Кинематограф Чехии

Кинематограф Чехии — это общее название для фильмов, снятых в Чехии. Международное признание чешский кинематограф получил в 1960-е годы во время Чехословацкой новой волны. Такие фильмы как «Магазин на площади» (1965), «Поезда под пристальным наблюдением» (1966) и «Коля» (1996) стали лауреатами премии ОСКАР в номинации за лучший фильм на иностранном языке, ещё шесть человек попали в список номинантов.

К чешскому кинематографу иногда относят также творения чешских эмигрантов, таких как Милош Форман, Иван Пассер и Войтех Ясны. Крупными режиссёрами экспериментального кино являются Ян Шванкмайер и Иржи Барта, работающие в жанре анимации.

Немое кино

Впервые «движущиеся картинки» появились на чешской земле в 1896 в Праге и Карловых Варах благодаря режиссёру и оператору Яну Кршиженецкому, который, начиная со второй половины 90-х годов XIX века снял ряд короткометражных документальных фильмов — новостей. Через год американская компания провела съемки своего фильма в Богемии. Вскоре начали открываться частные производители, но они быстро исчезали. Тема зарождающегося кино юмористически описана в фильме Иржи Менцеля «Великолепные мужчины с кинокамерой» (чеш. «Bajecni muzi s klikou»).

Первый постоянный кинотеатр был основан фокусником Виктором Понрепо в 1907 году в Праге. После провозглашения независимости Чехословакии, появились профессиональные студии, в моду вошли националистические фильмы, среди прочих, «Во славу Страсти» (чеш. «Utrpením ke slávě») (1919, режиссёр Ричард Ф. Бранальд) и «Святой Вацлав» (чеш. «Svatý Václav») (1929, режиссёр Ян С. Колар), в последнем из которых принимала участие русская актриса Вера Барановская. На уровень звезды европейского уровня встала актриса Анни Ондракова, позже снявшаяся у А. Хичкока. Историческая картина «Строитель Храма» (чеш. «Stavitel chramu») (1920, режиссёры: Карел Дегл, Антонин Новотни), социальная драма «Эротикон» (чеш. «Erotikon») (1929, режиссёр Густав Махаты), и мелодрама «Органист церкви св. Вита» (чеш. «Varhanik u sv. Vita») (1929, режиссёр Мартин Фрич) являются вершиной чешского немого кино.

Звуковое кино до Второй мировой войны

Звук был впервые использован в Чехословакии в фильме «Тонка „Виселица“» (чеш. «Tonka Šibenice») (режиссёр Карел Антон), премьера которого состоялась 27 февраля 1930 года. В сентябре 1930 в Чехословакии введен запрет на импорт фильмов, в которых говорят по-немецки. Это привело к запрещению всех потенциально радикальных немецких фильмов в Чехословакии, в том числе антивоенного фильма «На Западном фронте в 1918 году» (режиссёр Георг Вильгельм Пабст). Ограничение импорта в 30-е способствовало развитию внутреннего кинопроизводства.

Ведущими режиссёрами этого периода стали Мартин Фрич, Карел Ламач и Густав Махаты. Кинокомедия Карела Ламача «Имперско-королевский полевой маршал» (чеш. «C. a k. polní maršálek») имела огромный успех и зажгла новую комедийную звезду Власта Буриана.

В 1933 году была запущена киностудия «Баррандов», фирменная марка чешского кинопроизводства. К 1938 году в стране насчитывалось максимальное количество кинотеатров за всю историю — 1824 шт. с общим количеством мест 600 000. Ежегодно снималось около 80 фильмов. Тридцатые годы — это время, удачно сочетающее «чешский модернизм» и коммерческое искусство. К главным кинохитам того времени можно отнести фильмы «Экстаз» (чеш. «Extaze») Густава Махаты и «Река» (чеш. «Reka») Йозефа Ровенски, к ведущим исполнителям ролей — Власта Буриана, Гуго Гааса, Адину Мандлову, Лиду Баарову и других. Не менее важным для этого периода явился комический дуэт Вериха и Восковца. Оба — знаменитые актёры, соединившие безупречную театральную школу и кино. Своё вдохновение они черпали в дадаизме и сюрреализме, беря пример с Чарли Чаплина и Бастера Китона. Некоторые из их фильмов — «Деньги или жизнь» (чеш. Peníze nebo život, 1932) и «Мир принадлежит нам» (чеш. Svet Patrí Nám, 1937) — были особенно популярны.

