Киргизы

Запрос «Кыргызы» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Запрос «Кыргыз» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Киргизы
Кыргыздар

Самоназвание	Кыргыздар, قيرغيز
Численность и ареал
Всего: около 5 млн. Киргизия Киргизия:    4 292 062 (2015) (рус.) Узбекистан Узбекистан:    250 тыс. (оценка) КНР КНР:    187 тыс. (перепись 2010 г.) Кызылсу-Киргизский автономный округ 124 533 (2000) Россия Россия:    103 422 (2010) Москва Москва 18 736 (2010) Красноярский край Красноярский край 8 423 (2010) Новосибирская область Новосибирская область 6 506 (2010) Свердловская область Свердловская область 6 304 (2010) Якутия Якутия 5 022 (2010) Иркутская область Иркутская область 4 507 (2010) Санкт-Петербург Санкт-Петербург 3 289 (2010) Таджикистан Таджикистан:  60 715 (2010) Казахстан Казахстан:    26,8 тыс. (2011) Жамбылская область 8 141 Алма-Ата Алма-Ата 5 335 Астана Астана 3 053 Алматинская область 2 575 Южно-Казахстанская область 2 343 Карагандинская область 1 479 Турция Турция:   6 тыс. (оценка) Украина Украина:    1128 (2001)
Язык	киргизский
Религия	ислам (суннизм)
Расовый тип	южносибирская раса
Происхождение	енисейские кыргызы

Киргизы (кирг. кыргыздар [qɯɾʁɯzdaɾ]^?; ед. кыргыз [qɯɾʁɯz]^?) — тюркский народ. Основное население современной Киргизии. Многочисленные общины киргизов имеются также в Китае, Казахстане, России и Турции, а также в странах Средней Азии. Язык — киргизский, входящий в тюркскую группу языков.

Происхождение

Предки киргизов — енисейские кыргызы — были одним из кочевых скотоводческих тюркоязычных народов, издревле обитающих на территории Южной Сибири в верховьях Енисея. Они являлись результатом ассимиляции динлинов с другими центральноазиатскими племенами. В III веке до н.э., в 201 году в китайской исторической летописи «Ши цзи» историка Сыма Цяня впервые упоминается о существовании владения «Кыргыз», находившееся в Восточном Тянь-Шане, в районе хребта Боро-Хоро. Империя Хуннов образовалась в 209 г. до н.э., предположительно «Владение Кыргыз» возникло примерно в это же время, чуть раньше или позже. Исходя из этого, В.В. Бартольд назвал киргизов одним из древнейших народов Центральной Азии. Позже в VI веке н. э. киргизские племена осели в долине реки Енисей, и объединившись образовали Кыргызский каганат известный в Китае под названием «Хагяс» (то есть «Хакас»). Столицей Кыргызского каганата был большой город на реке Уйбат — Кемжикет. Одним из известных правителей кыргызского государства является Барсбек каган с титулом Ынанчу Алп Бильге. В 840 году во время возвышения тюркоязычных племён енисейские кыргызы, осилив своих давних врагов уйгуров, создали новое мощное кыргызское государство, чья экспансия распространялась на территории Алтая, Прииртышья, Тувы и Восточных Саян. В. В. Бартольд назвал этот период киргизской государственности — «Кыргызское Великодержавие», со столицей Ордо-Балык (столица бывшего Уйгурского каганата).

После возникновения Монгольской империи кыргызы Южной Сибири были поглощены ею, однако во время распада монгольских государств предки современных киргизов мигрировали на Тянь-Шань на территорию современной Киргизии, но часть из них осталась на прежних территориях, из которых впоследствии произошли современные хакасы (от китайского хягас), алтайцы, шорцы и т.д.

Этноним

Автоэтнонимом, то есть самоназванием этого народа является термин «кыргыз». В русском языке обычно используется вариант «киргиз».

Население Енисея (Минусинской котловины) именовалось в арабских и персидских источниках «хархыз», «хырхыр», а в китайских — «сяцзясы», в древнетюркских, уйгурских и согдийских текстах — «кыргыз». Существуют несколько теорий происхождения этнонима «кыргыз». По одной из версий, слово «кыргыз» означает «сорок» (кирг. «кырк») и относится к сорока племенам, которых объединил Манас, герой одноименного кыргызского эпоса. Кроме того, возможно происхождение от словосочетания «красные огузы», guryyz или от слова «орёл».

Русские в XVIII — начале XX века называли киргизами также казахов в форме «киргиз-кайсаки», «киргиз-касаки», «степные киргизы», а также «киргизы» или «киргизцы», то есть не делая разделения между казахами и собственно киргизами. Собственно киргизов именовали «Киргизская орда», «Большие киргизы», «Алат киргизы», «буруты», «белые буруты», «Алатай-киргиз», «киргиз-калмыки», «кыркюзы», «дикие киргизы», «коренные киргизы», «кара киргизы» («черные киргизы»), «горные киргизы», «андижанские киргизы », «каменные киргизы», «дико-каменные киргизы». Носителями этнонима «кыргыз» в указанные времена были и так называемые енисейские (сибирские) кыргызы (езерцы, алтырцы, алтысарцы и другие, в наше время их остатки известны под именем хакасы).

