Кини

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кини
Общая информация
Полное имя Энрике де Кастро Гонсалес
Прозвища Колдун, Кинигол
Родился 23 сентября 1949(1949-09-23) (74 года)
Овьедо, Испания
Гражданство Испания
Рост 175 см
Позиция нападающий
Информация о клубе
Клуб завершил карьеру игрока
Карьера
Молодёжные клубы
Боско Энсидеса
Клубная карьера*
1966—1968 Депортиво Энсидеса 14 (19)
1968—1980 Спортинг Хихон 381 (215)
1980—1984 Барселона 100 (53)
1984—1987 Спортинг Хихон 61 (17)
1966—1987 Всего за карьеру 556 (304)
Национальная сборная**
1970—1982 Испания 35 (8)

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Энри́ке де Ка́стро Гонса́лес (исп. Enrique de Castro González; род. 23 сентября 1949, Овьедо, Испания), более известный как Ки́ни (исп. Quini) — испанский футболист, нападающий. Пятикратный лучший бомбардир чемпионата Испании, величайший игрок в истории хихонского «Спортинга».





Биография

Детство

Энрике де Кастро Гонсалес родился 23 сентября 1949 в Овьедо, его отец Энрике де Кастро, мать — Мария Элена Гонсалес, он был первенцем, впоследствии у него родились ещё два брата. Его брат Хесус был вратарём хихонского «Спортинга» в течение 17 лет, впоследствии скончался в 1993, будучи задушенным на кантабрийском пляже Печон, второй брат — Рафаэль, по прозвищу Falo, так же был вратарём хихонцев.

Кини живёт в астурийской столице, в доме его бабушки до 5-ти лет, когда семья переезжает в Авилес, благодаря получению жилплощади в населённом пункте Льенарес, построенном для рабочих предприятия ENSIDESA, на котором работал его отец.

Кини учится в школе салезианцев, там же начинает свой футбольный путь, играя за команду колледжа. Он помнит свои истоки:

Мой путь в футболе, хотя это покажется странным, начался, практически, с тех пор, как я родился. Но я могу сказать, что я начал играть в «команде», когда стал частью молодёжного состава колледжа селезианцев[…].Мое первое футбольное поле было «Угольком», которой оправдывал своё имя, так как состоял из тонкого угля, разбросанного над твёрдой поверхностью.

В юношеском возрасте он приходит в команду «Боско Энсидеса», он помнит и игру в «Боско»:

С «Боско» мы играли на одном из полей, который прозвали «Зубной камень»; у нас был отличный газон, похожий, на мой взгляд, на великолепный стадион; его главный недостаток состоял в том, что зимой […] обмазывали глиной […].

Начало карьеры

Кини было тяжело совмещать занятия футболом и планы по трудовому будущему, которые составляли посещение школы ENSIDESA, где он, намеревался работать монтажником. И он оставляет школу. Его берут в юношескую сборную Испании, которая играет против Германии, которой он помогает выйти на Европейский чемпионат.

В 1967 году, благодаря своей природной старательности, он доказывает, что может играть за первый клуб «Депортивы Энсидеса», третьего дивизиона чемпионата Испании. Начало не было впечатляющим: его ставят на правый фланг нападения, ограничивая его действия, где он не может показать всего, на что был способен. Ему приходит предложение от «Овьедо», который предлагает Кини играть за вторую команду клуба, выступающую в третьем дивизионе, но он отказывается, из-за желания отца, который хотел видеть сына играющим в том же городе, где живёт он сам. В «Энсидесе» ему помог случай, в Энси, как ласково называли команду, пришёл Хосе Луис Молинуэво, придало развитию нападающего стремительный темп. Он забивает в игре против хихонского «Спортинга» 4 мяча, и «Спортинг» начинает проявлять интерес к нападающему. Кини помнит «Энси»:

Мой приход в «Энсидесу» был связан с фундаментальными фактами моей жизни. Может быть, самое важное — это узнать свой истинный путь, будучи юным. Так же выбрать футбол между другими вещами […]

Отличная игра Кини привлекает внимание «Спортинга» и 9 ноября 1968 года он подписывает с клубом контракт. Первое же официальное появление на поле в майке хихонцев случается уже 22 декабря в матче с «Бетисом», на стадионе «Бенито Вильямарина», который севильская команда выиграла 1:0. В следующем матче Кини уже выходит как форвард против «Расинга де Ферроль».

Первые трофеи

Во второй из сезонов в дивизионе Сегунда он становится лучшим снайпером, забив 24 гола, а вместе с любительской командой Испании, ведомой Хосе Сантамарией, попадает на Чемпионат Европы, где выигрывает, забив 4 гола в финале.

