Кириллов, Михаил Александрович

Михаил Кириллов
Место рождения:	Томск, Российская империя
Место смерти:	Ашхабад, Туркменская ССР, СССР
Профессия:	актёр, театральный режиссёр
Гражданство:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Награды:

Михаил Александрович Кириллов (1900—1971) — русский туркменский советский актёр, театральный режиссёр. Народный артист СССР (1971).

Биография

Михаил Кириллов родился 8 ноября 1900 года в Томске (по другим источникам - в селе Старый Тартас Каинского уезда Томской губернии, ныне в Венгеровском районе Новосибирской области России).

Окончил Томское политехническое училище.

Участник Гражданской войны.

С 1924 года — актёр и режиссёр театров Томска, Прокопьевска (Кузбасс), Омска, Новосибирска, Волгограда, Иркутска.

В 1937 году приглашен вместе с В.Ф. Федоровым в Ашхабадский русский драматический театр им. А. Пушкина. Всего сыграл более 300 ролей.

Снимался в кино.

Умер 12 апреля (по другим источникам - 5 апреля) 1971 года в Ашхабаде.

Семья

• Жена — Котовщикова Лидия Николаевна, актриса Ашхабадского русского драматического театра им. А.С.Пушкина, народная артистка Туркменской ССР (1960).
• Сын — Кириллов Александр Михайлович.

Награды и звания

• Народный артист Туркменской ССР (1946)
• Народный артист СССР (1971)
• Государственная премия Туркменской ССР имени Махтумкули (1970) — за роль Нуры-Кора в пьесе «Кайгы-сыз Атабаев»
• орден Ленина (28.10.1955)
• орден Трудового Красного Знамени (28.01.1950)
• ещё один орден
• медали

Театральные работы

• 1938 — «Шемшат» Т. Эсеновой — первая роль
• «Кайгы-сыз Атабаев» — Нура-Кора
• «Джахан» («Весёлый гость») Г. Мухтарова — шофер Хаитов
• «Семья Аллана» Г. Мухтарова — Аллан
• «Судьба Таймаза» К. Курбаннепесова — главная роль
• «Кремлёвские куранты» Н. Погодина — Забелин
• «Беспокойная старость» Л. Рахманова — Полежаев
• «Три сестры» А. Чехова — Чебутыкин
• «Егор Булычов и другие» М. Горького — Егор Булычов
• «На дне» М. Горького — Лука
• «Король Лир» У. Шекспира — Лир.

Фильмография

• 1957 — «Особое поручение» — эпизод
• 1964 — «Повесть о Пташкине» — Позычин
• 1965 — «Петух» — Берды-Ага

Отрывок, характеризующий Кириллов, Михаил Александрович

Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.