Кирза

Кирза́ (устаревш. — ки́рза; англ. Kirsei от англ. kersey — грубая шерстяная ткань — по названию деревушки Kersey в Англии, где разводили особую породу овец, из шерсти которой вырабатывалась эта ткань), по другой версии, сокращение от Кировского завода, где начали массовое производство этой ткани во время ВОВ, — плотная прочная многослойная ткань.

Последняя версия придумана позже так как в статье о колете, в Военной энциклопедии Сытина, указано:

Колетъ, кирас. мундиръ, отличит. черты к-раго: застегиваніе на крючки и вшивка рукавовъ безъ загиба кромки стана, съ прокладкой цвѣтн. сукна въ швѣ. Первонач-но дѣлался изъ лосины, а впослѣдствіи изъ кирзы (безворсн. діагональ) бѣл. или палев. цвѣта; теперь въ Россіи дѣлается изъ сукна, а в Германіи изъ кирзы.

—

Термин чаще используется в отношении обувной кирзы — композитного материала, состоящего из обработанной плёнкообразующими веществами многослойной ткани (фактической кирзы). Используется как заменитель кожи. Поверхность обувной кирзы подвергают тиснению для имитации фактуры свиной кожи.

Применяется в основном в производстве голенищ армейских сапог, а также для изготовления прорезиненных приводных ремней, подсумков, планшетов.

История изобретения

Клеёнчатые материалы с пропиткой из различных доступных населению материалов использовались с доисторических времён. Европейцы пропитывали материю льняным маслом для придания такому материалу водозащитных качеств. Известно, что методом промасливания ткани викинги придавали парусам своих драккаров дополнительную прочность и защиту от воды и соли. Широкое применение ещё у доколумбовых индейцев-ацтеков приобрели изделия из ткани с пропиткой из латекса (плащи и башмаки), в основном сделанного из молочка Castilla elastica. Позднее, в первой половине XIX века, популярность приобрели изделия с пропиткой из каучука (плащи-макинтоши). Схожую технологию пропитки ткани различными натуральными материалами разрабатывали также производители линолеума. 1627 год отмечен появлением производства «промасленного полотна», которое можно считать дальним предком линолеума. Примерно через сто лет зафиксировано его применение в качестве напольного покрытия. Натан Смит запатентовал этот материал в 1763 году с таким описанием: «… на ткани находится покрывающая её масса из смеси смолы, живицы, испанского коричневого красителя, пчелиного воска и льняного масла, которая наносится в горячем состоянии». В России царское правительство, весьма обременённое расходами по снабжению огромной армии, было весьма заинтересовано в разработке материалов, пригодных для замены дорогостоящей кожи. Некоторые элементы солдатской экипировки, как, например, ранцы, вполне можно было заменить недорогими суррогатами — вещмешками, изготовленными из брезента (парусины, пропитанной озокеритовым составом или другими водоотталкивающими химикатами) . Однако по большей части кожевенные элементы амуниции эрзацами заменять в то время консервативные военачальники не решались. До появления автотранспортных средств обувь была важнейшим элементом солдатской экипировки, поскольку пехота по определению передвигалась пешком. Некачественная обувь не только быстрее изнашивалась, но и натирала солдатские ноги, тем самым снижая боеспособность войск. В одном из приказов генерала Скобелева говорится: «первое, что при невнимании становится негодным в походе, это — сапоги, и тогда здоровый, крепкий, храбрый солдат становится также негодным». Только на солдатские сапоги накануне Первой мировой войны российская казна ежегодно выделяла около 3 млн рублей. Весь бюджет МИДа в то время составлял около 12 млн рублей.

