Кинкаку-дзи

Вихара
Кинкаку-дзи 金閣寺, きんかくじ
Страна	Япония
Местоположение	префектура Киото, город Киото, район Кита, квартал Кинкакудзи 1
Конфессия	буддизм
Орденская принадлежность	Риндзай
Основатель	Асикага Ёсимицу
Дата основания	1397
Основные даты: 1904—1906 — Реставрация 1950 — Уничтожен 1987—2003 — Реставрация
Сайт	[www.shokoku-ji.jp/ Официальный сайт]

Кинкаку-дзи (яп. 金閣寺 Кинкакудзи, Золотой павильон) — один из храмов в комплексе Рокуон-дзи (яп. 鹿苑寺, Храм оленьего сада) в районе Кита города Киото, Япония. Павильон («Сяридэн») был построен в 1397 как вилла для отдыха сёгуна Асикага Ёсимицу, здесь он провел последние годы своей жизни, утратив всякий интерес к политической жизни страны.

Главной святыней монастыря является статуя Авалокитешвары. К ценным памятникам относятся портрет сёгуна Асикаги Ёсимицу, фрески кабинета Дайсё, монастырский сад. Памятник культуры Китаяма. В 1994 году занесён в список Мирового наследия ЮНЕСКО в Японии.

Весь павильон (кроме нижнего этажа) покрыт листами чистого золота. Павильон используется как сяридэн — хранилище реликвий Будды. На крыше павильона — китайский феникс.

Первый этаж Кинкакудзи представляет собой своего рода приёмный зал. Он окружен верандой, почти выступающей над прудом. Второй этаж немногим отличается от первого, но его интерьер украшен богатой живописью, поскольку на этом этаже размещался зал музыки и поэзии. Третий этаж, отделенный от первых двух выносом крыши, отличается большими арочными проемами окон, очень близкими к буддийской храмовой архитектуре XIV в. Он был предназначен для религиозных церемоний и снаружи и внутри покрыт золотыми листьями на лаковом фоне, за что и получил название Золотой павильон.

Павильон окружает сад, он был создан в конце XIV в. Уже много веков Кинкакудзи отражается в озере, которое совсем не случайно носит название Кёкоти («озеро-зеркало»). Озеро огромное и глубокое, с прозрачной водой, украшенное многочисленными большими и малыми островами с растущими на них соснами. Из воды поднимаются камни причудливой формы и расцветки. С галереи павильона хорошо видны два основных острова — Остров черепахи и Остров журавля (в дальневосточной мифологии журавль и черепаха являются символами долголетия). И острова, и камни расположены таким образом, что они как бы обрамляют отражение Кинкакудзи в озере, что лишь подчеркивает его изысканную строгость.

История

Резиденция

До XIV века земли современного Кинкаку-дзи принадлежали аристократическому роду Фудзивара. Они располагались к северу от японской столицы Киото, поэтому получили название Китаяма — «Северные горы». В 1224 году аристократ Фудзивара Кунцунэ построил в этих горах монастырь Саёндзи и загородную усадьбу. Его потомки владели ими на протяжении века, сменив фамилию на Саёндзи. В 1335 году глава рода Саёндзи Кинмунэ был казнён по подозрению в покушении на императора. Из-за этого родовые владения конфисковали, горы Китаяма были запущены, а монастырь с усадьбой обветшали.

В 1397 году Асикага Ёсимицу, третий сёгун сёгуната Муромати, получил от императорского двора земли Китаямы в обмен на отдалённые поместья в провинции Кавати. Он сразу приступил к строительству собственной резиденции на территории заброшенных монастыря и усадьбы. В 1394 году Ёсимицу передал должность своему сыну сёгуну Ёсимоти, но продолжал руководить государственными делами. Он превратил китаямскую резиденцию в правительственный центр тогдашней Японии, равный императорскому. Эта резиденция получила название дворец Китаяма (яп. 北山殿, きたやまどの китаяма-доно, «Дворец северных гор») .

Главным украшением дворца был Золотой павильон (яп. 金閣, きんかく кинкаку). Это здание, квадратное в основании, имело три этажа. Павильон был полностью покрыт сусальным золотом и защитным японским лаком уруси. Первый этаж назывался Залом очищения (яп. 法水院, ほっすいいん хоссуй-ин, дословно «Зал воды закона»). Он был выполнен в классическом стиле японской дворцовой архитектуры. В центре этажа находилась статуя Будды Шакьямуни, а слева от неё — статуя сёгуна-основателя Асикаги Ёсимицу. Второй этаж имел название Пещера милосердия (яп. 潮音洞, ちょうおんどう тёон-до, Дословно: «Пещера звуков прибоя»). Он был построен в стиле самурайских жилых апартаментов. Третий этаж именовался Вершина Пустоты (яп. 究竟頂, くっきょうちょう куккё-тё). Он напоминал дзэновский храм, в котором находились мощи Будды Шакьямуни. Крыша павильона была покрыта корой деревьев и украшена шпилем с китайским фениксом.

