Киркор, Адам Гоноры

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Адам Гоно́рий Киркор
Adam Honory Kirkor
Дата рождения:

21 января 1818(1818-01-21)

Место рождения:

Сливино (Мстиславский уезд, Могилёвская губерния)

Дата смерти:

23 ноября 1886(1886-11-23) (68 лет)

Место смерти:

Краков

Научная сфера:

археология

Адам Гоно́рий (Гоноры) Киркор (польск. Adam Honory Kirkor, белор. Адам Ганоры Кіркор, лит. Adomas Honoris Kirkoras, Адам Карлович Киркор; 21 января 1818, Сливино, Мстиславского уезда Могилёвской губернии (ныне Смоленской области) — 23 ноября 1886, Краков) — литератор, исследователь литовских и белорусских древностей, издатель.





Ранние годы

Родился в небогатой шляхетской семье с дальними татарскими корнями. Окончил в Вильне Дворянский институт (преобразованный из 2-й Виленской гимназии) в 1838. Дебютировал в печати рассказами «Смерть поэта», «Прут» и статьёй «Остатки языческих обыкновений в Белоруссии» в сборнике «Опыты в русской словесности воспитанников гимназий белорусского учебного округа» (Вильно, 1839). Впоследствии пользовался иногда псевдонимами Jan ze Śliwina, Иван Сливов. Служил в казённой палате (18381864). С 1849 — член губернского статистического комитета.

Редактор и издатель

Редактировал ежегодные «Памятные книжки Виленской губернии» на русском языке (18501854) со статьями (его самого, в частности) по краеведению, истории, этнографии Литвы. На польском языке издал сборник «Radegast» (1843) при участии Ю. И. Крашевского и М. Грабовского, позднее сборник в трёх книгах «Pamiętniki umysłowe» (18451846). Большую роль в консолидации литературных и культурных сил Литвы играл издаваемый им альманах «Teka Wileńska». В 18571858 вышло шесть книг. Власти, которые не выдавали разрешения на выпуск периодического издания, усмотрели нарушение в регулярно выходящем альманахе, и запретило его издавать. Чтобы рассчитаться с подписчиками и вместе с тем опубликовать собранные материалы, Киркор издал две книги «Pismo Zbiorowe Wileńskie» (1859, 1862). «Teka Wileńska» и «Pismo Zbiorowe Wileńskie» содержали поэзию, прозу, переводы, научные и публицистические статьи. В 1859 Киркор стал владельцем типографии и основал издательство, печатающее преимущественно научную и просветительскую литературу на польском, русском, литовском языках, а также редактируемую им газету на русском и польском языках «Виленский вестник».

Виленская археологическая комиссия

С 1855 состоял действительным членом Виленской археологической комиссии, подготовил и издал каталог Музея древностей. В типографии Завадского был напечатан сборник «В память пребывания государя императора Александра II в Вильне 6 и 7 сентября 1858 года» (1858). В сборник вошла статья Киркора «Историко-статистические очерки г. Вильно», верноподданническое стихотворение А. Э. Одынца «Przyjdź Królewstwo Boże», статья М. Малиновского «La Lithuanie depuis l’avenement au trône de sa majesté l’empereur Alexandre II»; в части тиража стихотворения В. Коротынского на белорусском и М. Акелайтиса на литовском, приветствующие императора от имени крестьян. Роскошно изданный сборник был вручён царю во время посещения виленского Музея древностей вместе с просьбой о покровительстве наследника престола, цесаревича и великого князя Николая Александровича. Издание, названное «Виленским альбомом», вызвало у польской эмиграции в Париже обвинения Киркора и его окружения в предательстве.

С конца 1850-х гг. заметную роль в культурной жизни Вильны играл салон Киркора: в его доме еженедельно собиралась местная интеллигенция, поэты, музыканты, учёные, сотрудники редактируемой им газеты на русском и польском языках «Виленский вестник».

