Кинофестиваль в Авориазе

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Международный фестиваль фантастических фильмов в Авориазе (кинофестиваль) — один из наиболее знаковых кинофорумов, проводимых во Франции в 1973—1993 годах для кинолент в жанре кинофантастики и фильмов ужасов.





История

Международный фестиваль фантастических фильмов в Авориазе (Festival international d’Avoriaz du film fantastique) проводился ежегодно во второй-третье декаде января с 1973 по 1993 годы во Франции.

Фестиваль был поддержан миром туристического бизнеса и фирмами, развивающими горнолыжный спорт. Это мероприятие во многом было обязано раскрутке горнолыжного курорта во французских Альпах, на высоте 2000 метров в небольшой деревушке Авориаз (правильно произносится — «Авориа») на вершине Верхней Савойи, вблизи Швейцарской границы), где компания «Пьер и Ваканс» возвела горнолыжную станцию.

В 1973 году фестиваль в Авориазе впервые предложил свою программу, и первым его лауреатом, получившим Гран-при, стал тогда американский кинорежиссёр Стивен Спилберг со своей телелентой «Дуэль», сделавшей известным имя дебютанта-постановщика. Планка, поднятая первым лауреатом, требовала, чтобы и в последующие годы картины были под стать. И хотя год на год не приходился, бывали периоды «ужасного и бесфантастического безвременья», но отборочная комиссия умудрилась отбирать такие работы, как будто бы не было кризисов жанра.

В разные годы жюри фестиваля возглавляли крупнейшие мастера мирового экрана: Рене Клеман, Микеланджело Антониони, Сидни Поллак, Жанна Моро, Роберт де Ниро, Роман Полански, Сидни Люмет, Джерри Шатцберг, Роджер Корман, Уильям Фридкин, Стивен Спилберг, Майкл Чимино. Но и просто быть приглашенным в состав распределителей премий Авориаза было почётно, среди членов жюри было много не просто уважаемых в мире кино и мировой культуры знаменитостей, а целое созвездие легендарных личностей: Сергей Бондарчук, Франсуаза Саган, Аньес Варда, Эжен Ионеско.

В 1983 году в программу фестиваля были внесены картины, снятые для видео (для них создавалось специальное жюри).

Как правило, в числе номинаций фестиваля были полнометражные и короткометражные ленты. Для «полного метра» высшей наградой был Гран-при. Для короткометражных лент была учреждена «Золотая медаль». Существовали также специальные призы жюри и призы критики. На нескольких форумах учреждались премии для исполнителей мужских и женских главных ролей. Позже были выделены номинации по разделам «фильмы ужасов» и «фантастические фильмы», но вручались, впрочем эти раздельные награды нерегулярно. Телевизионная компания «Antenne 2» в конце 70-х годов учредила премию «Золотая антенна».

Своё триумфальное шествие с альпийских вершин Авориаза начинали перспективные мастера жанра, ставшие здесь лауреатами и призёрами: Джордж Миллер «Безумный Макс», Люк Бессон со своим черно-белым дебютом «Последняя битва», Джеймс Кэмерон «Терминатор», Уэс Крейвен «Кошмар на улице Вязов», Тоуб Хупер «Разрежь меня на части!», Джон Карпентер «Хэллоуин» и «Туман», Дэвид Линч «Голова-ластик»

Маститые мастера, уже имевшие за плечами творческие успехи, тоже почитали за честь участвовать в Авориазе, сверяясь с фестивалем как с индикатором жанровой моды: Брайан де Пальма «Призрак рая» и «Кэрри», Алан Пакула «Параллакса» и «Любовник из мечты», Джордж Ромеро «Обезьяна-убийца».

В любом качестве премия Авориаза была пропуском в мир инновационного кино и свидетельством о причислении создателей в высшую лигу кинофантастики и киноужаса. Исключения лишь подтверждали основное правило: уровень премиальных лент Авориаза был камертоном для создателей мирового жанрового фантастического кино. Лишь в 80-е годы и начале 90-х стала проскользывать политкорректность жюри, вручившего премии фильмам из стран Восточной Европы, о которых быстро забыли. Но даже среди них были крепкие ленты, которые принято указывать в разделе «другое кино» или даже «странное кино», (например, советский фильм А.Кайдановского «Жена керосинщика», 1990).

Показателем строгости подхода жюри станет то факт, что в число не награждённых в Авориазе фильмов оказались такие общепризнанные жанровые картины как «Ужасный доктор Файбс» с Винсентом Прайсом в главной роли, «Кристина» режиссёра Джона Карпентера, или таких авторов как Ларс фон Триер «Элементы преступления».

Шли годы, Авориаз поднялся как курортный городок мирового уровня, и назрела необходимость сделать переоценку жанрового смотра. Постепенно заговорили о том, что хоть закрывать фестиваль и не стоит, но необходимо перенести его на новую площадку, где можно было бы с одной стороны, сохранить традиции Авориаза, а с другой — расширить тематику и привнести новую струю в неумирающие жанры ужаса и фантастики на пороге нового тысячелетия.

Последний раз международный фестиваль фантастических фильмов в Авориазе проводился в 1993 году. С 1994 года эстафету по проведению смотров кинофантастики от Авориаза взял другое курортное местечко во Франции Жерармер, где до сей поры проводится младший брат Авориазского смотра — Международный фестиваль фантастических фильмов в Жерармере (кинофестиваль) — (Festival de Gerardmer — Fantastic’Arts).

Лауреаты фестиваля

1973

1974

1975

1976

  • Гран-при: не присуждался

1977

1978

1979

1980

1981

1982

1983

1984

1985

1986

1987

1988

1989

1990

1991

1992

1993

Напишите отзыв о статье "Кинофестиваль в Авориазе"

Литература

О фестивале

  • Авориаз — это всегда знак качества //Барканов С., Гуров А., Власенко А., Терехин В. [www.magister.msk.ru/library/sf/biblio/fvwiw009.htm Ужас: Аннотированный каталог зарубежных фильмов ужасов и мистики]. — М.: НПКЦ «ИНТЕХ», 1994. — С. 608. — ISBN 5-8095-0004-8.
  • Капралов Георгий. Фантастика с опаленными крыльями: О кинофестивале «Авориаз» // Фантакрим MEGA, 1991, № 3 — с.28-31
  • Георгий Самсонов. Авориаз — это просто фантастика! // «Видео-Асс» экспресс, 1992, № 5(14) — с.4-8
  • Sibdoun, Jean-Louis G. [www.ledoux.be/fr/invbookdetail.asp?number=4204 Avoriaz memories... Album officiel du XXe anniversaire du Festival International du film fantastique d'Avoriaz]. — Montreuil: Media-Planing, 1992. — С. 164.

См. также

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кинофестиваль в Авориазе

– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.