Звуковое кино во время Протектората

После подписания Мюнхенского соглашения в 1938 году, началась первая из трёх волн эмиграции. Чехословакию оставил левый актёр и режиссёр Гуго Гаас. В США уехал кино-экспериментатор Александр Хакеншмид (чеш. Alexander Hackenschmied), взявший фамилию Хаммид (чеш. Hammid). После оккупации Чехословакии нацистской Германией в 1939 году введена жёсткая цензура. Оккупанты создали наблюдательный орган кинофильмов в моравской штаб-квартире. Сразу же начались ариизация и германизация чешской киноиндустрии. Заголовки и плакаты должны были быть на чешско-немецком языках. Фильмы с еврейскими актёрами не разрешались, а киноперсонал должен был сдать экзамены по немецкому языку. Нацисты конфисковали студию «Баррандов» в начале войны. До 1945 года некоторые режиссёры, а также художники были казнены за антинацистскую деятельность и среди них Владислав Ванчура.

Звуковое кино после Второй мировой войны

Уже во время войны чешские интеллектуальные круги обсуждали возможность национализации промышленности, некоторые художники в этом шаге увидели надежду на независимость коммерческих интересов производителей. Национализация состоялась вскоре после освобождения, до прихода к власти коммунистов. Четыре последующих десятилетия производство, импорт и распространение фильмов в Чехословакии находилось под государственным контролем. Однако со временем система эволюционировала в полностью самоокупаемую. Деньги потраченные в кинотеатрах возвращались в киностудии, прямые государственные вливания были минимальны. В 1946 был учрежден международный кинофестиваль в Марианске Лазне, перенесённый вскоре в Карловы Вары. В Праге в 1947 году был основан Факультет кино и телевидения Академии музыкального искусства, известный как FAMU. Первый чешский цветной фильм был снят в 1947, «Ян Рогач из Дубы» (чеш. «Jan Roháč z Dubé», режиссёр Владимир Борски).

В конце сороковых — начале пятидесятых годах чехословацкое кино в первую очередь было инструментом коммунистической пропаганды. Намёк на изменение произошёл в 50-х, когда четыре социально-критических фильма «Три желания» (чеш. «Tři přání») (1958, режиссёр Ян Кадар и Эльмар Клос), «Здесь львы» (чеш. Zde jsou lvi) (1958, режиссёр Вацлав Кршка), «Школа отцов» (чеш. Škola otců) (1957, Ладислав Хельге) и «Сентябрьские ночи» (чеш. Zářijové noci) (1956, режиссёр Войтех Ясны) были раскритикованы на I Чехословацком кинофестивале в городе Банска-Бистрица и впоследствии изъяты из проката. Одними из лидеров этого периода были фильмы дуэта Яна Кадара и Эльмара Клоса, их картина «На конечной» (чеш. Tam na konečné)) (1957) не скрывала вдохновения от итальянского неореализма.

Этот период ознаменовался расцветом чешской анимации, одним из основателей которой был кукольный аниматор Иржи Трнка. Пионером же спецэффектов в кино стал Карел Земан, особенно ярко проявивший это направление в фильмах: «Путешествие к началу времён», (чеш. Cesta do praveku) и «Смертельное изобретение» (чеш. Vynalez zkazy), объединившие драму и мультипликацию. Пожалуй, самой успешной фильмом-сказкой в истории Чешского кино стала, снятая в пятидесятые «Гордая принцесса» (чеш. Pysna princezna).

Новая волна

Чехословацкая новая волна — киночудо 60-х, проявившее мастерство и открытость молодых режиссёров.