Религия

Киргизы в большинстве являются мусульманами-суннитами. До принятия ислама и буддизма исповедовали тенгрианство, остатки культа Неба сохраняются и в XXI веке. В современной Киргизии тенгрианство (и религиозный вопрос в целом) зачастую используется в политических целях для конструирования национальной идентичности. Как и многие другие народы Востока, киргизы празднуют зороастрийский Нооруз.

В Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая проживает небольшая уникальная этническая группа киргизов (эмель-гольские калмак-киргизы, эминские киргизы, самоназвание: кыргыз, тарбагатай кыргыздары или буддийские киргизы (фоцзяо кыргыз) численностью несколько тысяч человек, одна часть которых исповедует ислам, а другая буддизм в тибетско-монгольской форме.

Культура

Основу фольклора составляет трилогия эпоса «Манас»: «Манас», «Семетей», «Сейтек». Эпос «Манас» вмещает в себя более миллиона строк, внесен в книгу рекордов Гиннеса, как самый крупный в мире эпос и охраняется ЮНЕСКО как достояние человечества. Эпос описывает культуру, философию, мировоззрение, историю и традиции киргизского народа. Эпос отмечает огромное количество топонимических, этногенетических и исторических наименований. Известные сказители «манасчы»: Саякбай Каралаев, Сагымбай Орозбаков, Жусуп Мамай и др. Существуют также и малые эпосы и «дастаны» как «Эр-Тоштук», «Жаныш-Байыш», «Олжобай менен Кишимжан», «Сарынжы-Бокой», «Курманбек», «Кенен», «Алымсарык», «Кулансарык» и многие др. Также популярны сказители — акыны. Самые известные: Арстанбек Буйлаш уулу, Токтогул Сатылганов, Женижок Коко уулу, Барпы Алыкулов, Осмонкул Болобалаев, Калык Акиев, Алымкул Усенбаев, Эстебес Турсуналиев, Тууганбай Абдиев, Ашыралы Айталиев, Замирбек Усенбаев, Киргизы устраивают так называемые конкурсы между девушками и парнями — «Сармерден» и акынами — «Айтыш». Айтыш — это своеобразный и очень интересный конкурс, в котором принимают участие акыны импровизирующие на комузе. Киргизский народ с давних времен славился своей музыкальностью. Свою музыку, уходящую корнями в глубь веков, киргизы разделяют на песни и кю. К кю относятся все музыкальные произведения для народных инструментов. Наиболее популярным музыкальным инструментом является трехструнный щипковый комуз. Популярны двухструнный смычковый кыяк и язычковый металлический варган — темир ооз комуз и деревянный — жыгач ооз комуз. Разнообразны жанры киргизского фольклора. Киргизский фольклор, помимо обрядовой поэзии и лирического жанра, богато представлен нравоучительной устной поэзией, пословицами и поговорками, загадками и сказками, мифами и легендами..

Большое место в киргизской культуре занимает национальный балет и опера. Известными на весь мир представителями балета являются Бюбюсара Бейшеналиева, Чолпонбек Базарбаев, Уран Сарбагышев, Рейна Чокоева, Айсулуу Токомбаева. Оперные певцы, которые выступали на знаменитых мировых сценах принесли большую славу Киргизии, они: Хусеин Мухтаров, Эсенбубу Молдокулова, Сайра Кийизбаева, Болот Минжилкиев, Кайылгуль Сартбаева, Анвар Куттубаева, Абдылас Малдыбаев, Эсен Нурманбетова, Токтоналы Сейталиев, Дарика Жалгасынова и др. Знаменитые композиторы: Абдылас Малдыбаев, Владимир Фере, Владимир Власов, Перт Шубин, Калый Молдобасанов, Асанхан Джумахматов, Насыр Давлесов и др.

Мировую известность получил лауреат Ленинской премии, киргизский писатель, Чингиз Айтматов. Киргизский кинематограф всегда славился в СССР и за её пределами, на развитие которого повлияли произведения Чингиза Айтматова. Знаменитые кинорежиссёры: Толомуш Океев, Геннадий Базаров, Динара Асанова, Болот Шамшиев, Дооронбек Садырбаев, Мелис Убукеев, Нуртай Борбиев и др. Знаменитые актеры: Суйменкул Чокморов, Муратбек Рыскулов, Бакен Кыдыкеева, Болот Бейшеналиев, Таттыбубу Турсунбаева, Советбек Жумадылов, Сабира Кумушалиева, Дооронбек Садырбаев, Жамал Сейдахматова и др.

