Кинжал

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Кинжа́л — холодное оружие с коротким (до 40 сантиметров) прямым или изогнутым клинком, заточенным с двух сторон.

Согласно российскому ГОСТу, кинжал — контактное, клинковое, колюще-режущее оружие с коротким или средним прямым или изогнутым двулезвийным клинком[1].

Чаще всего кинжал используется для ближнего боя, но существуют разновидности кинжала с утяжелённым лезвием, предназначенные для метания.





История

Ещё в древности воины пришли к выводу, что им необходимо какое-то короткое колющее оружие, которое возможно постоянно носить с собой, и которым удобно действовать в ситуациях, когда нет возможности ни размахнуться палицей, ни задействовать копьё. Первые кинжалы были сделаны из дерева и кости. Вероятно, изначально в качестве кинжала использовались необработанные рога животных.

С переходом к веку металлов кинжалы стали производиться из меди. В отличие от деревянных и костяных, медные «мечи» микенской эпохи уже обладали режущей кромкой, что несколько расширило возможности их использования. Однако, они все ещё были очень малы, — с клинками всего 20-30 см длиной, — для изготовления более длинного оружия медь не годилась.

Но и после того, как медь и бронза сменились железом, маленькие (с клинком около 30 см) «мечи» использовались ассирийцами, греками и македонцами.

Этимология: кинжал араб. خنجر‎, ханджар см. ханджар; предположительно тюрк. "канжал" - 1. лист железа (металла) или 2. кан — кровь и жар — пороть, вспарывать.

Типы

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Восточный «киджар», по изгибу своего клинка, есть, очевидно, подражание коровьему рогу, только в плоской форме (встречаются, впрочем, и круглые) и из стали. Это заставляет думать, что первобытный кинжал был не что иное, как настоящий рог — предположение, подкрепляемое ещё тем, что в отложениях палеолитической эпохи (во Франции) были найдены ветви оленьих рогов, отделанные в виде кинжала. Рога служили в качестве оружия и в более поздние эпохи; так, в Индии ещё в XIX веке было в ходу оружие из двух острых рогов, соединённых своими основаниями и прикрытых в этом месте круглой металлической бляхой для защиты руки. Таким орудием пользовались в рукопашном бою для нанесения ударов направо и налево.

В неолитическую эпоху каменного века в некоторых европейских странах (особенно в Дании) делались, путём обивки, прямые кинжалы из кремня, иногда даже с явственной рукояткой, все из одного куска кремня. Кремневые кинжалы были, по-видимому, прототипом медных, многие экземпляры которых найдены в Сибири.

В Западной Европе, в числе древностей бронзового века, кинжалы почти не встречаются; их заменяли мечи, приспособленные к тому, чтобы колоть, а не рубить. Впрочем, различие между мечом и кинжалом не всегда резко выражено: встречаются и короткие мечи, и длинные кинжалы (например, у кавказцев); меч, правда, носится на бедре, а кинжал — спереди (на поясе или за поясом), но и в этом отношении есть переходы. Типичные кинжалы свойственны, по преимуществу, Востоку, от Индии до Турции; здесь они представляют наибольшее разнообразие форм и названий (киджар, бичвар, куттар, ятаган и др.). Некоторые типы кинжалов ведут своё происхождение от оружия с вогнутым лезвием (вроде серпа); таков был копис древних персов и затем греков, кукри — оружие гурков в Непале; отсюда же ведёт своё происхождение несколько иначе изогнутый турецкий, албанский и персидский ятаган. Нечто среднее между кинжалом и мечом представляют малайские крисы и разное другое оружие того же типа, используемое даяками и другими племенами Малайского архипелага.

Использование

Как упоминалось выше, кинжалы зачастую использовались в качестве запасного оружия для ситуаций, когда основное оружие использовать было затруднительно, например, в силу его размеров. В таком качестве кинжалы использовались в армиях многих стран.

В частности, фалангист, имея колющее копье, нуждался в каком-то резервном оружии, длина которого не имела значения. Более того, бой в составе фаланги подразумевал действия в крайней давке.

