Кипр в составе Британской империи

Кипр официально находился в составе Британской империи с 1915 по 1960 годы в качестве колонии, выполнявшей роль военно-морской базы по охране османских границ от возможных посягательств Российской империи. Массовой миграции британцев на остров в этот период не произошло. При этом уже в 1878 году, т.е. задолго до прямой аннексии в качестве колонии, тайная Кипрская конвенция признала остров британским протекторатом. Британский период характеризовался с одной стороны улучшением и социально-экономического положения острова, который в Османский период пользовался дурной славой из-за вспышек малярии. С другой, действия британских властей, верных политике «разделяй и властвуй» для поддержания своей колониальной империи, привели к ожесточению конкуренции между греко-православным большинством и турецко-мусульманским меньшинством, что в конечном счете привелo к разделу острова и сегрегации его основных общин.

Протекторат 1878—1914 гг

В соответствии с тайным договором о протекторате, англичане получили право оккупации и управления островом при условии ежегодной выплаты в казну 99 799 фунтов стерлингов. Формально Кипр продолжал оставаться в составе Османской империи, что помогло успокоить представителей довольно многочисленной мусульманской общины (21 %), но фактически реальная власть перешла в руки британского верховного комиссара, чему поначалу радовались представители греко-православного большинства, так как британцы были нацелены на проведение ряда экономических реформ и улучшение транспортной инфраструктуры.

Британский комиссар расположился в Лимассоле, который стал центром английской администрации, куда вкладывались достаточно большие по местным меркам средства. Впрочем, целесообразность подписания конвенции вызвала нешуточные дебаты в самом британском парламенте. Так премьер-министр Англии направил королеве Виктории письмо, в котором он указал на важность Кипра для охраны индийской части империи. С другой стороны, либералы выразили сомнение в целесообразности установления протектората. В качестве аргументов приводились отсутствие удобной гавани на острове. К тому же целесообразность использования Кипра в качестве военной базы стала достаточно спорной и финансово затруднительной, особенно после появления британских баз в Египте, нуждавшихся в финансовых вливаниях.

Колония 1915—1960 гг

Кипрская конвенция была спешно аннулирована англичанами 5 ноября 1914 года в связи с вступлением Турции в Первую мировую войну на стороне Германии. Лишь в 1923 году новые власти Турции официально отказались от своих прав на Кипр. В 1925 он был официально аннексирован Великобританией в качестве колонии. Однако этот факт был негативно воспринят греческим большинством, надеявшимся на энозис с Грецией. Начинается длительная борьба греков за независимость, в которой британские власти поддерживали для противовеса интересы турок-киприотов.

Значение

К британскому наследию на Кипре относится, в частности, левостороннее движение, и две сохраняющиеся военные базы, которые находятся под английским суверенитетом. Электросети острова построены по британскому стандарту. Они имеют розетки британского образца (см. BS 1363), и напряжение 250 вольт. Кроме того, на острове достаточно широко распространён английский язык, хотя он и не является официальным

Отрывок, характеризующий Кипр в составе Британской империи

Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.