Сочинения

Киркор — автор первого путеводителя по Вильне „Przechadzki po Wilnie i jego okolicach“ («Прогулки по Вильне и её окрестностям»; 1856; 1859; литовский перевод „Pasivaikščiojimai po Vilnių ir jo apylinkės“, 1991). В 1864 году по распоряжению главного начальника края М. Н. Муравьёва путеводитель вышел на русском языке, переработанный в «Указатель города Вильны». Переработанный вариант путеводителя на польском языке „Przewodnik po Wilnie i jego okolicach z wykazaniem najbliższych stacyj kolei żelaznych“ («Путеводитель по Вильне и её окрестностям с указанием ближайших железнодорожных станций») вышел в 1880 году и затем несколько раз переиздавался.

На русском языке Киркор писал статьи по истории, этнографии, археологии Литвы и Белоруссии для изданий различных ведомств и учёных обществ России («Журнал Министерства внутренних дел», «Вестник императорского Русского географического общества», «Известия императорского Русского археологического общества» и др.).

Финал виленской эпохи

При М. Н. Муравьёве Киркор сначала пользовался некоторым доверием генерал-губернатора и его окружения. В течение 1863 года он редактировал еженедельный «Виленский полицейский листок», продолжал редактировать «Виленский вестник» (с 1864 только на русском). Однако его лояльность представлялась Муравьёву и его единомышленникам, в особенности же новому генерал-губернатору К. П. фон Кауфману, всё более недостаточной. В результате Киркор перебрался в Санкт-Петербург, где при содействии известного книгоиздателя М. О. Вольфа добился возможности издавать газету «Новое время» (1868). Газета должна была служить взаимному сближению польского и русского общества, тем самым — нормализации положения в Литве. Демократическая русская печать восприняла газету как пополнение в лагере реакционной периодики; консервативная печать обвиняла «Новое время» в антирусской ориентации.

Поздние годы

С 1871 Киркор, объявленный банкротом, был вынужден жить в Кракове (входил в состав Австрии). Продолжал издавать литературно-научные альманахи, вести раскопки, читать и издавать лекции по археологии и литературе, в том числе о братских славянских литературах, включая русскую. В российских журналах появлялись его статьи и заметки. В 18791884 Вольф под общим заглавием «Живописная Россия» издал серию объёмистых томов иллюстрированных описаний российских регионов. Третий том, посвященный Литве и Белоруссии (1882; репринт в Белоруссии, 1993; литовский перевод, 1995), составили большей частью очерки Киркора по истории, народной и высокой культуре, краеведению Литвы и Белоруссии, с характеристиками литовского языка и мифологии.

Умер и похоронен в Кракове.

Напишите отзыв о статье "Киркор, Адам Гоноры"

Литература

  • S. Kirkor. Przeszłość umiera dwa razy. Kraków: Wydawnictwo Literackie, 1978.
  • Z. Medišauskienė. Adomas Honorijus Kirkoras: tarp Lietuvos, Lenkijos ir Baltarusijs // Lietuvių Atgimimo istorijos studijos, [t.] 8: Asmuo: tarp tautos ir valstybės. Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidykla, 1996. P. 168—194.
  • M. Stolzman. Czasopisma wileńskie Adama Honorego Kirkora / Zeszyty naukowe Uniwersytetu Jagiellońskiego: CCCXXI. Prace historycznoliterackie, zeszyt 26, Warszawa-Krakόw, 1973.
  • M. Stolzman. «Nigdy od ciebie miasto…»: Dzieje kultury wileńskiej lat międzypowstaniowych (1832—1863). Olsztyn: Pojezierze, 1987.

См. также

Напишите отзыв о статье "Киркор, Адам Гоноры"

Литература

Ссылки

  • [www.russianresources.lt/archive/Vilnius/Kirkor_0.html Биография и тексты в Балтийском архиве]

Отрывок, характеризующий Киркор, Адам Гоноры


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.