После новой волны

Период 1968 — 1970 оставил след во многих режиссёрах в ответ на оккупацию Чехословакии войсками пяти стран Варшавского договора в 1968. Страну покинули Иван Пассер, Войтех Ясны, Яна Бокова, Вацлав Райхль, Отакар Воточек, Бернар Шафарик, Ян Немец и другие. Замолчал Павел Юрачек (чеш. Pavel Juráček), а на нескольких лет — и Иржи Менцель (чеш. Jiří Menzel) и Вера Хитилова (чеш. Věra Chytilová). Милош Форман уехал в США ещё в 1967 году по договору компании Paramount с чешским киноучреждением «Filmexport».

В период с 1970-го по 1989-й этого «исхода», чешский кинематограф добился всего лишь одной номинации на «Оскар» за лучший иностранный фильм — фильм Менцеля «Деревенька моя центральная» (чеш. «Vesničko má středisková») (1985 год). Наряду с введением цензуры была потеряна часть пленок, сопровождаемая запретом на показ таких фильмов, как «Крематор», «Ласточки на проводе», «Ухо», «Мои добрые земляки» и др.

Доминирующие жанры того времени — популярные комедии и детективы. В 1973 году вышла в свет нестареющая сказка «Три орешка для Золушки», снятая комедийным режиссёром Вацлавом Ворличеком. Среди многосерийных фильмов следует отметить снятый в 1977 году и выпущенный в советский прокат телесериал «Больница на окраине города», а также детский комедийный телефильм 1986 года «Осьминожки со второго этажа».

После бархатной революции

В первые годы после бархатной революции началась постепенная приватизация кинопромышленности. Первым фильмом, снятым за пределами государственной монополии был «Танковый батальон» (чеш. Tankový prapor) (1991, режиссёр Вит Ольмер (чеш. Vít Olmer)), выпущенный компанией «Bontonfilm». В 1992 году был основан «Государственный фонд поддержки и развития чешской кинематографии» (чеш. «Státní fond pro podporu a rozvoj české kinematografie»). Он остается практически единственной формой поддержки кино-производителей.

Была полностью ликвидирована государственная цензура, но создателям фильмов пришлось столкнуться с новой рыночной средой. В кино начал появляться продакт-плейсмент. Вацлав Гавел, сын основателя студии «Баррандов», был избран Президентом Чехии в 1990 году. В 90-е пришло новое поколение режиссёров, таких как Ян Сверак, Ян Гржебейк, Саша Гедеон, Петр Зеленка и Давид Ондржичек. На рубеже веков появились первые фильмы, снятые как видео, в том числе «Любовь сверху» (чеш. Láska shora) (2002, режиссёр Петр Марек (чеш. Petr Marek)). Чешское кино не утратило своей оригинальности и юмора и в новом тысячелетии, о чём свидетельствуют «Хроники обыкновенного безумия» Петра Зеленки, получившие приз Гильдии кинокритиков на XXVII ММКФ в 2005 году.

Благодаря низкой себестоимости производства, Чехия является одной из ведущих площадок кино. Здесь снимаются фильмы голливудского мейнстрима такие, как «XXX» (2002), «Идентификация Борна» (2002), «Блэйд 2» (2002), «Ван Хельсинг» (2004), «Хеллбой» (2004), «Хроники Нарнии» (2005) и «Братья Гримм» (2005).

См. также

• Кинофестиваль в Карловых Варах.
• Фестиваль чешских фильмов в Пльзене
• Кинофестиваль в Злине
• Список кинофильмов Чехии
• Кинофестиваль Один Мир

Ссылки

• [www.czech.cz/ru/66824-istoriya-cheshskogo-kinematografa История чешского кинематографа]
• [www.csfd.cz/ Чехо-Словацкая кинобаза]
• [www.kinobox.cz/cfn/ České filmové nebe]
• [ceske-kino.livejournal.com/ ЖЖ сообщество Чешское кино]

Литература

• Комаров С. В., Чехословацкое кино, Издательство: М.: Искусство, 1961 г.

Отрывок, характеризующий Кинематограф Чехии

– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.