Кинкейд, Томас Кэссин
| Томас Кэссин Кинкейд | |
| англ. Thomas Cassin Kinkaid | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы | |
| Звание |
адмирал |
| Командовал | |
| Сражения/войны | |
| Автограф |
|
Томас Кэссин Кинкейд (англ. Thomas Cassin Kinkaid; 3 апреля 1888 — 17 ноября 1972) — американский адмирал периода Второй мировой войны, командовал соединениями на Тихом океане.
Родился в семье флотского офицера в Хановере (штат Нью-Гэмпшир), был вторым ребёнком (и единственным сыном). Когда ему был всего год, семья переехала в Ситку (Аляска), где у Томаса родилась в 1890 году младшая сестра. Впоследствии семья жила в Филадельфии, Норфолке, Аннаполисе и Джорджтауне (сегодня — северо-западная часть Вашингтона).
В 1904 году закончил Военно-морскую академию, в 1905 году прошёл практику на мониторе «Невада», а затем шесть недель на парусном шлюпе «Хартфорд». В последующие годы служил на крейсере «Ньюарк» и мониторе «Арканзас». На борту броненосца «Небраска» в составе Великого белого флота он посетил Австралию и Новую Зеландию. В 1910 году Кинкейд попытался сдать экзамен на звание энсина, но провалился по навигации, и остался мичманом. Он сдал экзамен лишь 14 февраля 1911 года, но был оформлен энсином задним числом, с 6 июня 1910 года, как и его однокурсники по военно-морской академии.
В 1913 году, будучи младшим лейтенантом, прошёл четырёхмесячные курсы по артиллерийскому делу и был направлен на стажировку в компанию «Midvale Steel», но тут началась американская оккупация Веракруса, и Кинкейду было приказано явиться на канонерскую лодку «Мачиас» для службы в Карибском море, во время которой он принял участие в американской оккупации Доминиканской республики. Во время этой экспедиции Кинкейду довелось побывать под реальным огнём противника. По возвращении в США он продолжил свою стажировку на предприятиях и изучение артиллерийского дела.
В июле 1916 года Кинкейд стал артиллерийским наблюдателем на линкоре «Пенсильвания». В январе 1917 года он получил звание лейтенанта. В ноябре 1917 года он получил задание по доставке дальномеров нового типа из Норфолка в Великобританию. В январе 1918 года он вернулся в США, а в феврале был произведён в лейтенант-коммандеры и назначен на линкор «Аризона», который в мае 1919 года отправился в Средиземноморье для прикрытия греческой оккупации Смирны.
В 1922 году Кинкейд стал заместителем начальника штаба командующего военно-морским отрядом США в турецких водах. После ратификации Турцией Лозаннского мирного договора присутствие отряда потеряло военное значение и стало нести лишь дипломатическую функцию. В 1924 году Кинкейд, отец которого скончался в 1920 году, попросил перевести его в США из-за плохого здоровья матери, и отплыл на родину на крейсере «Трентон», зашедшим по пути в Иран, чтобы забрать тело убитого разъярённой толпой вице-консула Роберта Имбри.
11 ноября 1924 года Кинкейд получил под командование свой первый корабль — эсминец «Ишервуд». В июле 1925 года он был переведён на завод морской артиллерии. В июне 1926 года Кинкейд был произведён в коммандеры, и следующие два года прослужил в качестве артиллерийского офицера флота и адъютанта главнокомандующего флотом США. В 1929—1930 годах он прошёл подготовку в Военно-морском колледже, затем был членом Военно-морского комитета, и был включён Госдепартаментом в список американской делегации на Женевскую конференцию по разоружению в качестве военно-морского советника.
В феврале 1933 года Кинкейд был назначен на один из новейших кораблей флота — линкор «Колорадо». В марте 1933 года линкор оказался у берегов Калифорнии во время разрушительного землетрясения, и Кинкейд вместе с экипажем принимал участие в спасательных мероприятиях. В 1934 году Кинкейд вернулся в Вашингтон, а в 1937 году был произведён в кэптены и получил под командование крейсер «Индианаполис».
