Киприан (митрополит Киевский)

Киприан Киевский
Имя в миру	неизвестно
Рождение	ок. 1330 Велико Тырново. Болгария
Смерть	29 сентября 1406(1406-09-29) с. Голенищево. Россия
Почитается	в Русской православной церкви
Прославлен	в 1472 году
В лике	святителей
День памяти	27 мая (9) июня (обретение мощей) 16 (29) сентября

Митрополи́т Киприа́н (ок. 1330 — 16 (29) сентября 1406) — митрополит Киевский, Русский и Литовский (1375—1380), митрополит Малой Руси и Литвы (1380—1389), митрополит Киевский и всея Руси (1389—1406), единственный из митрополитов Владимиро-Московской Руси XIV века христианский политический деятель, не подчинившийся власти Золотой Орды, писатель, редактор, переводчик и книгописец.

Биография

Святитель Киприан родился около 1330 года в г. Тырново, столице Тырновской Болгарии. Предполагают его принадлежность болгарскому роду Цамблаков, однако единственное основание для такого утверждения содержится в «Слове надгробном митрополиту Киприану», написанном Григорием Цамблаком: «Брат бяше нашему отцю». Эту фразу считают достаточным основанием для того, чтобы считать Киприана принадлежащим этому знатному роду. Однако из контекста самого документа трудно сказать, что имел в виду автор, называя его «братом нашего отца». Полный текст звучит так: «…Понеже и отец ваш, иж плачю вам предлежит вина, брат бяше нашему отцю». Очевидно имеется ввиду всё же духовное родство Киприана с болгарским патриархом Евфимием Тырновским..

Год пострижения Киприана — неизвестен. Предполагают, что монашеский путь христианского служения он начал в Килифаревском монастыре преподобного Феодосия Тырновского. Не оставляет сомнения его близость с учеником преподобного Феодосия и будущим патриархом Болгарии килифариевском пострижеником Святым Евфимием Тырновским.

По всей видимости, Киприан довольно рано оставил Болгарию и уехал сначала в Константинополь, а затем — на Афон, где подвизался в одном из афонских монастырей. П. А. Сырку делает предположение, что в Константинополь он прибыл вместе со своим учителем, преподобным Феодосием, в числе четырёх сопровождавших его учеников, среди которых был и Евфимий, то есть в 1363 году.

В Византии Киприан сблизился с другим видным представителем исихазма, Филофеем Коккиным — константинопольским патриархом в 1354—1355 и 1364—1376 годах. Был его келейником и выполнял при нём обязанности [www.pravenc.ru/text/75606.html апокрисиария].

Митрополит для Литвы

В русле своей объединительной политики, Константинополь (точнее, партия экс-императора Иоанна Кантакузина и патриарха Филофея) стремился к сохранению единой русской митрополии, сделав ставку на более верную Москву. Главной опасностью, угрожающей единству митрополии, было соперничество двух русских государств, литовского и московского, за право объединения под своим верховенством всех русских земель, часть которых принадлежала также Польше, Венгрии, Молдавии. Это противостояние имело непосредственное отражение на состоянии обширнейшей Киевской митрополии, которая оказалась фактически разделённой по границе этих государств. Положение усугублялось тем, что митрополит всея Руси Алексий был по существу главой московского государства. В результате он потерял возможность посещать свои западные епархии, а великий князь литовский Ольгерд требовал водворения Алексия в титульном городе митрополии Киеве, находившемся под контролем Ольгерда. Другим вариантом, приемлемым для Литвы, было создание отдельной Литовской митрополии. О «своей» митрополии задумывались и в Москве. Константинополь вначале последовательно вёл промосковскую политику, но это привело к недовольству Ольгерда, который писал жалобы на митрополита и угрожал переходом в «латинство». Эту идею поддерживали и союзники Ольгерда тверские князья. На этом пути сохранить единство русской митрополии и всего русского православного мира было весьма затруднительно. Требовалась коррекция слишком промосковской политики. А для начала в Литву патриарх отправил доверенного человека, который смог бы примирить Ольгерда и митрополита Алексия. Таким человеком и стал Киприан.

Около 1373 года Киприан был послан в Литву и на Русь для примирения литовских, смоленских и тверских князей с митрополитом всея Руси Алексием. Во время поездки через литовские земли он встречался с князьями Литовской Руси и нашёл у них поддержку. В будущем его будут обвинять на Москве именно за «литовство», но задачи у Киприана были явно более широкие, чем подыгрывать одной из противоборствующих сторон.

В результате усилий патриаршего посла зимой 1373/1374 года тверской князь Михаил отказался от претензий на Владимирское великое княжение, и митрополит Алексий снял с него наложенное ранее отлучение. В Тверь на вдовствующую кафедру был поставлен новый владыка Евфимий (Вислень). Киприан участвует в этом поставлении. В конце зимы Алексий ставит епископом Суздальским и Нижегородским печерского архимандрита и друга Киприана Дионисия, ещё одно яркое лицо русской церковной истории. Литва принимает активное участие в антитатарском движении: «Ходила Литва на татарове, на Темря, и быша межи их бой». Складывается мощная общерусская коалиция под главенством Москвы. Основу этой коалиции составляли, кроме Москвы, великие княжества Нижегородское и Тверское, великое княжество Литовское.

