Киприан (архиепископ Кипрский)

Архиепископ Киприан Αρχιεπίσκοπος Κυπριανός<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Новой Юстинианы и всего Кипра
(4) 16 марта 1810 — 9 июля 1821
Церковь:	Кипрская православная церковь
Предшественник:	Хрисанф
Преемник:	Иоаким
Оригинал имени при рождении:	греч. ΚΣ
Рождение:	1756(1756) Строволос Никосия, Кипр, Османская империя
Смерть:	9 июля 1821(1821-07-09) Никосия, Османская империя
Похоронен:	Никосия, Кипр

Архиепископ Киприан (греч. Αρχιεπίσκοπος Κύπρου Κυπριανός; 1756, Строволос, Никосия — 9 июля 1821, Никосия) — епископ Кипрской православной церкви, архиепископ Кипрский. Поддержал начавшуюся в 1821 году Греческую революцию, за что был убит турками.

Биография

Киприан родился в 1756 году в (тогда селе, ныне пригороде Никосии) Строволос.

В возрасте 7 лет последовал за своим родственником, иеромонахом Харалампием, в монастырь Богородицы Махера, где и получил начальное образование. С 1769 года в течение 3-х лет учился в «Эллинском музее» Никосии, располагавшемся в старом здании архиепископии.

Вернулся в монастырь в 1781 году и был рукоположен во диаконы архиепископом Хрисанфом. В 1883 году последовал за своим родственником, архимандритом Харалампием, в Яссы, Молдавия, где продолжил своё теологическое образование. Заслужив уважение господаря, фанариота Михаила Суцо, Киприан стал приходским священником его церкви .

Киприан вернулся на Кипр почти через 20 лет, в 1802 году. Проявив свои организаторские способности во время межтурецкой смуты на острове в 1804 году, Киприан стал архиепископом Кипра в 1810 году. В 1812 году он основал Греческое училище, в дальнейщем получившее название Всекипрская гимназия, которая была первой школой высшего образования на Кипре и находилась напротив архиепископии в Никосии.

В 1818 году Киприан был посвящён в тайное революционное общество Филики Этерия, готовившее восстание против Османской империи.

В 1820 году Александр Ипсиланти запросил Киприана через этериста Димитриоса Ипатроса, примкнёт ли Кипр к вооруженной борьбе. Киприан ответил прагматично и согласно кипрским реалиям, что Кипр поддержит надвигающуюся революцию только деньгами и снабжением, так как любое вооружённое выступление обернётся трагедией, поскольку Кипр, будучи изолированным островом и вдали от материковой Греции, не имел ни значимого флота, ни боевых клефтских традиций других областей греческого мира. 8 октября 1820 года Ипсиланти, через этериста Анастасиоса Пелопидаса и получив от архиепископа серьёзную финансовую поддержку, прислал из Измаила письмо благодарности за взнос, сообщая Киприану, что «открытие школы (революции) приближается».

В конце февраля (по григорианскому календарю) 1821 года, Ипсиланти с гетеристами перешёл реку Прут, подняв восстание в Молдавии и Валахии, после чего началось восстание в Пелопоннесе 25 марта 1821 года (юлианский календарь). Последовала резня греческого населения по всей территории Османской империи. В первый день Пасхи 1821 года, 10 апреля, в Константинополе был повешен Григорий V.

Но киприоты со всех уголков острова и в больших числах тайком отправлялись воевать в Грецию. Реакция местного правителя по имени Кючук Мехмет была немедленной: он вызвал подкрепления и приступил к конфискации оружия и аресту многих видных киприотов. Архиепископ обратился к населению с просьбой сдать оружие и сохранять свокойствие. Киприану советовали покинуть остров, поскольку положение ухудшалось, но он отказался покинуть свою паству.

9 июля 1821 года Кючук Мехмет обязал явиться в Никосию 486 знатных киприотов и, закрыв ворота стен Никосии, обезглавил или повесил 470 из них. Были обезглавлены Хрисанф, епископ города Пафос, Мелетий, епископ города Китион и Лаврентий, епископ города Кирения. Архиепископ Киприан был публично повешен на дереве напротив средневекового дворца Ги де Лузиньяна. Турки уничтожили 10 тысяч мирных жителей. Шведский путешественник Бергрен писал: «Богородица оделась в чёрное, многие дома были обрызганы кровью». Это событие нашло отражение в эпической поэме «9 июля», написанной Василисом Михаилидисом на кипрском диалекте греческого языка,.

Останки архиепископа Киприана и епископов Хрисанфа, Мелетия и Лаврентия захоронены в крипте памятника у храма Фанеромени, Никосия. Памятник построен из мрамора горы Пентели, Аттика в 1930 году.

Отрывок, характеризующий Киприан (архиепископ Кипрский)

Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.