Успехи Кини сподвигли наставника первой испанской команды Ладислао Кубалу вызвать того в сборную в 1970 году, где он дебютирует уже 28 октября в матче с Грецией в Сарагосе. Он начал матч со скамейки запасных, а затем заменил Гарате и забил один из испанских мячей, а его сборная победила 2:1. Это был первый из 35 матчей Кини за сборную (последний в Мадриде против ФРГ 2 июня 1982 года), с которой он поучаствует в 2-х чемпионатах мира и одном чемпионате Европы. Но в сборной Кини забивал мало, только 8 голов, причину называют в том, что он не получал в сборной той свободы, которая была у него в «Спортинге» и «Барселоне», работая часто вторым нападающим, отвлекающим внимание защиты, что часто вызывало критику прессы, он вспоминает:

Я помню матч в Барселоне, в Сарриа, 25 февраля 1974 против сборной Германии. Я вышел на поле со специфической миссией не дать участвовать этому эволюционному явлению в мировом футболе, которым являлся Беккенбауэр в построении игры и в атаке. Игра закончилась со счётом 1:0 в нашу пользу и я достиг своей цели[…] Но мой сюрприз в специализированной прессе охарактерезовали полным нулём.

Одной из немногих игр, отличавшихся от его обычных международных матчей, была игра в Глазго с шотландцами 20 ноября 1974 года, где Кини забил 2 мяча, а третий гол был отменён. В сборной так же случился один из самых трудных моментов его карьеры, который грозил окончанием его выступлений, 16 февраля 1972 года в Бутфери, на игре с Северной Ирландией он получает удар локтем от Джорджа Беста, который ломает Кини левую скулу, что приводит к бездействию в течение сезона 1972—1973, даже несмотря на немедленное возвращение в Мадрид и тонкой операции внутри полости рта.

В сезоне 1973—1974, когда команда находилась в зоне вылета, она дала обещание проехать 90 км, которые отделяют Хихон от Ковадонга на велосипеде. Кини достигает финиша третьим. В тот год он получает свой второй Печичи и первый, как лучший бомбардир Примеры, забив 20 мячей. Это вылилось в активном интересе Больших клубов Испании, но клуб удерживал игрока в команде, что привело к полемическим заявления Кини в прессе. Например, 7 октября 1974, в матче против «Эспаньола», публика освистывала игрока, но он забил 4 мяча и зрители полностью поменяли своё мнение.

1 июля 1974 Куини женится на Марии де лас Ньевес Фернандес, подруге всей его жизни, в церковном приходе Сан-Хорхе Эрес, городка Луанко. 10 августа 1975 года рождается Лотарингия, первая из двух детей. А 2 октября 1979 года сын, названный в честь отца, Энрике.

Барселона

В сезоне 1975—1976 Кини вновь лучший снайпер Примеры, но несмотря на его усилия, «Спортинг» опускается в Сегунду. В тот год Йохан Кройф делает «Спортингу» предложение 40 000 000 песетК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4803 дня], которое в течение недели подняли до 50 000 000. Лично президент «Барселоны», Агусти Монталь, едет в Хихон, чтобы подписать игрока. Но только через 4 долгих года Кини сможет уйти в «Барсу», за 82 000 000 песет, астрономическую сумму для того времени. Это происходит в первую неделю июня 1980 года, став новостью номер один для всей спортивной испанской прессы. В том же сезоне Кини в очередной раз получает приз Пичичи. А в следующем ещё один, что необычно из-за случившего с ним происшествия. 1 марта 1981 года после матча «Барселона» — «Эркулес», закончившегося со счётом 6:0, в котором Кини забил два мяча, он был похищен двумя людьми, которые, угрожая пистолетом, увозят его в собственной машине, начиная 25-дневные переживания для всех барселонцев (особенно его лучшего друга — Бернда Шустера), преступникам удаётся пошатнуть барселонский дух и команда упускает чемпионство (одним из условий преступников был отказ «Барселоны» от претензий на чемпионствоК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3217 дней]), но с возвращением Кини выигрывает Кубок Короля. 25 марта Кини был освобождён благодаря операции: по ходу которой боло перечислено на счёт в швейцарском банке 100 000 000 песет, их забрал 26-летний электрик Виктор Мануэль Диас Эстебан, которого отследили до аэропорта, где он был арестован. Кини находился в Сарагосе, на улице Эронимо Висенс в механической мастерской. В 10.10 вечера футболист был освобождён. Утром бледного, истощённого и бородатого футболиста встречала овацией 131 000 зрителей. Похитители 15 января получили 10 лет тюрьмы и обязательство выплатить 5 000 000 игроку, от которых он отказался.