Во время поездки с митрополитом Алексием в Переславль-Залесский, Киприан познакомился с преподобным Сергием Радонежским. Сблизился он и с северным русским монашеством, которое было близко ему по духу и политическим взглядам. Из Московского княжества вернулся в Литву. Способствовал развитию почитания в Литве Виленских мучеников и доставке частиц их мощей в Константинополь.

Однако вскоре положение осложнилось. Михаил Тверской в очередной раз получил ярлык от Мамая на великое Владимирское княжение. Произошло это не без интриг ненавистных патриарху Филофею генуэзцев. Генуя, имевшая серьёзные коммерческие интересы, связанные с Ордой, не была заинтересована в объединении русских земель и ослаблении татарского влияния на Руси. Её участие в интригах против сложившейся русской коалиции — более чем предположительно. Некто по имени Некомат Сурожанин и московский боярин Иван Вельяминов прибыли в Тверь и много постарались для возбуждения здесь антимосковских настроений. Именно Некомат ездил затем в Орду и исхлопотал ханский ярлык для князя Михаила. Михаил вновь заявил свои права на Владимир и начал военные действия против Москвы. Вместе с Тверью от коалиции отошла и Литва. Дело закончилось походом княжеской коалиции Великой Руси в 1375 году во главе с Дмитрием Московским против Твери. В походе участвовало почти двадцать князей, представлявших практически всю северо-восточную Русь. Действия коалиции поддержал и Новгород Великий.

В это время с литовской стороны неожиданно пришла «ябеда» на митрополита Алексия. Автор «ябеды», судя по стилю, сам патриарший посол Киприан. В этих условиях в целях «крайней икономии» 2 декабря 1375 года патриарх Филофей рукоположил Киприана в митрополита Киевского, Русского и Литовского, а патриарший собор постановил, что после смерти митрополита Алексия Киприан должен быть «одним митрополитом всея Руси». Митрополит Киевский и всея Руси Алексий жив и, несмотря на различие в титулах, совершенно ясно, что Киприан ставится по существу на уже занятую кафедру.

9 июня 1376 года Киприан прибыл в Киев, который находился под властью литовского князя Владимира Ольгердовича. Однако попытки через послов добиться признания своих полномочий от новгородцев и московского князя успехом не увенчались.

В самой Москве тоже далеко не все были заинтересованы в освобождении от татарской зависимости. И прежде всего так называемая боярская партия — окружение молодого великого князя. Причиной были всё те же коммерческие интересы, связанные с теми же генуэзцами. Поэтому Киприан был нежелателен и там.

Таким образом, против объединительной политики Константинополя, которую проводит патриарх Филофей, оказывается как Генуя и Золотая Орда, так и влиятельное московское боярство, поддерживаемое молодым великим князем. В это же время в самом Константинополе (в 1376 году) происходит переворот, и к власти при поддержке генуэзцев приходит император Андроник IV. Патриарх Филофей был низложен, а на его место волей нового императора поставлен патриарх Макарий.

В 1376—1377 годах Киприан занимался делами «своей» части митрополии, довольно запущенными за годы конфликта. В частности совершил хиротонию на долго вдовствующую кафедру во Владимире-Волынском, успешно добивался возвращения церковных имений, которые оказались расхищенными боярами.

Борьба за митрополию

12 февраля 1378 года умер митрополит Алексий. Согласно соборному постановлению, Киприан должен был распространить свои полномочия на всю митрополию. 3 июня из Любутска, он пишет игуменам Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому о намерении прибыть в Москву. Однако волей великого князя Дмитрия Ивановича в Москву он допущен не был и, более того, ограблен и после краткого заключения с позором выдворен за пределы княжества. Киприан поспешил под защиту Дмитрия и Владимира Ольгердовичей и 23 июня написал второе послание игуменам Сергию и Феодору, в котором доказывал недопустимость поставления митрополита «по завещанию» и предал князя Дмитрия Ивановича анафеме.

В феврале Киприан отправился за «своей правдой» в Константинополь. Путь его лежал через Болгарию, где он был тепло встречен болгарским патриархом Евфимием и населением Тырново. В апреле-мае 1379 года прибыл в Константинополь. Здесь он стал свидетелем происходившего в столице империи нового переворота, а также участником собора, осудившего и низложившего патриарха Макария. В июле Киприан участвовал в заседании Синода и 6 октября 1379 года как митрополит всея Руси подписал постановление патриархата.

Ещё при жизни святителя Алексия в Москве искали альтернативу опальному митрополиту. И таким угодным придворным кругам кандидатом стал духовник великого князя «белый» священник, известный под именем Митяй. К досаде этого скорее светского человека его постригли с именем Михаил и тут же поставили архимандритом Спасского монастыря, что вызвало глухой протест монашествующих. Вскоре после смерти митрополита Алексия Митяй занял митрополичьи палаты и облачился в митрополичьи ризы. Однако попытка поставить его на кафедру с титулом митрополита «Великой Руси» помимо Константинопольского патриарха натолкнулось на резкий протест епископа Суздальского Дионисия. Резонное замечание Дионисия, что такой митрополит будет незаконен, вынудило Митяя отправиться в Константинополь.

