Кирилл Туровский

Кирилл Туровский
Рождение	1130(1130) Туров, Туровское княжество
Смерть	1182(1182)
Монашеское имя	Кирилл
Почитается	в православной церкви
В лике	святителей
День памяти	28 апреля и 4 июня (по юлианскому календарю)
Труды	богословские сочинения и проповеди

Кири́лл Ту́ровский (1130, Туров, Туровское княжество, Русская земля — около 1182, Туров, Туровское княжество, Русская земля) — епископ Турова, православный богослов, церковный деятель, писатель, один из видных духовных деятелей Древнерусского государства в XII веке.

Писатель и проповедник. Кирилл Туровский канонизирован Русской православной церковью в лике святителя. Память совершается 28 апреля и 4 июня (по юлианскому календарю).

Биография

Ранние годы

Сведений о его жизни немного. В рукописных прологах сохранилась его житие — каноническая церковная биография: «Сей блаженный Кирилл родился и вырос в городе Турове. Сын состоятельных родителей, он не любил, однако же, богатства и тленной славы сего мира; но прежде всего старался постигнуть учение Божественных книг и достиг совершенного их познания». Получил хорошее домашнее воспитание, позднее постигал высшие науки и искусства от греческих учителей. Искусно владел образным народным и старославянским языками, глубоко знал византийскую культуру, особенно поэзию и красноречие.

Рано стал послушником одного из туровских монастырей. В 1161 году принял постриг в Туровском Борисоглебском монастыре. После чего, как пишет автор его жития, «стремясь к большему подвигу, он ушёл в затвор на столп и прожил там некоторое время, работая в посте и молитвах, написал здесь многие Писании божественные». Кирилл Туровский был первым известным на Руси «столпником» (закрылся в монастырской келье, чтобы полностью предаться размышлениям и молитвам). Там он не только созерцал мир Божий и молился: в затвор молодой послушник перенёс богатую по тем временам библиотеку и написал там свои первые произведения.

Епископство

Богословские труды Кирилла принесли ему известность и он, по требованию князя и горожан, был рукоположен в епископа города Туров. Согласно сообщению Ипатьевской летописи, это произошло в 1169 году.

В 1169 году Кирилл был участником церковного собора, осудившего епископа Феодора, занявшего Владимиро-Суздальскую кафедру, и пытавшегося отделиться от Киевской митрополии используя славолюбивые планы князя Андрея Боголюбского. Кирилл Туровский остроумно обличил ересь Феодора и проклял его, а Андрею Боголюбскому написал ряд посланий на эту тему, которые, однако, не сохранились.

11 августа 1169 года в день празднования 200-летия преставления святой княгини Ольги читал созданные им канон и стихиры в Софийском соборе в Киеве при золоченной раке равноапостольной княгини.

Завещал похоронить себя рядом со своими учителями у церкви святителя Николы в Турове.

Литературная деятельность

Желая посвятить себя написанию богословских сочинений, святитель Кирилл оставил Туровскую кафедру и стал вести уединённый образ жизни. В этот период им были написаны «Слова» на весь годичный круг Господских праздников, часть из которых сохранилась до нашего времени.

По мнению исследователей (И Ерёмина, В. Чемерицкого), литературному наследию Кирилла Туровского принадлежат 8 слов-проповедей, 2 притчи про душу и тело, или про слепого и хромого (краткая и полная редакция), 2 проповеди про монашеский чин и ангельский образ, 2 послания к Василию, игумену Печёрскому, 2 канона и около 30 исповедальных молитв, где с наибольшей глубиной проявилась личность писателя, его духовные переживания.

Умер просветитель в последнее десятилетие 12 века. его память православная и греко-католическая церковь почитает 28 апреля (11 мая по юлианскому календарю).

Литературное наследие

Произведения Кирилла Туровского приобрели большую популярность на Руси и распространялись в списках XII—XVII веков. Его молитвы печатались в Беларуси в «Евангелии учительном» (Заблудов, 1569 год) Ивана Фёдорова и Петра Мстиславца, в «Молитвах повседневных» (Вевис, 1615; Вильно, 1635) и др. изданиях. В 1825 году К. Калайдович издал 15 произведений Кирилла в «Памятниках российской словесности XII в.». Позднее, епископ минский и туровский Евгений издал собрание его произведений в переводе на русский язык (Киев, 1880 год). Академическое издание литературного наследия белорусского просветителя осуществил И. Ерёмин в 1956-58 годах. Ю. Лабынцев переиздал факсимильным способом (1956 год) молитвенные произведения Кирилла из виленского издания «Молитвы повседневные»

Литературное мастерство святителя Кирилла было высоко оценено современниками и потомками: его «Слова» и поучения входят в состав многих сборников (в том числе и в Торжественник) наряду с сочинениями византийских богословов и проповедников. По одной из версий — автор «Слова о полку Игореве», хотя большинством историков это признано маловероятным.

Кириллу Туровскому поставлены памятники в Турове, Гомеле и Минске, его имя носит Минская духовная академия. Наряду с Ефросиньей Полоцкой является одним из наиболее почитаемых белорусских святых.

Литература

• Ерёмин И. П. Ораторское искусство Кирилла Туровского // Труды Отдела древнерусской литературы / АН СССР. Ин-т русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Я. С. Лурье. — 1962. — Т. 18. — С. 50 - 58. — 608 с. — 1 400 экз.
• Кирилл (епископ Туровский) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Ссылки

• [www.saints.ru/k/11_svtKirillTurovskii.html Кирилл, епископ Туровский, святитель]
• [turov.by/eparhia/holy/saint/kirill Святитель Кирилл, епископ Туровский]

Отрывок, характеризующий Кирилл Туровский

Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?