Национальные игры

Среди киргизов очень популярны единоборства и конные игры. Национальными видами игр являются борьба «курёш» и «алыш», скачки на иноходцах «джорго салыш», конная игра «улак тартыш», подбор монет с земли на скаку «тыйын энмей», «кыз куумай», единоборство всадников «оодарыш», «аркан тартмай», логическая игра «тогуз коргоол», «топ таш», «джамбы атмай», «ордо», «ак чёлмёк» и др. Игра тогуз коргоол представляет из себя интеллектуальную игру, состоящую из овальной деревянной доски с девятью углублениями и мелких арчевых шариков. При этом каждый игрок должен переложить шарики из одного углубления в другие, производя при этом сложные вычисления. Любимы скачки «байге», но апофеозом традиционных конных игр служит борьба за тушу козла «Улак-тартыш» (Кок-бору). Эта игра уходит своими корнями далеко в прошлое и тренирует в киргизах смелость, доблесть, отвагу и другие качества воина. Киргиз и боевой конm — неотделимы в истории народа, и по сей день киргизы любят и разводят коней. В киргизском языке есть более десяти определений, которые дифференцируют лошадей от рождения жеребёнка и до конца жизни животного. Конь был символ благополучия: именно на конях сражались с врагами; лошадь была источником мяса, кумыса, топлива. Особенно ценятся иноходцы — джорго. Этот тип аллюра хорош тем, что он довольно быстрый и плавный, всадник меньше утомляется в дороге.

Язык и расселение

Язык — киргизский. Современный киргизский язык относится к киргизско-кыпчакской подгруппе горно-алтайской (центрально-восточной) группы тюркских языков. В период проживания киргизов в Южной Сибири: на Енисее и Алтае, они говорили на древнекыргызском (енисейско-кыргызском)языке, близкородственном к орхоно-енисейскому языку. От древнекыргызского (енисейско-кыргызского)языка произошли хакасские (кыргызские) языки. К ним относится и Фуюйско-кыргызский язык (носители проживают в уезде Фуюй КНР). После переселения киргизов на Тянь-Шань под влиянием соседних народов (кыпчаков) язык подвергся изменениям. К киргизско-кыпчакской подгруппе языков относятся киргизский язык, который состоит из севернокиргизского, ферганско-кыпчакского, южнокиргизского и других диалектов. Южнокиргизском диалекте сохранилась много элементов древнекыргызского (енисейско-кыргызского) языка, но именно севернокиргизский стал основой литературного киргизского языка. Письменность до 1928 года в СССР и по настоящее время в Китае — арабский алфавит. С 1928 по 1940 годы для киргизов, проживавших в СССР, использовался латинский алфавит. С 1940 года была введена современная письменность на основе кириллицы.

Бо́льшая часть киргизов проживает на территории самой Киргизии. Самые крупные зарубежные диаспоры киргизов находятся в Узбекистане, России, Китае (Кызылсу-Киргизский автономный округ в Синьцзян-Уйгурском автономном районе), в Таджикистане (в Мургабском районе Горно-Бадахшанской автономной области и Джиргатальском районе). Кроме того, некоторое количество киргизов постоянно проживает в Турции, на Украине (на Украину ссылали при Сталине), Северном Афганистане, Казахстане. За постсоветский период определённое количество киргизов эмигрировало за рубеж, главным образом в Россию.

Семья и брак

Традиционная семья носила патриархальный характер. Неоднозначную оценку в киргизском обществе получила практика «похищения невест», противоречащая уголовному законодательству и социальным устоям. Оценки масштаба этого явления разнятся, по некоторым данным примерно каждый пятый брак в Киргизии заключается подобным образом.