На поставление в Константинополь Митяй отправился через Сарай, где заручился поддержкой правившего ордой темника Мамая. Летом же 1379 года в Константинополь тайно от великого князя, с целью помешать возведению Митяя в митрополиты отправился и Дионисий Суздальский. Но пока наречённый митрополит добирался в империю, в Константинополе опять сменилась власть. Свергнутые император Иоанн V и его второй сын Мануил, сумев бежать из под стражи, при помощи венецианцев и эмира Мурада I вернули себе Константинополь. Однако боярскому кандидату на митрополию ступить на константинопольский берег так и не удалось: 29 сентября Михаил-Митяй умер на константинопольском рейде. Несостоявшегося митрополита похоронили в Галате, районе столицы, принадлежавшем генуэзцам, у которых в это время находит убежище и свергнутый император Андроник. Несмотря на смерть своего претендента, сопровождающая его свита решила, используя подписанные великим князем пустые «хартии» добиться поставления митрополита из своих рядов. Заняв у генуэзцев значительную сумму, посольство добилось от нового патриарха Нила поставления игумена переславльского монастыря Пимена митрополитом Киевским и Великой Руси. Киприан же, который в соборном акте характеризуется не иначе как «второй Роман», был осужден, но оставлен митрополитом Литвы и Малой Руси, с тем условием, что по его смерти Пимен распространит свою власть и на западные епархии.

В это время в московской политике во многом под влиянием авторитета преп. Сергия происходит решительный поворот, который приводит в итоге к разрыву с Ордой и Куликовской битве. Осенью 1379 года будущий герой Куликовской битвы был благословлён преподобным Сергием на борьбу с татарами.

Вернувшись на Русь, Киприан благословил Андрея и Дмитрия Ольгердовичей на борьбу с Ордой. Андрей и Дмитрий Ольгердовичи с псковской и переяславской дружинами, полоцкими, друцкими, туровскими, брянскими полками, в союзе с (возможно, двоюродным братом) Дмитрием Михайловичем Боброком-Волынским и мужем своей сестры Елены Ольгердовны Владимиром Андреевичем Храбрым и московскими, ростовскими, ярославскими, тверскими (холмскими) войсками 8 сентября 1380 года участвовали в разгроме ордынских войск и генузцев на Куликовом поле.

Незадолго до этого, 30 августа, был казнён один из виновников крушения объединительной политики Иван Вельяминов, позже был казнён и другой активный деятель протатарской политики — Некомат Сурожанин. А в феврале 1381 года Дмитрий Донской послал своего духовника Феодора Симоновского за Киприаном, звать его на митрополию. И Киприан, несмотря на то, что канонически он уже не может претендовать на митрополию Всея Руси, едет в Москву, где его со всеми почестями встречает великий князь. Пимен же по возвращению из Константинополя был обвинён в обмане, схвачен в Коломне и сослан в Чухлому.

Г. М. Прохоров связал колебания в отношениях Дмитрия Донского к митрополиту Киприану с приоритетами московской политики. Логично предположить, что разрыв с Ордой должен был привести к улучшению отношений с митрополитом. Однако, судя по принятой датировке, основанной на сообщениях ранних источников, произошло это спустя полтора года после поворота московской политики. Ф. М. Шабульдо предположил, что приезд митрополита в Москву состоялся годом ранее, 3 мая 1380 года. Основания для такой датировки дают более поздние источники. Несмотря на то, что большинство историков не поддержали эту датировку из-за хронологических неувязок, вопрос остался открытым. Безусловно, появление Киприана в Москве накануне Куликовской битвы значительно меняет исторический контекст. В частности подвергнутый сомнению факт благословения митрополитом Киприаном великого князя Дмитрия получает подтверждение. Но в Коломне, где был назначен сбор войск, уходящие полки благословлял только коломенский епископ Герасим.

В 1381 году Киприан устанавливает почитание святому благоверному князю Александру Невскому. Пишет новую редакцию жития митрополита Петра. В уста митрополита, первым избравшего Москву местом своего пребывания, Киприан вкладывает слова о величии Москвы при условии поддержки Православия её князьями.

Однако вскоре положение изменилось. Поддерживаемый Тимуром, хан Тохтамыш сверг Мамая и предложил русским признать свою власть. Из Москвы ответили отказом. Тогда в 1382 году Тохтамыш во главе своих полчищ отправляется на русские земли. Летом 1382 года Киприан был в Новгороде. Во время нашествия Тохтамыша на Москву (26 августа 1382 года) только что вернувшийся из Новгорода митрополит и великая княгиня с трудом успели выбраться из города, будучи при этом ограблены москвичами. Киприан отправился в Тверь, оттуда съездил в Новгород. Князь Дмитрий ничего не смог предпринять против нового нашествия и вскоре, получив «милость» из орды, возобновил выплату дани. Княжич Василий был взят в заложники. Фигура Киприана, не приемлемая для Константинополя (он не был канонически поставленным митрополитом), была неприемлема и для Сарая, так как он не мог представлять Константинополь, а его деятельность по объединению Руси в противостоянии Орде не могла быть неизвестна при ханском дворе. Впору было вспомнить старую вражду московского князя к этому иерарху. Киприан был удален из Москвы, а Пимен возвращен из ссылки и занял престол митрополии всея Руси. Вместе с Киприаном в Литву отправился и игумен Серпуховского Высоцкого монастыря Афанасий.