Греческие же пелтасты, действующие в рассыпном строю и часто не имеющие копий для рукопашного боя, вооружались «большими мечами» — с клинком до 50 см длиной. Таковы же были кинжалы персидских «бессмертных» и римских легионеров.

Кинжалы, применяемые в качестве наступательного оружия были длиннее, но и они очень мало подходили для рубящего удара. Однако ведение боя в плотных построениях возможности нанесения такого удара и не предусматривало — для него нужно иметь пространство для размаха. Стоя в тесном порядке фаланги удары можно было наносить только прямо вперёд.

Действия в плотном построении ограничивали даже длину оружия — оно должно было легко извлекаться из ножен в строю, не путаться под ногами, и не цепляться за снаряжение других бойцов. «Большой меч» был настолько тяжёл, насколько это оказывалось целесообразно, и настолько длинен, насколько это было допустимо. То есть, оставался кинжалом.

Кинжалы, как основное наступательное оружие, использовались также и многими варварскими народами, из числа тех, кто сражались в строю. Можно привести для примера традиционное оружие саксов — «скрамасакс», или просто «сакс», — кинжал весом 0,6-0,7 кг с клинком односторонней заточки длиной 45 см.

Однако, в период средних веков, кинжалы надолго перешли в разряд оружия самообороны, так как теперь, если даже пехота и выступала в сомкнутых рядах, то против кавалерии, а на коня кинжал был явно слаб. Зато пикинерам и арбалетчикам потребовалось какое-то резервное оружие необременительного веса и подходящих для ношения в строю габаритов.

Боевые кинжалы пехоты XIV— начала XVI веков назывались кордами или ландскнехтскими мечами. В отношении длины клинка и веса они полностью соответствовали «большим мечам» древности. Причем, сфера их применения отнюдь не исчерпывалась самообороной. Во многих случаях, — например, когда бой переносился во вражеский лагерь, — пикинеры бросали пики и продолжали атаку с кинжалами.

Самой распространённой причиной, по которой мог носиться именно кинжал, являлась частая невозможность достать другое клинковое оружие. В сравнении даже с кривым мечом изготовление кинжала требовало меньше железа и меньше искусства, так как требования к прочности колющего клинка существенно ниже, чем к прочности рубящего. Для кузнеца, владеющего техникой сварки, кинжал длиной до 40 см представлял собой одно из самых простых изделий. С другой стороны, носить кинжал в комплекте, скажем, с луком было нетрудно и предусмотрительно. Хотя бы потому, что он мог сгодиться и для хозяйственных нужд.

Кинжал представлял собой один из самых доступных видов оружия, и именно этим обстоятельством объяснялась то, что горцы Кавказа в XIX веке носили кинжал даже в паре с саблей. Саблями, как и винтовками (и даже горными пушками), снабжала горцев Турция, кинжалы же и луки были их традиционным оружием.

Для Азии, в целом, высокая роль кинжалов как раз была исключением. Бой в плотных построениях азиатской пехотой почти не практиковался, соответственно, и специального оружия для него не требовалось. Потому, хотя именно в Азии кинжалы достигли замечательного разнообразия форм и, как правило, ковались из дамаска и даже булата, что значительно расширяло их возможности, роль их на полях сражений была ничтожна. В Азии кинжалы использовались почти исключительно как гражданское оружие.

В современных вооружённых конфликтах боевые кинжалы используются, главным образом, как вспомогательный вид оружия, предназначенный для решения специальных задач (нейтрализация часового, ликвидация противника в местах, где применение огнестрельного оружия не представляется возможным), либо, как «оружие последнего шанса». Типичным образцом современного боевого кинжала можно считать Эпплгейт-Фэрбэрн Комбат II.

Напишите отзыв о статье "Кинжал"

Примечания

  1. [www.zlatgravura.ru/text/g500-01.html ГОСТ Р № 51500-99] «Ножи и кинжалы охотничьи»

См. также

Литература

Отрывок, характеризующий Кинжал

– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.