Кирзимов, Александр Ильич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Ильич Кирзимов
Дата рождения

12 декабря 1897(1897-12-12)

Место рождения

Верный

Дата смерти

7 мая 1955(1955-05-07) (57 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

НКВД
Пехота
Кавалерия
 Воздушно-десантные войска

Годы службы

19151946 годы

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

81-й кавалерийский полк войск ОГПУ
16-й Дагестанский кавалерийский полк войск НКВД
265-я стрелковая дивизия
36-я стрелковая бригада
102-я кавалерийская дивизия
105-я кавалерийская дивизия
6-й воздушно-десантный корпус
6-я гвардейская воздушно-десантная дивизия
380-я стрелковая дивизия
Рязанское пулемётное училище

Сражения/войны

Гражданская война в России
Великая Отечественная война

Награды и премии

Александр Ильич Кирзимов (12 декабря 1897 года, Верный — 7 мая 1955 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор (1940 год).





Начальная биография

Александр Ильич Кирзимов родился 12 декабря 1897 года в городе Верный.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В 1915 году был призван в ряды Русской императорской армии и направлен в 1-й Симбирский запасной полк, дислоцированный в Ташкенте, где служил в чине младшего унтер-офицера.

В ноябре 1917 года вступил в ряды Ташкентского красногвардейского добровольческого отряда, после чего принимал участие в боевых действиях на Туркестанском фронте.

В январе 1918 года был призван в ряды РККА, после чего назначен на должность командира взвода и начальника конной разведки 1-го Советского социалистического полка, в августе — на должность помощника командира эскадрона, в феврале 1920 года — на должность военкома эскадрона 5-го кавалерийского полка, в июле — на должность военкома эскадрона, а затем — на должность командира эскадрона 4-го кавалерийского полка. В 1918 и 1919 году был ранен.

Межвоенное время

В декабре 1921 года был назначен на должность командира 34-го эскадрона (36-я пограничная бригада ВЧК), дислоцированного в Термезе, в марте 1922 года — на должность начальника экспедиции отрядов ВЧК в Восточную Бухару, в феврале 1923 года — на должность командира 5-го отдельного пограничного эскадрона войск ОГПУ, а в мае 1924 года — на должность помощника коменданта 7-го и 47-го Узбекского пограничных отрядов войск ОГПУ, дислоцированных в городе Керки. Принимал участие в подавлении басмачества.

В ноябре 1925 года был назначен на должность помощника командира 53-го Чеченского дивизиона войск ОГПУ, дислоцированного в Грозном, в январе 1926 года — на должность на должность помощника командира 46-го дивизиона войск ОГПУ, дислоцированного в Орджоникидзе, а в апреле 1927 года — на должность командира дивизиона Грозненского отряда особого назначения войск ОГПУ. Принимал участие в боевых действиях против незаконных вооруженных формирований на территории Северного Кавказа.

В ноябре 1929 года был направлен на учёбу на кавалерийские курсы усовершенствования командного состава, расположенные в Новочеркасске, которые окончил в 1930 году. В октябре 1931 года был назначен на должность помощника командира Отдельного Северо-Кавказского национального кавалерийского дивизиона войск ОГПУ, дислоцированного в Нальчике, затем — на должность командира 48-го Дагестанского дивизиона войск ОГПУ, дислоцированного в Махачкале, а с октября 1932 года исполнял должность командира 81-го кавалерийского полка войск ОГПУ, дислоцированного в Пятигорске.

После окончания Военной академии имени М. В. Фрунзе в сентябре 1936 года был назначен на должность командира 16-го Дагестанского кавалерийского полка войск НКВД, который с 1939 года дислоцировался в районе города Броды.

Делегат XVIII съезда ВКП(б), депутат Верховного Совета РСФСР 1-го созыва.

Великая Отечественная война

С началом войны полк под командованием Кирзимова принимал участие в ходе приграничного сражения. Во время боевых действий за Броды Кирзимов был ранен.

С июля 1941 года исполнял должность командира 265-й стрелковой дивизии (Ленинградский фронт), но 24 августа того же года Кирзимов был отстранён от должности и состоял в распоряжении Военного совета фронта и в середине сентября был назначен на должность командира 36-й стрелковой бригады, принимавшей участие в боевых действиях под Ленинградом.

В январе 1942 года был назначен на должность командира 102-й, а в апреле — 105-й кавалерийских дивизий, дислоцированных в Среднеазиатском военном округе. В августе был назначен на должность командира 6-го воздушно-десантного корпуса (Московский военный округ), который не принимал участие в боевых действиях и занимался боевой подготовкой. В декабре того же года корпус был преобразован в 6-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию, находившуюся в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, а затем в составе Северо-Западного фронта.

В марте 1943 года был должность командира 380-й стрелковой дивизии, не принимавшей участие в боевых действиях. В июле был отстранён от занимаемой должности и назначен на должность начальника Рязанского пулемётного училища, дислоцированного в Касимове.

Послевоенная карьера

После окончания войны генерал-майор Александр Ильич Кирзимов находился на прежней должности, но в июле 1945 года был направлен на лечении в госпитале и в мае 1946 года был уволен в отставку по болезни. Умер 7 мая 1955 года в Москве.

Награды

Память

Напишите отзыв о статье "Кирзимов, Александр Ильич"

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 25—26. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Кирзимов, Александр Ильич

– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.