скорсезе, Романа Полански, Вуди Аллена, Роберта Олтмена отличались исключительно высоким художественным уровнем, позволяющим рассматривать их как авторские высказывания.

Интерес к экспериментам пропал в конце 1970-х после провала нескольких крупнобюджетных экспериментальных проектов вроде фильма «Врата рая» (1980). Поскольку к тому времени основную кассу приносили остросюжетные либо научно-фантастические блокбастеры Дж. Лукаса («Звёздные войны») и Стивена Спилберга («Челюсти»), руководство студий решило впредь полагаться на проверенные рецепты коммерческого успеха. Период интенсивного художественного экспериментирования в истории Голливуда подошёл к концу.

Независимое американское кино

Независимое (артхаусное) кино изначально не поддерживалось крупными кинокомпаниями. С одной стороны, это означает меньшие бюджеты, с другой стороны — меньшее давление на режиссёров. Крупные кинокомпании организуют производство кинофильмов как коммерческую деятельность, поэтому коммерческие интересы продюсеров обычно превалируют над художественными устремлениями режиссёра. Продюсерам зачастую выгодно исключение наиболее рискованных сцен, чтобы в кинопрокате фильм не получил чересчур «взрослого» рейтинга. Иногда полная (режиссёрская) версия выпускается на DVD отдельным тиражом.

В 1960-е гг. независимое кино США было весьма разнородно: это и культовый роуд-муви «Беспечный ездок», и творческие эксперименты Энди Уорхола, и трэш для узкого круга зрителей (т. н. «полуночные фильмы», которые демонстрировались в кинотеатрах глубокой ночью). Со времени Нового Голливуда грань между независимым кино и коммерческим мейнстримом с каждым десятилетием становится всё более зыбкой. Лидеры независимого кино (как, например, братья Коэны и Квентин Тарантино) снимают фильмы, собирающие в прокате не меньше, чем коммерчески ориентированные проекты средней руки. Некоторые режиссёры сознательно предназначают свои фильмы для аудитории ценителей киноискусства (Джефф Николс, Лодж Керриган). Подразделения, специализирующиеся на кинопродукции «не для всех», открыты во всех крупных киностудиях: Miramax Films при студии Диснея, Focus Features при студии Universal, Fox Searchlight при 20th Century Fox и т. д.

Современный период

Наиболее крупные игроки на современном американском кинорынке — шесть студий-мейджоров: Paramount Pictures, Warner Bros., Columbia Pictures, 20th Century Fox, Universal Studios и Walt Disney Company (выступающая под торговой маркой Buena Vista). Примерно 10-15 % кинорынка занимает продукция независимых компаний DreamWorks, Lionsgate и The Weinstein Company.

Наибольшую прибыль крупным киностудиям приносят зрелищные фильмы, снятые с использованием компьютерной графики и спецэффектов и в силу этого изначально предназначенные для просмотра на широком экране. Зрителя проще заинтересовать продолжениями (сиквелами) нашумевших хитов, поэтому наиболее успешные в прокате фильмы организованы по серийному принципу франшизы.

Институт звёзд

Институт «кинозвёзд» в голливудском кино возник ещё в 1920-х годах, окончательно сформировался в 1930-х и достиг своего расцвета в 1940-х и 1950-х. В те времена актёры-звёзды казались зрителям небожителями, будущих звёзд специально готовили на специальных курсах при киностудиях. Огромная пиар-индустрия при крупных киностудиях работала над созданием и поддержанием имиджа звёзд. Жёлтая пресса зорко следила за каждым шагом звёздных актёров, рассказывая о всех событиях их жизни и об их эксцентричных выходках, на которых актёры проверяли границы своей популярности.

Лишь в 1970-х годах, с крушением студийной системы и зарождением современного голливудского кинематографа, интерес к звёздам стал приобретать другой оттенок: актёры-звёзды спустились с небес и приблизились к зрителю, они уже не казались столь недосягаемыми. С другой стороны, они стали и гораздо более самостоятельными. К 1980-м годам актёры-звезды полностью освободились от контроля киностудий, получили возможность самим формировать свой имидж и даже самим выбирать фильмы, в которых хотели бы играть.

К 1990-м годам самостоятельность звёзд достигла такой степени, что не будет преувеличением сказать, что во многом они сами стали диктовать стиль и направление развития кинематографа, выбирая для себя те или иные фильмы — поскольку одно появление их имени в титрах сразу обеспечивало фильму широкую популярность и гарантировало высокие кассовые сборы. Таким образом, по сравнению с 1940-ми годами ситуация кардинально изменилась: теперь киностудии лишь предлагают актёрам-звёздам тот или иной материал для съемок, а звёзды, гонорары которых достигли заоблачных высот, выбирают, что им больше подходит, задавая тем самым направление в развитии целых жанров.

Категоризация фильмов США

Категория кинокартине присваивается советом Управления по классификации и оценке. Это управление существует при поддержке Американской киноассоциации и Национальной ассоциации владельцев кинотеатров. Основываясь на категории, присвоенной фильму, родители могут сделать вывод о том, хотят они или нет, чтобы их ребёнок видел данный фильм.

См. также

• Голливуд (телесериал)
• 100 известных цитат из американских фильмов за 100 лет
• Гильдия режиссёров Америки
• Американское общество кинооператоров

Ссылки

• [www.cinematography.com/articles/aerial_history.asp История голливудского кино]
• [www.cineticle.com/special/670-the-hitchhikers-guide-to-american-independent-cinema-1.html История американского независимого кино (1948—1978)]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Кинематограф США

– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.