Национальная одежда

Традиционному киргизскому костюму присущи своеобразные черты, типичные для одежды кочевников — это удобность, многофункциональность и натуральность материалов. Женский киргизский гардероб, так же как и мужской, состоит из нательной и верхней одежды. К нательным относятся платье — «кёйнёк» и шаровары. В комплекте с рубахой, мужские штаны могли быть из выделанной кожи или замши — «жаргакшым», «кандагай», «чалбар». На груди женских рубах всегда имеется вышивка или надевается нагрудник — «онур», «жака», расшитые цветными нитками. Поверх надевают вышитый национальными орнаментами и узорами халат из войлока, бархата, велюра, вельвета, парчи, кожи и замши, которые называются «чепкен», «чапан», «кементай» (из белого войлока), «кемсел», «чыптама» (с короткими рукавами) и т.д. В холодное время года киргизы, как мужчины, так и женщины носят шубы и тулупы сделанные из овечьей, лисьей, волчьей, тигровой шкур и крытые тёмной тканью с меховыми воротниками — «ичик», «тон». Уникальными элементами женской одежды является распашная юбка — «белдемчи», которую носили женщины в возрасте и «элечек» — хлопчатый тюрбан закрывающий шею и волосы, состоящий из 20-30 метров белой ткани, который наматывали на голову замужних женщин. Головной убор «элечек» обычно украшали бархатными тканями и перьями птиц, пришивали к ним различные украшения из серебра, жемчуга, коралла и других ценных камней. Тюрбан имел также и практическое применение: в случае если беременная женщина по каким либо обстоятельствам была вдали от дома, она могла распустить тюрбан и запеленать в белую ткань новорожденного ребёнка; в случае если умирал человек во время кочевки или в дали от дома, распускали тюрбан и использовали белую ткань в качестве савана для погребения умершего. Самым известным мужским головным убором киргизов является войлочная шляпа — «калпак». Он бывает с разрезами отворотов по бокам («Бакай-калпак»), спереди или с цельными отворотами, их украшают узорами и бархатными вставками. В зависимости от возраста, социального положения и должности джигита отличался цвет отворотов «калпака». Кроме того существуют такие виды головных уборов как лёгкая войлочная шапочка «топу», а также меховая шапка из шкур соболя, куницы, лисы, барса, норки, сурка — «тебетей». У девушек данные головные уборы украшаются пышным султаном из перьев птиц (в частности, сов (кирг. үкү) и журавлей (кирг. каркыра)). Пояс является важным атрибутом киргизской национальной одежды, делается на основе крепкой кожи и покрывается золотыми, серебряными, медными, стальными пластинками и зачастую украшается драгоценными камнями — «кемер», «кур». Согласно традициям, если человек сильно обидев кого-то осознает свою вину, то он должен просить прощение, повесив на свою шею пояс. После такого, человек должен был простить своего обидчика.

На ноги киргизы надевают мягкие кожаные сапоги с лёгкой подошвой — «ичиги» или «маасы». Древним видом мужской обуви были полусапожки «чокой» и «чарык», «пайчеки» из недублёной кожи. Однако в последние десятилетия на место традиционному киргизскому костюму приходят европейские тенденции, люди молодого и среднего возраста одеваются по общей мировой моде, но наряду с этим киргизские узоры и орнаменты как никогда актуальны в Киргизии и за её пределами.

Племена

У киргизов с XVI века существовало деление на племена, которые в свою очередь делятся на роды — это деление носит название «санжыра». Общим отцом Тянь-Шаньских киргизов согласно санжыре считается Долонбий, у которого было три сына Ак уул (от него происходит правое крыло), Куу уул (от него происходит левое крыло) и Кызыл уул (от него произошли внутренние киргизы — «ичкилики»).

• Правое крыло
  • ветвь Тагай (племена Сарыбагыш, Бугу, Солто, Тынымсейит, Карачоро, Саяк, Чегиртке, Жедигер, Черик, Азык, Багыш, Баарын, Конурат,Жору,)
  • ветвь Адигине (Баарын, Карабагыш, Акбагыш, Жолжакшы, Бёрю, Баргы, Сарттар, Мунгуш),
  • племя Монолдор
• Левое крыло
  • Кушчу (Кутчу),
  • Саруу,
  • Мундуз,
  • Кытай,
  • Басыз,
  • Чоңбагыш,
  • Жетиген.
• Группа ичкилик
  • Кыпчаки,
  • Найман,
  • Тейит,
  • Кесек,
  • Каңды,
  • Бостон
  • Нойгут,
  • Тёёлёс (Дёёлёс),
  • Авагат (ават).

См. также

• Фуюйские кыргызы

Примечания

• [www.kyrgyz.ru/articles/kyrgyz/abytov_Istoriko_politicheskyi%20portret%20Alymbeka/ 15]

Литература

• Абрамзон С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. — Л.: Наука, 1971. — 404 с. (Переизд.: Фрунзе: Кыргызстан, 1990. — 480 с. — ISBN 5-655-00518-2

Ссылки

• [bigenc.ru/text/2066374 Киргизы] / Г. Ю. Ситнянский, Г. В. Дзибель, Е. М. Фраёнова // Канцелярия конфискации — Киргизы. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2009. — С. 772. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 13). — ISBN 978-5-85270-344-6.</span>
• [www.krskstate.ru/80/narod/etnoatlas/0/etno_id/35 Киргизы] // [www.krskstate.ru/80/narod/etnoatlas Этноатлас Красноярского края] / Совет администрации Красноярского края. Управление общественных связей ; гл. ред. Р. Г. Рафиков ; редкол.: В. П. Кривоногов, Р. Д. Цокаев. — 2-е изд., перераб. и доп. — Красноярск: Платина (PLATINA), 2008. — 224 с. — ISBN 978-5-98624-092-3.

Отрывок, характеризующий Киргизы

Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.