Однако вскоре архиепископ Суздальский Дионисий и племянник преподобного Сергия Феодор Симоновский повели против Пимена непримиримую борьбу. По сообщению Троицкой летописи в июне 1383 года архиепископ Дионисий вместе с игуменом Феодором направляются великим князем в Константинополь для решения вопросов «о управленьи митропольи Русския». Соборный акт 1389 года сообщает, что русские послы привезли готовое осуждение Пимена. Этот же соборный акт обвиняет и Дионисия, тогда уже покойного, в попытке захвата власти.

Из Константинополя Дионисий возвращается с особыми полномочиями. На Русь для расследования деятельности Пимена и Киприана едут патриаршие послы. Принято считать, что на Русь Дионисий прибыл в сане митрополита: по меньшей мере о его поставлении в Константинополе говорят летописи. Однако о. Иоанн Мейендорф вполне обосновано предполагает, что Дионисий, оставшись пока в прежнем сане, должен был до соборного решения временно управлять митрополией. Только после этого, не нарушая на этот раз канонов, его можно было поставить митрополитом. Но весной 1384 года на обратном пути Дионисий был задержан киевским князем Владимиром Ольгердовичем и брошен в темницу. 15 октября 1385 года архиепископ Суздальский и временный глава Киевской митрополии скончался и был похоронен в Киево-Печерском монастыре.

В 1385 году митрополит Киприан был вызван патриархом Нилом в Константинополь для канонического разбирательства своей деятельности. В столицу он прибыл вместе с патриаршими послами, которые закончили в Москве следствие по делу Пимена. И в этой поездке его сопровождал игумен Афанасий. В Константинополе митрополит поселился в Студийском монастыре, известным своей библиотекой, и занимался переводами текстов с греческого на славянский. В том числе им были переведены творения Дионисия Ареопагита. Киприан составил Евхологион, по которому позднее проводилась реформа в богослужебной практике русской церкви, 27 апреля закончил переписывать Лествицу Иоанна Синайского. В течение этого время Киприан неоднократно как русский митрополит участвовал в заседаниях синода. Ему явно покровительствует император Иоанн V, который теперь продолжал политику своего тестя Иоанна Кантакузина.

В мае 1387 году император просил у синода отсрочить суд над Киприаном, так как тот нужен был ему для выполнения важного поручения. 29 мая Киприан вновь отправился на Русь. После этого мы видим Киприана в Киеве и Литве. Вероятным императорским поручением о. Иоанн Мейендорф считает попытки нейтрализации Кревской унии 1385 года. Летом 1387 года митрополит Киприан, захватив с собой бежавшего из Орды и укрывшегося в Молдавии московского княжича Василия, прибыл в Литву. Киприан убедил Витовта возглавить антипольскую коалицию и обручил дочь Витовта Софью с Василием Дмитриевичем.. В 1388 году княжич прибыл в Москву в сопровождении литовских чиновников. А в январе 1391 года был заключен брак между Василием Дмитриевичем, который к этому времени был уже великим князем Московским, и дочерью Витовта Софией. В 1392 году польский король Владислав (Ягелло) был вынужден признать автономию Литвы, во главе которой теперь был тесть московского князя.

Очередная смена патриарха в Константинополе в феврале 1389 года положительно сказалась на судьбе Киприана: новым патриархом стал Антоний, давний его сторонник. Поэтому восстановление Киприана в статусе митрополита Киевского и всея Руси прошло стремительно, уже в феврале. Пимен был низложен. В соборном определении утверждалось единство митрополии «впредь во все веки», и подчёркивалась особенная заинтересованность в этом императора, «оберегателя и защитника права и пользы». Киприан должен оставаться на митрополии до конца своей жизни. А 19 мая умер великий князь Дмитрий. Пимен 13 апреля вновь отправился в Константинополь искать «своей правды», но, пережив многие неприятности в Константинополе и уклонившись от соборного суда, умер в Халкидоне. Похоронен он был, как и Митяй, в Галате, на контролируемой генуэзцами территории.

Митрополит Киевский и всея Руси

1 октября 1389 года Киприан покинул Константинополь и через Киев 6 марта 1390 года прибыл в Москву. Единство митрополии было, наконец восстановлено, правда скорее формально, так как епархии Галицкой Руси остались под властью польского короля, и русскому митрополиту въезд в них был невозможен. Начался, пожалуй, самый плодотворный период его деятельности.

Одной из проблем, которая досталась Киприану от времени церковной смуты, была утрата митрополичьего апелляционного суда в Новгороде Великом. Новгородцы с 1385 году, пользуясь слабостью власти русского первоиерарха при Пимене, перестали принимать митрополита для суда, отдав эти прерогативы своему архиепископу. Высокий сан архиепископа делал новгородского владыку практически непосредственно подчинённым патриарху, а выборность его новгородцами устраняла возможность митрополита влиять на церковную политику этого важного русского региона. Независимость Новгорода, граничащая с автономией, разрушала единство митрополии. Ни усилия патриарха, который в своих посланиях назвал новгородского владыку просто «епископом», ни отлучение, наложенное митрополитом на новгородцев, не возымели действия. Лучше первосвятительского гнева подействовало московское войско, которое в 1393 году вторглось в новгородские земли. Новгородцы митрополита признали, но когда в 1395 году Киприан вместе с патриаршим послом прибыл в Новгород, в праве апелляционного суда было вновь отказано. На этот раз санкций со стороны митрополита не последовало.

