Кинематограф Таджикистана

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Кинематограф Таджикистана — киноискусство и киноиндустрия Таджикистана.





Зарождение кинематографа

С 1929 года в Таджикской ССР началось производство документальных и хроникальных короткометражных фильмов. Начал выходить периодический киножурнал «Советский Таджикистан». В 1930 году был создан трест «Таджиккино». Основным направлением кинопублицистики в начале 30-х годов стал «агитпропфильм»: «Золотой червь», «От хлопка до ткани», «От омача к плугу», «Почётное право» и др.[1]

Первый таджикский художественный фильм «Когда умирают эмиры» (Л. Печёрина, 1932) был на тему классовой борьбы в деревне. Далее последовал фильм «Эмигрант» (Камиль Ярматов, 1934). Первые звуковые художественные фильмы были посвящены строительству социализма в республике: «Сад» (Николай Досталь, 1939) и «Друзья встречаются вновь» (Камиль Ярматов, 1939)[1].

В годы Великой Отечественной войны в Сталинабаде (ныне Душанбе) работала московская студия «Союздетфильм». В это время создавались художественные и документальные картины, боевые киносборники. Заметным фильмом стала картина «Сын Таджикистана» (Василий Пронин, 1942). Среди послевоенных документальных фильмов выделяются: «Таджикистан» (1946), «Долина реки Вахш» (1947), «На земле предков» (1949), «Советский Таджикистан» (1951) и др.[1]

50-е — 60-е

В 50-е — 60-е годы в таджикском кинематографе появляются новые темы и новые жанры. Появляется национальная кинодраматургия и режиссура. Появляются фильмы основанные на литературных произведениях. Заметная картина на тему революции — «Дохунда» (Борис Кимягаров, 1956). Фильмы о современности: «Мой друг Наврузов» (Николай Литус, 1957), «Высокая должность» (Борис Кимягаров, 1958), комедии «Я встретил девушку» (Рафаил Перельштейн, 1957), «Сыну пора жениться» (Тахир Сабиров, 1959). О трагедии великого поэта средневековья Рудаки рассказывает фильм «Судьба поэта» (Борис Кимягаров, 1959), о строительстве Вахшского канала в 30-е годы — «Человек меняет кожу» (Рафаил Перельштейн, 1959), о нравственном раскрепощении женщины-таджички — «Зумрад» (Абдусалом Рахимов, Александр Давидсон, 1961)[1].

Для кинематографии 60-х годов характерна историко-революционная тематика: «Дети Памира» (Владимир Мотыль, 1962), «Мирное время» (Борис Кимягаров, 1964), «Хасан-арбакеш» (Борис Кимягаров, 1965), «Смерть ростовщика» (Тахир Сабиров, 1966), «Измена» (Тахир Сабиров, 1967), «Разоблачение» (Тахир Сабиров, 1969)[1].

Другие заметные фильмы этого десятилетия: «Ниссо» (Марат Арипов, 1965), «Лето 1943-го года» (Маргарита Касымова, 1967), «Как велит сердце» (Борис Кимягаров, 1968), «Встреча у старой мечети» (Сухбат Хамидов, 1969), «Джура Саркор» (Маргарита Касымова, 1969)[1].

Значительны успехи и документального кино: «Здравствуй, Таджикистан» (1960), «Четыре песни о Таджикистане» (1964), «Колыбель моих стихов» (1971) и др.[1]

Появились первые мультипликационные фильмы: «Песня гор» (1969), «Добрый Насим» (1970), «Афанди, осёл и воры» (1971)[1].

70-е — 80-е

Заметные фильмы 70-х: «Легенда тюрьмы Павиак» (Сухбат Хамидов, 1970), «Третья дочь» (Анвар Тураев, 1970), «Тайна предков» (Марат Арипов, 1972), «Четверо из Чорсанга» (Маргарита Касымова, 1972), «Тайна забытой переправы» (Сухбат Хамидов, 1973), «Одной жизни мало» (Борис Кимягаров, 1974), «Женщина издалека» (Тахир Сабиров, 1978)[1].