Асикага Ёсимицу	«Озеро-зеркало» Кёкоти	Павильон зимой	Китайский феникс на крыше

Монастырь

После смерти Асикаги Ёсимицу его сын и четвёртый сёгун Асикага Ёсимоти выполнил завещание отца и превратил дворец Китаяма в буддистский монастырь. Его первым настоятелем стал Мусо Сосэки, учёный-монах дзэновской школы риндзай. Обитель назвали Рокуон-дзи (яп. 鹿苑寺, Храм оленьего сада), в память о первой проповеди Будды Шакьямуни в одноимённом саду.

На территории этого монастыря было много пышных сооружений:

• Зал сиреневых облаков (яп. 紫雲殿, しうんでん сиун-дэн),
• Небесная комната (яп. 天上間, てんじょうのま тэндзё-но-ма),
• Гонбэйская башня (яп. 拱北楼, きょうほくろう кёхоку-ро),
• Золотой павильон,
• арочный мост (яп. 反橋, そりばし сорибаси),
• Зал добродетели (яп. 芳徳殿, ほうとくでん хотоку-дэн),
• Павильон Небесного зеркала (яп. 天鏡閣, てんきょうかく тенкё-каку),
• Родниковый зал (яп. 泉殿, せんでん сэн-дэн),
• Храм огненных жертвоприношений (яп. 護摩堂, ごまどう гома-до),
• Храм раскаяния (яп. 懺法堂, せんぽうどう сэмпо-до),
• реликварий (яп. 舎利殿, しゃりでん сяри-дэн),
• Малый храм (яп. 小御堂, みどう мидо),
• Храм Ксити (яп. 地蔵堂, じぞうどう дзидзо-до),
• Небесная беседка (яп. 看雲亭, かんうんてい каньюн-тэй),
• пагода,
• библиотека (яп. 輪蔵, りんぞう риндзо),
• колокольня (яп. 鐘楼, しょうろう сёро),
• главные (яп. 総門, そうもん сомон) и
• четырёхколонные ворота (яп. 四脚門, しきゃくもん сикякумон)

Со временем Зал сиреневых облаков и Павильон Небесного зеркала были перенесены в монастырь Нандзэн-дзи, Небесная комната — в монастырь Кеннин-дзи, а Храм раскаяния — в храм Тодзи-дзи.

В 1490 году, под влиянием архитектуры Кинкаку-дзи, восьмой сёгун Асикага Ёсимаса, внук Ёсимицу, построил на восточных горах Хигасияма «Серебряный павильон» — Гинкаку-дзи, который должен был по задумке проекта быть покрыт серебром, однако он так и остался стоять деревянным. Оба павильона считались символами Киото. Они олицетворяли две разные японские культуры — торжественную и пышную культуру Китаяма и сдержанную и изысканную культуру Хигасияма.

В 1466—1467 годах сгорел Малый храм монастыря Кинкаку-дзи, а во время онинской войны 1467—1477 годов — остальные сооружения, за исключением Золотого павильона. Восстановительные работы начались только с 1573 года и продолжались до середины XVIII века. В течение 1904—1906 годов, во время русско-японской войны, прошла капитальная реставрация Золотого павильона. Последний был занесён в число Национальных сокровищ Японии.

2 июля 1950 года 21-летний монах-ученик Хаяси Дзёкан (яп. 林承賢, はやしじょうかん) совершил поджог Золотого павильона, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Монаха удалось спасти, но павильон со всеми сокровищами сгорел. Мать Хаяси наложила на себя руки, не выдержав бесчестного поступка сына, а сам Хаяси был приговорен к 7 годам заключения и умер 7 марта 1956 года от туберкулёза и психических расстройств. В литературной обработке свою версию этого события написал Юкио Мисима в книге «Золотой храм», которая вышла в 1956 и была переведена на русский язык Григорием Чхартишвили в 1993-м году. Также эта трагедия вдохновила Мидзуками Цутому на написание рассказа «Золотой храм в пламени» («Кинкау Эндзё»).

Золотой павильон (1893)	Золотой павильон (1905)	Золотой павильон (1950)	Золотой павильон (2008)

Новый Золотой павильон начали отстраивать в 1955 года, практически с нуля, на основе инженерных данных о предыдущем здании и фотографий. Был обновлён лак и были заменены листы золочения на более толстые. Кроме того, были восстановлены элементы интерьера, включая роспись. Реставрационные работы завершились в октябре 1987 года. Обновление всего монастыря окончательно закончилось в 2003 году, когда была восстановлена крыша. По состоянию на 2004 год, в его архитектурный комплекс входили Золотой павильон, храм Ходзё (яп. 方丈, ほうじょう), храм Ачалы (яп. 不動堂, ふどうどう фудо-до), большой кабинет (яп. 大書院, おおじょいん одзё-иін) и Вечерняя беседка (яп. 夕佳亭, せっかてい сэкка-тэй).

Ссылки

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 688 [whc.unesco.org/ru/list/688 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/688 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/688 фр.]

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Кинкаку-дзи
• [www.japantoday.ru/entsiklopediya-yaponii-ot-a-do-ya/kinkakudzi.html Кинкакудзи] // Япония от А до Я. Популярная иллюстрированная энциклопедия. (CD-ROM). — М.: Directmedia Publishing, «Япония сегодня», 2008. — ISBN 978-5-94865-190-3.

Япония   Азия   Буддизм   Архитектура   Всемирное наследие

Отрывок, характеризующий Кинкаку-дзи

Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.