Ещё хуже обстояло дело с Галичем. Епархии, оказавшиеся на подчинённых католической Польше землях, постоянно подвергались попыткам окатоличивания. Трудно что-либо сказать о судьбе Галицкого митрополита Антония. Его самоотверженная борьба против деятельности Римской Церкви не была успешной: фактор силы был не на стороне православного иерарха. Однако благодаря дипломатическим действиям Киприана к концу 90-х годов ситуация в галицких землях временно стабилизировалась.

В 1395 году, когда армия Тимура (Темир-Аксака) вступила в русские земли, по инициативе Киприана из Владимира в Москву была перенесена Владимирская икона Божией Матери. Полчища новых завоевателей отступили от русских земель и направились в сторону Кавказа. На месте встречи святыни (26 августа) вскоре был основан Сретенский монастырь.

Одной из важнейших забот митрополита в это время стали усилия, направленные на достижения унии с Римской Церковью. Киприан в этом вопросе действовал в согласии с политикой своей партии. Паламиты, в отличие от своих противников, допускавших непосредственное подчинение власти римского первосвященника, придерживались мнения, что соединение церквей возможно, но только после собора, на котором будут обсуждаться догматические расхождения. Необходимость в условии надвигающейся исламской угрозы военной помощи «франков» делало идею унии условием выживания остатков некогда великой империи ромеев. В конце шестидесятых годов экс-император и монах Иоасаф Кантакузин и патриарх Филофей вели переговоры об этом с папским легатом. В 1367 году патриарх Филофей по этому поводу писал архиепископу Охридскому: «Мы согласились с папскими послами, что, если наше учение на соборе окажется не хуже любого латинского, они придут к нам и примут нашу веру; перед Богом осмеливаемся мы сказать, что это действительно произойдёт». У православных не было сомнения, что византийское богословие, основанное на учении святых отцов, одержит безусловную победу над схоластическим богословием запада. Так или иначе, но идея собора нашла много сторонников и в западной церкви. Однако попытки ревизии латинского богословия вряд ли могли устроить римских первосвященников. В 1396—1397 годах Киприан находился в Литве, неоднократно встречался с великим литовским князем Витовтом и польским королём, вел с королём Владиславом II Ягайло переговоры по этому вопросу. В рамках этой политики митрополит Киприан и выдвинул идею проведения собора в «России», то есть, вероятно, в Литве. Безусловно, идея унии была нужна Киприану и для защиты православия в землях Польской короны. В 1397 году Киприан с этим предложением обратился в Константинополь, но патриарх проведение собора счёл не своевременным: Константинополь с 1395 года осаждали войска Баязида. А в 1396 году армия венгерского короля Сигизмунда, поспешившая на помощь осаждённым, потерпела тяжелое поражение под Никополем. Патриарх предлагал русскому митрополиту, используя своё влияние на польского короля, уговорить его вместе с Сигизмундом Венгерским вновь выступить против осман. Только после этого можно было говорить о соборе. Не устраивало патриарха и место проведения собора.

Результатом деятельности Киприана в это время стало распространение власти киевского митрополита на Галицию и Молдовлахию.

По совету Киприана русские князья в 1398 году послали Византии, оказавшейся в весьма бедственном положении, 20 тысяч рублей.

25 ноября 1402 года по благословению митрополита был заключён договор великого князя Василия и князей Владимира Андреевича и Юрия Андреевича, Андрея и Петра Дмитриевичей с великим князем Рязанским Фёдором Ольговичем о дружбе, согласии и общей политике в отношении Орды и Литвы.

Активно проводя политику объединения христиан перед лицом угрозы османского завоевания, митрополит Киприан за время своей деятельности с 1390 по 1406 годы однако ни разу не был ни в Орде, ни в Константинополе, но дважды на длительные сроки (с 1395 по 1397 и с 1404 по 1405 годы) оставался в «землях королевства Польского». Автор полагает, что основной заботой Киприана там «явно было сохранение там православия».

В начале XV столетия митрополит чаще жил в подмосковном селе Голенищево, занимался там книжной деятельностью. В 1404—1405 годах был в Литве и присутствовал при встрече Ягайло и Витовта в Милолюбе. В январе 1406 года вернулся в Москву. За четыре дня до смерти Киприан продиктовал Духовную грамоту, которую велел прочесть при своем погребении. Почил 16 сентября 1406 года. Тело его было перенесено из Голенищева в Москву и предано земле в Успенском соборе Кремля.

Канонизация

Святые мощи его были обретены при перестройке Успенского собора 27 мая 1472 года и покоятся рядом с мощами святителя Московского Фотия — преемника святителя Киприана в управлении Русской Церковью.

Память святителя Киприана митрополита Киевского и всея Руси, святителя Московского и всея России чудотворца празднуется Русской Православной Церковью 16/29 сентября, 27 мая/9 июня и в день Собора Московских святых (воскресенье перед 26 августа/8 сентября).

«…святитель Киприан в смиренном величии нес духовный крест своего первосвятительства и оставался молитвенником и предстателем за Всероссийскую паству. Высокообразованный, книжный, монашеского устроения души человек, не политикан, он не затевал интриг, но ни на минуту не допускал мысли об отступлении от принятого послушания.» (Жития святых).