Борис Кимягаров в 1971 году создаёт экранизации поэмы Фирдоуси «Шахнаме» — «Сказание о Рустаме» и «Рустам и Сухраб», а в 1976 году выходит «Сказание о Сиявуше». Абдусалом Рахимов и Игорь Усов воссоздают образ выдающегося таджикского мыслителя XIX века Ахмада Дониша в фильме «Звезда в ночи» (1972)[1].

На телевидении это время отмечено 5-серийным художественным фильмом «Человек меняет кожу» (Борис Кимягаров, 1978). По ЦТ фильм был показан в 1982 году.

80-е годы отмечены фильмами: «Бросок» (Анвар Тураев, 1981), «Сегодня и всегда» (Маргарита Касымова, 1982), «В талом снеге звон ручья» (Давлатназар Худоназаров, 1982), «Заложник» (Юнус Юсупов, 1983), «Семейные тайны» (Валерий Ахадов, 1983), «Приключения маленького Мука» (Елизавета Кимягарова, 1983), «Случай в аэропорту» (Юнус Юсупов, 1987), «Смерч» (Бако Садыков, 1988), «Боль любви» (Анвар Тураев, 1989).

Тахир Сабиров выпускает серию фильмов по мотивам «Тысячи и одной ночи»: «И ещё одна ночь Шахерезады...» (1984), «Новые сказки Шахерезады» (1986), «Последняя ночь Шахерезады» (1987). Два последних фильма вышли совместно с Сирией.

Период независимости

После распада СССР из-за недостатка финансирования кинопроизводство временно приостановилось. Неожиданно грянувшая гражданская война в Таджикистане усугубила и без того кризис таджикского кино. К 90-м годам техническая база киностудии «Таджикфильм» безнадёжно устарела и не соответствовала мировым стандартам. Начиная со второй половины 90-х годов, киностудия освоила производство видео фильмов на собственной базе. Первыми подобными фильмами были ленты «Река в свете луны», «Поиск пути» (1996), «Путь дехканина», «Бозгашт»(«Возвращение») (1997), "Бободжан Гафуров. Феномен «Таджиков» (1998), серия фильмов, посвященных истории таджикского кино.[2] Однако по мере нахождения финансирования на производство фильмов таджикские кинематографисты возобновили свою деятельность.

Список кинофильмов вышедших в период независимости

1991

1993

1994

1996

  • Командировка (режиссёр Майрам Юсупова совместно с московской студией «Навигатор»,Россия), удостоен специального приза кинофестиваля «Евразия» (Алма-Ата, 1998)и априза «За лучшую режиссуру» Познанского международного кинофестиваля «Один мир» (Польша,1999)[4]

1999

2000—2012

2000

  • Ноев ковчег (режиссёр Г. Дзалаев), получил Гран-при Международного Евразийского телефорума (Москва, 2000)
  • Сладкая Родина («Ватан ширин») (режиссёр О. Шарипов), стал финалистом UNPUT (организованного ЮНЕСКО, Галифакс, Канада, 2000)[5]

2002

2003

Напишите отзыв о статье "Кинематограф Таджикистана"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [enc-dic.com/enc_sovet/Tadzhikskaja-sovetskaja-socialisticheskaja-respublika-86975.html Таджикская Советская Социалистическая Республика — Большая Советская энциклопедия — Энциклопедии & Словари]
  2. ↑ Энциклопедия кино Таджикистана. — Душанбе,2012. — С.23
  3. ↑ 1 2 Энциклопедия кино Таджикистана. — Душанбе,2012. — С.22
  4. ↑ Энциклопедия кино Таджикистана. — Душанбе,2012. — С.23-24
  5. ↑ Энциклопедия кино Таджикистана. — Душанбе,2012. — С.24

Литература

Ссылки

  • Сергей Анашкин [kinoart.ru/archive/2013/6-iyun/aziatskoe-kino-dushanbe-2012 Азиатское кино? Душанбе-2012] // Искусство кино : журнал. — 2013. — № 6.
</table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий Кинематограф Таджикистана

– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Кинематограф_Таджикистана&oldid=77879246»

Навигация