Изобретателем кирзы, согласно архивам Политехнического музея, считается Михаил Поморцев. С 1903 года Поморцев стал проводить опыты с заменителями каучука, причём только с теми, составляющие которых производились в России. Уже в 1904 году он получил водонепроницаемый брезент, с успехом испытанный в качестве материала чехлов для артиллерийских орудий и фуражных мешков. Работы над непромокаемыми тканями натолкнули учёного на поиск такого материала для пропитки, который придавал бы тканям свойства кожи. Михаил Михайлович нашёл такой состав эмульсии, состоящей из смеси яичного желтка, канифоли и парафина, пропитал ею многослойную ткань и получил ткань, непроницаемую для воды, но проницаемую для воздуха — сочетание свойств, характерное для натуральной кожи и определяющее её гигиенические качества. Назван был полученный материал «кирза» — по названию ткани, являющейся основой. Ткань была успешно испытана в 1904 году во время Русско-японской войны как материал для изготовления конской амуниции, сумок, чехлов и т. п. Образцы тканей, разработанных по методу Поморцева, экспонировались Министерством промышленности на международных выставках в Льеже (июль 1905 года) и Милане (июнь 1906 года). В Милане труд Михаила Михайловича был отмечен Золотой медалью. Кроме того, за разработку способов получения заменителей кожи он получил поощрительный отзыв на Воздухоплавательной выставке в Петербурге (1911) и был награждён Малой серебряной медалью на Всероссийской гигиенической выставке в Петербурге в 1913 году. Когда началась Первая мировая война, М. М. Поморцев предложил безвозмездно использовать изобретённые им заменители кожи для изготовления солдатских сапог. (В условиях острой нехватки обуви в войска поставляли какую угодно обувь от лаптей до «парусиновых сапог» и ботинок, обувь, частично или полностью сделанную из брезента.) По результатам испытаний опытных партий Военно-промышленный комитет рекомендовал изготовить крупную партию таких сапог для войск, но фабрикантам кожаной обуви это было невыгодно, и они всячески препятствовали передаче заказа, а после кончины Михаила Михайловича в 1916 году и вовсе похоронили это дело.

Второе рождение кирзы произошло благодаря другим русским учёным — Борису Бызову и Сергею Лебедеву. Они разработали метод получения весьма дешёвого искусственного бутадиен-натриевого каучука, но оба учёных скончались в 1934 году — сразу после начала получения каучука в промышленных масштабах. Уже через год инженеры Александр Хомутов и Иван Плотников сконструировали технологическое оборудование и, используя недавно открытый новый материал и метод Поморцева, получили первую советскую кирзу.

Качество первой советской кирзы, где вместо состава Поморцева использовался недавно полученный синтетический каучук, оставляло желать лучшего: материал трескался и ломался. Вследствие неудовлетворительности производимой обуви, а также достаточного количества натуральной кожи для её изготовления про кирзу вскоре забыли. Однако к началу Великой Отечественной войны обнаружилось, что натурального материала для производства обуви стало катастрофически не хватать. Поэтому было решено вновь наладить производство кирзы. В августе 1941 года Ивана Плотникова назначили главным инженером завода «Кожимит», дали ему в распоряжение несколько научных работников и поставили задачу — усовершенствовать технологию изготовления кирзы. Сроки были крайне сжаты. Множество советских учёных и исследователей работали над усовершенствованием кожзаменителя, и примерно через год производство материала и пошив сапог были налажены. Обувь из усовершенствованной кирзы оказалась лёгкой, прочной и удобной, отлично держала тепло и не пропускала влагу. 10 апреля 1942 года постановлением СНК СССР Александру Хомутову, Ивану Плотникову и ещё семи работникам промышленности искусственных кож была присуждена Сталинская премия 2-й степени за коренные усовершенствования методов производственной работы в производстве заменителей кожи для армейских сапог.

С тех пор СССР, а позднее Россия является крупнейшим в мире производителем кирзы. Около 85 % современного производства кирзы в России предназначено для изготовления армейской обуви (сапог и ботинок). Помимо кирзы в производстве армейской обуви применяется юфть. Использование кирзы позволяет значительно облегчить и удешевить обувь. Большая часть сапог является комбинированной: 15% (нижняя часть, в том числе носок) изготавливается из юфти, остальная часть (в том числе голенище) — из кирзы (артикул «Сапоги юфтевые, 15 %»). Всего к настоящему времени^{[уточнить]} произведено около 150 миллионов пар кирзовой обуви.

Интересные факты

• 3 мая 2010 года в селе Новиково Староюрьевского района Тамбовской области на здании местного профессионального училища появилась мемориальная доска, на которой изобретателем кирзы назван Иван Плотников, хотя с кирзой его связывает только усовершенствование производственных методов при производстве обувной кирзы в соавторстве с Александром Хомутовым. Вероятной причиной путаницы могла послужить вышедшая в 2005 году в газете «Аргументы и факты» статья журналиста Дмитрия Ганцева «В кирзе по Европе», содержащая ошибочную, не соответствующую историческим фактам информацию.
• В ПГТ Звёздный в Пермском крае установлен бронзовый памятник в виде пары кирзовых сапог. Вес памятника — около 40 килограммов.

Отрывок, характеризующий Кирза

– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]