Киприан и Русская Церковь

Святитель Киприан способствовал распространению на Руси исихастской традиции, осуществил литургическую реформу, ввел иерусалимский церковный устав. В это время влияние столичного студийского монашества уступает место влиянию афонского монашества, особенно усилившегося в связи со святогорским движением. Однако реформа идёт медленно, постепенно вытесняя старый студийский устав. Именно Киприаном было введено чтение в первое воскресение Великого поста «Синодика православия», в котором прославляется богословие святителя Григория Паламы.

Занимался переводом с греческого и переписыванием южнославянских книг и при нём стала быстро увеличиваться в своем составе русская книжность. Протодьякон Киприана Спиридоний в 1379 году написал знаменитую Киевскую Псалтырь. При Киприане была проведена реформа и некоторая унификация русского церковного пения, музыкальной нотации и начался переход летосчисления с «мартовского» года на «сентябрьский», активизировалась монастырская колонизация северных пределов Руси, церковное строительство, украшение церквей.

Киприан настойчиво добивался введения поминания имени византийского императора на Литургии. По всей вероятности эта практика вызвала сопротивление великого князя, и митрополит обратился к патриарху. В 1393 году от патриарха Антония с посольством Василию Московскому было доставлено послание, в котором говорилось о роли императора в жизни церкви. «До настоящего дня царь получает то же самое поставление от церкви, по тому же чину и с теми же молитвами помазуется великим миром и поставляется царём и самодержцем ромеев, то есть всех христиан». Именно в этом контексте прозвучала формула: «Невозможно христианам иметь церковь, но не иметь царя». Однако исследования говорят о том, что поминание византийского императора было нововведением и что оно не имело последствий. Уже при митрополите Фотии имени византийского царя на Руси не поминали..

Немаловажным для истории русской церкви были его взгляды в отношении церковных имуществ, безусловно разделяемые его сподвижниками на Балканах и в Византии. В ответах на вопросы, данных очевидно игумену Серпуховского Высоцкого монастыря Афанасию, Киприан пишет: «Села и люди держати иноком, не предано есть святыми Отци». Однако «послежде по малу въ разслабление прииде вещь, и начаша манастыре те и скиты держати села и стяжания». «А еже сего страшнейши, яко повнегда черньцам начатии селы властоватись, и мужеъ и женвмъ судити, часто хождения въ них творити и о нихъ печаловатися. <…> Но аще бы мощно, сице: бытии селу подъ манастыремъ, еже николиже черньцу не бытии въ немъ, но мирянину некоему богобоязниву приказати и тому печаловатися бы о всякыхъ делех; въ манастырь же бы готовое привозилъ житом и иными потребами. <…> Пагуба черньцем селы владети…».,— заключает святитель. Иными словами, святитель утверждает, что владение сёлами не заповедано отцами церкви, но утвердилось по немощи, «расслаблению». Инокам не стоит самим заниматься управлением хозяйством, которое доставляет им многие соблазны, а привлекать для этих целей благочестивых мирян. В другом документе митрополит последовательно отстаивает церковные имущества. В настольной грамоте Новгородскому Архиепископу Иоанну, Киприан определяет: «А что погосты и сёла и земли и воды и пошлины, что потягло къ церкви Божьи, или купли, или кто дал по души памяти деля, а въ то ни один христiанинъ не вступается, а кто вступится, того не благословляют божественные правила». Иными словами, Киприан предупреждает об опасности для иноческого дела владения сёлами с точки зрения «икономии». Высказанные в «Ответах» идеи получат сильное влияние в северных монастырях, на основе которых сформируется идейное течение нестяжателей. В конце XV века преподобный Нил Сорский во вполне киприановском духе изложит своё учение в «Уставе скитской жизни» и в посланиях своим ученикам.

В конце 60-х годов прошлого столетия В. Г. Брюсовой было выдвинуто предположение, что Спасо-Андроников монастырь был основан не митрополитом Алексием в конце 50-х годов XIV века, а святителем Киприаном в 1390—1392 годах. В это же время был построен и Спасский собор монастыря, сохранившийся до наших дней. Таким образом, святителем был основан новый, особый центр духовной жизни. Версия об основании монастыря Киприаном вызвала полемику и встретила аргументированную критику. Однако связь митрополита Киприана с Андрониковым монастырём никто не оспаривает.

О. Г. Ульянов связывает появление новой иконографии Пресвятой Троицы, известной по знаменитой иконе Андрея Рублева, с инициативой Киприана. Исследователь пишет: «Именно при митрополите Киприане на Руси получает распространение новая иконография „Живоначальной Троицы“, впервые появившаяся на Святой Горе Афон, на что указывает, например, заимствование в русском искусстве таких характерных особенностей, отмеченных нами на кантакузиновской миниатюре, как крестчатый нимб среднего ангела и выступающий на передний план престол правого (от зрителя) ангела». Ульянов связывает появление новой иконографии с литургической реформой, в которой прослеживается усиление акцента на богословии Троицы. По митрополичьей богословской программе в 1390-х годах созданы шедевры русской исихастской иконописи — Архангел Михаил с деяниями и Похвала Богоматери с Акафистом в клеймах. При Киприане в 1404 году афонский монах Лазарь Серб установил возле Благовещенской церкви первые в Москве часы с боем, необходимые священнику для заполнения служб чтениями и руководства протяженностью церковного пения. В 1405 году в Благовещенской церкви трудились митрополичьи иконники Феофан Грек, Прохор с Городца и Андрей Рублёв. По всей вероятности, и приезд Феофана Грека на Русь также связан с инициативой Киприана.