Конец карьеры

В последний сезон в «Барселоне», забив 35 мячей, Кини принимает решение уйти из футбола. Каталонская команда организует торжественную церемонию чествования игрока. В игре участвовал сам Диего Марадона, в присутствии которого настаивал в полемике с президентом Барсы Хосепом Льюсом Нуньесом сам Куини. Так же в игре участвовали его брат Кастро, Уркиага, Нуньес, Маседа, Камачо, Маркес, Да Силва, Фигероа, Кройф, Кемпес, Амарилья, Арконада, Н’Коно, Хименес, Дани, Пехач, Уррути, Морган.

Однако через месяц Кини переосмысливает своё решение и возвращается на поле, играя ещё 3 сезона за хихонский «Спортинг». Любопытно, что последняя игра 14 июня 1987 пришлась перед игрой с «Барселоной». Сейчас и по сей день Кини работает в клубе «Спортинг», исполняя функции делегата.

7 февраля 2008 года Кини был прооперирован в связи с раковой болезнью, операция прошла хорошо. Это привело к солидарности болельщиков и игроков всех клубов, которые наводнили прессу и интернет словами поддержки.

Достижения

Командные

Личные

Статистика выступлений

Клубная карьера
Клуб Сезон Лига Кубки[1] Еврокубки[2] Прочие[3] Итого Товарищеские
матчи
Всего
Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы Игры Голы
Депортиво
Энсидеса
1966/67 - - - - - - - - 0 0 1+ 3+ 1+ 3+
1967/68 14 19 0 0 - - 0 0 14 19 1+ 4+ 15+ 23+
Итого 14 19 0 0 0 0 0 0 14 19 2+ 7+ 16+ 26+
Спортинг (Хихон) 1968/69 21 15 0 0 - - 0 0 21 15 2+ 1+ 23+ 16+
1969/70 35 24 1 1 - - 0 0 36 25 4+ 3+ 40+ 28+
1970/71 30 13 2 0 0 0 0 0 32 13 8+ 7+ 40+ 20+
1971/72 24 10 3 1 0 0 0 0 27 11 9+ 10+ 36+ 21+
1972/73 34 11 8 5 0 0 0 0 42 16 5+ 3+ 47+ 19+
1973/74 34 20 2 1 0 0 0 0 36 21 10+ 10+ 46+ 31+
1974/75 32 12 6 3 0 0 0 0 38 15 8 4 46 19
1975/76 34 21 3 1 0 0 0 0 37 22 13 13 50 35
1976/77 38 27 5 4 - - 0 0 43 31 8 6 51 37
1977/78 32 15 10 9 0 0 0 0 42 24 8 8 50 32
1978/79 33 23 1 0 4 0 0 0 38 23 11+ 6+ 49+ 29+
1979/80 34 24 9 1 2 0 0 0 45 25 7 4 52 29
Итого 381 215 50 26 6 0 0 0 437 241 93+ 75+ 530+ 316+
Барселона 1980/81 30 20 10 11 2 1 0 0 42 32 15+ 8+ 57+ 40+
1981/82 32 26 2 0 8 3 0 0 42 29 11 9 53 38
1982/83 22 4 3 0 2 0 2 0 29 4 10 11 39 15
1983/84 16 3 11 6 1 2 1 0 29 11 3 1 32 12
1984/85 0 0 0 0 0 0 0 0 0 0 1 0 1 0
Итого 100 53 26 17 13 6 3 0 142 76 40+ 29+ 182+ 105+
Спортинг (Хихон) 1984/85 21 9 10 8 0 0 0 0 31 17 0 0 31 17
1985/86 24 7 7 4 2 0 0 0 33 11 6+ 1+ 39+ 12+
1986/87 16 1 1 1 0 0 0 0 17 2 10+ 5+ 27+ 7+
1987/88 - - - - - - - - 0 0 1 0 1 0
Итого 61 17 18 13 2 0 0 0 81 30 17+ 6+ 98+ 36+
Всего за «Спортинг» 442 232 68 39 8 0 0 0 518 271 110+ 81+ 628+ 352+
Всего за карьеру 556 304 94 56 21 6 3 0 674 366 152+ 117+ 826+ 483+

Напишите отзыв о статье "Кини"

Примечания

Ссылки

  • [www.barcamania.com/materials/62.html Кини. «Колдун и Бездна»]


Отрывок, характеризующий Кини

Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.