В ноябре 1938 года Кинкейд стал военно-морским атташе в Риме, а в 1939 году был также аккредитован ещё и при американском посольстве в Белграде. Он вернулся в США в марте 1941 года. Чтобы набрать необходимое для производства в контр-адмиралы число месяцев, проведённых в море, Кинкейд согласился на некоторое понижение в статусе, и стал командующим 8-й эскадры эсминцев. В августе 1941 года он получил звание контр-адмирала несмотря на то, что его суммарный командный стаж составлял всего два года.
Кинкейд должен был сменить Флетчера в качестве командующего 6-й дивизией крейсеров, но не успел принять командование до японского нападения на Пёрл-Харбор, формальная передача командования состоялась лишь 29 декабря 1941 года. Крейсера Кинкейда стали частью Оперативного соединения № 11, сформированного вокруг авианосца «Лексингтон». 1 мая 1942 года оно встретилось с Оперативным соединением № 17, сформированным вокруг авианосца «Йорктаун», и Кинкейд стал командующим Оперативной группой № 17.2, состоявшей из крейсеров и эсминцев прикрытия обоих оперативных соединений. Три дня спустя зенитчики группы Кинкейда сыграли важную роль во время сражения в Коралловом море.
11 мая 1942 года Кинкейд отделился с 3 крейсерами и 4 эсминцами, и отправился в Нумеа, а затем присоединился к Оперативному соединению № 16 адмирала Хэлси. После возвращения в Пёрл-Харбор Хэлси был госпитализирован, и командование оперативным соединением принял адмирал Спрюэнс, а Кинкейд стал командовать силами прикрытия, выделенными в Оперативную группу 16.2, и в этом качестве участвовал в битве за Мидуэй. После этой битвы Спрюэнс стал начальником штаба адмирала Нимица, и в ситуации постоянного отсутствия Хэлси Кинкейд стал командующим Оперативного соединения № 16, выстроенного вокруг авианосца «Энтерпрайз». В этом качестве он участвовал в сражении у восточных Соломоновых островов и бое у островов Санта-Крус.
4 января 1943 года Кинкейд стал Командующим Северо-Тихоокеанскими силами (COMNORPACFOR), и в этом качестве провёл Алеутскую операцию.
В ноябре 1943 года Кинкейд возглавил союзные военно-морские силы в юго-западной части Тихого океана, став командующим 7-м флотом. В этом качестве он помогал войскам генерала Макартура продвигаться вдоль побережья Новой Гвинеи и вернуться на Филиппины (где корабли Кинкейда приняли участие в сражении в проливе Суригао). После устранения японских военно-морских сил из района Филиппин флот Кинкейда принял участие в освобождении Борнео. 3 апреля 1945 года Кинкейд был произведён в адмиралы.
После войны Кинкейд вернулся в США и принял командование 16-м флотом. Он работал в комиссии, которая должна была отправить в раннюю отставку 50 контр-адмиралов из 215, имевшихся в тот момент, а в 1947 году был сам поставлен перед выбором: уйти в отставку, или быть пониженным в ранге до контр-адмирала. Благодаря своим связям ему удалось остаться в звании адмирала вплоть до 1 июля 1950 года, когда он ушёл в отставку по возрасту.
С 1953 года Кинкейд 15 лет работал в комиссии, занимавшейся сооружением и охраной военных памятников.
Напишите отзыв о статье "Кинкейд, Томас Кэссин"
Литература
- Залесский К. А. Кто был кто во Второй мировой войне. Союзники СССР. — М.: АСТ, 2004. — Т. 1. — 702 с. — ISBN 5-17-025106-8.
- Гордиенко А.Н. Командиры Второй мировой войны. Т. 2., Мн., 1998. ISBN 985-437-627-3
Ссылки
- [www.hrono.info/biograf/bio_k/kinkeyd.html Биография Томаса Кинкейда на сайте «Хронос»]
Отрывок, характеризующий Кинкейд, Томас Кэссин
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