Киприан оказал влияние на оживление местного и общерусского летописания. С его именем связывают, в частности, завершенную уже после его смерти (статьей 1408 г.) Троицкую летопись.

Литература

• Андреев В. Ф. Из истории Русской Церкви XIV—XV веков. Митрополит св. Киприан. Великий Новгород, 2008.
• Betin L.V. Митрополит Киприян и Феофан Грек. // Et. Balkaniques XIII (1977). № 1. pp. 109–115.
• Быков А., Кузьмина О. Митрополит Киприан. Портрет на фоне эпохи // 1 сентября. История. 2001. № 22-23.
• Гл. Киприан (святой, митрополит всея России) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Глубоковский Н. Н. Св. Киприан. митрополит всея Руси (1374—1406), как писатель // Чтения в обществе любителей духовного просвещения. 1892—Февраль. С. 358—424.
• Архм. Леонид «Киприан до восшествия на Московскую митрополию». ЧДОИР 1867 г. кн. 2. с. 11-32.
• [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=8234 Дмитриев Л. А. Роль и значение митрополита Киприана в истории древнерусской литературы: К истории русско-болгарских литературных связей XIV—XV вв.//ТОДРЛ. 1963. Т 19. С. 215—254].
• Прохоров Г. М. Древнейшая рукопись с произведениями митрополита Киприана // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник за 1978 г.—Л., 1979. С. 17—30.
• [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4011 Прохоров Г. М., Дробленкова Н. Ф. Киприан] // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 1. М., 1988. С. 464—473.
• Г. М. Прохоров. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Повесть о Митяе. — СПб.: «Алетейя», 2000 г.
• Ульянов О. Г. Митрополит Киприан и тропарь третьего часа. // Материалы ежегодной Богословской конференции ПСТБИ. М. 2001. С. 98-101.
• [drevn2005.narod.ru/ulianov.htm Ульянов О. Г. Влияние Святой горы Афон на особенности почитания Святой Троицы при митрополите Киприане (к 600-летию преставления святителя) // Человек верующий в культуре Древней Руси. Материалы международной конференции СПбГУ 5-6 декабря 2005 г. СПб., 2005. С. 88-100]
• [www.youtube.com/watch?v=ics0rs6eYzA Ульянов Олег Германович о свт. Киприане]
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_4759 Киприан (Цамблак) Сербианин, св.] на сайте Русское православие
• [www.krotov.info/spravki/persons/14person/kiprian.htm Митрополит Киприан] В Библиотеке Якова Кротова
• [www.agnuz.info/tl_files/library/books/meyendorf_vizantiya/ Протопресвитер Иоанн Мейендорф. «Византия и Московская Русь»//История церкви и восточно-христианская мистика.]- М.: Институт ДИ-ДИК, ПСТБИ, 2000 г.
• [www.rulex.ru/01111194.htm Киприан (святой митрополит киевский)] Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• [www.fupress.net/index.php/ss/article/viewFile/2689/2430 Чешмеджиев Д. Митрополит Киприан и култовете на българските светци — Studi Slavistici, V (2008), 15-30]

Отрывок, характеризующий Киприан (митрополит Киевский)

Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
В отношении поднятия духа войска и народа, беспрестанно делались смотры, раздавались награды. Император разъезжал верхом по улицам и утешал жителей; и, несмотря на всю озабоченность государственными делами, сам посетил учрежденные по его приказанию театры.
В отношении благотворительности, лучшей доблести венценосцев, Наполеон делал тоже все, что от него зависело. На богоугодных заведениях он велел надписать Maison de ma mere [Дом моей матери], соединяя этим актом нежное сыновнее чувство с величием добродетели монарха. Он посетил Воспитательный дом и, дав облобызать свои белые руки спасенным им сиротам, милостиво беседовал с Тутолминым. Потом, по красноречивому изложению Тьера, он велел раздать жалованье своим войскам русскими, сделанными им, фальшивыми деньгами. Relevant l'emploi de ces moyens par un acte digue de lui et de l'armee Francaise, il fit distribuer des secours aux incendies. Mais les vivres etant trop precieux pour etre donnes a des etrangers la plupart ennemis, Napoleon aima mieux leur fournir de l'argent afin qu'ils se fournissent au dehors, et il leur fit distribuer des roubles papiers. [Возвышая употребление этих мер действием, достойным его и французской армии, он приказал раздать пособия погоревшим. Но, так как съестные припасы были слишком дороги для того, чтобы давать их людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтобы они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
В отношении дисциплины армии, беспрестанно выдавались приказы о строгих взысканиях за неисполнение долга службы и о прекращении грабежа.

Х
Но странное дело, все эти распоряжения, заботы и планы, бывшие вовсе не хуже других, издаваемых в подобных же случаях, не затрогивали сущности дела, а, как стрелки циферблата в часах, отделенного от механизма, вертелись произвольно и бесцельно, не захватывая колес.
В военном отношении, гениальный план кампании, про который Тьер говорит; que son genie n'avait jamais rien imagine de plus profond, de plus habile et de plus admirable [гений его никогда не изобретал ничего более глубокого, более искусного и более удивительного] и относительно которого Тьер, вступая в полемику с г м Феном, доказывает, что составление этого гениального плана должно быть отнесено не к 4 му, а к 15 му октября, план этот никогда не был и не мог быть исполнен, потому что ничего не имел близкого к действительности. Укрепление Кремля, для которого надо было срыть la Mosquee [мечеть] (так Наполеон назвал церковь Василия Блаженного), оказалось совершенно бесполезным. Подведение мин под Кремлем только содействовало исполнению желания императора при выходе из Москвы, чтобы Кремль был взорван, то есть чтобы был побит тот пол, о который убился ребенок. Преследование русской армии, которое так озабочивало Наполеона, представило неслыханное явление. Французские военачальники потеряли шестидесятитысячную русскую армию, и только, по словам Тьера, искусству и, кажется, тоже гениальности Мюрата удалось найти, как булавку, эту шестидесятитысячную русскую армию.
В дипломатическом отношении, все доводы Наполеона о своем великодушии и справедливости, и перед Тутолминым, и перед Яковлевым, озабоченным преимущественно приобретением шинели и повозки, оказались бесполезны: Александр не принял этих послов и не отвечал на их посольство.
В отношении юридическом, после казни мнимых поджигателей сгорела другая половина Москвы.
В отношении административном, учреждение муниципалитета не остановило грабежа и принесло только пользу некоторым лицам, участвовавшим в этом муниципалитете и, под предлогом соблюдения порядка, грабившим Москву или сохранявшим свое от грабежа.
В отношении религиозном, так легко устроенное в Египте дело посредством посещения мечети, здесь не принесло никаких результатов. Два или три священника, найденные в Москве, попробовали исполнить волю Наполеона, но одного из них по щекам прибил французский солдат во время службы, а про другого доносил следующее французский чиновник: «Le pretre, que j'avais decouvert et invite a recommencer a dire la messe, a nettoye et ferme l'eglise. Cette nuit on est venu de nouveau enfoncer les portes, casser les cadenas, dechirer les livres et commettre d'autres desordres». [«Священник, которого я нашел и пригласил начать служить обедню, вычистил и запер церковь. В ту же ночь пришли опять ломать двери и замки, рвать книги и производить другие беспорядки».]
В торговом отношении, на провозглашение трудолюбивым ремесленникам и всем крестьянам не последовало никакого ответа. Трудолюбивых ремесленников не было, а крестьяне ловили тех комиссаров, которые слишком далеко заезжали с этим провозглашением, и убивали их.
В отношении увеселений народа и войска театрами, дело точно так же не удалось. Учрежденные в Кремле и в доме Познякова театры тотчас же закрылись, потому что ограбили актрис и актеров.
Благотворительность и та не принесла желаемых результатов. Фальшивые ассигнации и нефальшивые наполняли Москву и не имели цены. Для французов, собиравших добычу, нужно было только золото. Не только фальшивые ассигнации, которые Наполеон так милостиво раздавал несчастным, не имели цены, но серебро отдавалось ниже своей стоимости за золото.
Но самое поразительное явление недействительности высших распоряжений в то время было старание Наполеона остановить грабежи и восстановить дисциплину.
Вот что доносили чины армии.
«Грабежи продолжаются в городе, несмотря на повеление прекратить их. Порядок еще не восстановлен, и нет ни одного купца, отправляющего торговлю законным образом. Только маркитанты позволяют себе продавать, да и то награбленные вещи».
«La partie de mon arrondissement continue a etre en proie au pillage des soldats du 3 corps, qui, non contents d'arracher aux malheureux refugies dans des souterrains le peu qui leur reste, ont meme la ferocite de les blesser a coups de sabre, comme j'en ai vu plusieurs exemples».
«Rien de nouveau outre que les soldats se permettent de voler et de piller. Le 9 octobre».
«Le vol et le pillage continuent. Il y a une bande de voleurs dans notre district qu'il faudra faire arreter par de fortes gardes. Le 11 octobre».
[«Часть моего округа продолжает подвергаться грабежу солдат 3 го корпуса, которые не довольствуются тем, что отнимают скудное достояние несчастных жителей, попрятавшихся в подвалы, но еще и с жестокостию наносят им раны саблями, как я сам много раз видел».
«Ничего нового, только что солдаты позволяют себе грабить и воровать. 9 октября».
«Воровство и грабеж продолжаются. Существует шайка воров в нашем участке, которую надо будет остановить сильными мерами. 11 октября».]
«Император чрезвычайно недоволен, что, несмотря на строгие повеления остановить грабеж, только и видны отряды гвардейских мародеров, возвращающиеся в Кремль. В старой гвардии беспорядки и грабеж сильнее, нежели когда либо, возобновились вчера, в последнюю ночь и сегодня. С соболезнованием видит император, что отборные солдаты, назначенные охранять его особу, долженствующие подавать пример подчиненности, до такой степени простирают ослушание, что разбивают погреба и магазины, заготовленные для армии. Другие унизились до того, что не слушали часовых и караульных офицеров, ругали их и били».
«Le grand marechal du palais se plaint vivement, – писал губернатор, – que malgre les defenses reiterees, les soldats continuent a faire leurs besoins dans toutes les cours et meme jusque sous les fenetres de l'Empereur».
[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.