Кирпонос, Михаил Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Петрович Кирпонос
Место рождения

местечко Вертиевка,
Черниговская губерния,
Российская империя
(ныне Нежинский район, Черниговская область Украины)

Место смерти

урочище Шумейково,
Лохвицкий район,
Полтавская область, СССР

Принадлежность

Российская империя Российская империя
Украинская ССР
СССР СССР

Годы службы

19151941

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Генерал-полковник
Командовал

Казанское пехотное училище
70-я стрелковая дивизия
49-й стрелковый корпус
Ленинградский военный округ
Киевский Особый военный округ
Юго-Западный фронт

Сражения/войны

Первая мировая война,
Гражданская война в России,
Советско-финская война,
Великая Отечественная война

Награды и премии

Михаи́л Петро́вич Кирпоно́с (12 января 1892 года, местечко Вертиевка, Черниговская губерния, Российская империя, ныне Нежинский район, Черниговская область, Украина — 20 сентября 1941 года, урочище Шумейково, Полтавская область, УССР, СССР) — советский военный деятель, генерал-полковник (22 февраля 1941 года), Герой Советского Союза (21 марта 1940 года).





Биография

Михаил Петрович Кирпонос родился 12 января 1892 года в местечке Вертиевка Черниговской губернии в бедной крестьянской семье.

Год учился в церковно-приходской школе, затем три года — в земской школе, но дальнейшее образование пришлось прекратить ввиду недостатка средств у родителей.

С 1909 года Кирпонос работал сторожем и лесником в лесничествах Черниговской губернии.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В 1915 году был призван в русскую армию. После окончания в 1915 году инструкторских курсов при Ораниенбаумской офицерской стрелковой школе служил в 216-м запасном пехотном полку в городе Козлов (ныне Мичуринск, Тамбовская область).

В 1917 году закончил военно-фельдшерскую школу. С августа того же года принимал участие в военных действиях Первой мировой войны на Румынском фронте в составе 258-го Ольгопольского пехотного полка, тогда же был избран на должность председателя солдатского полкового комитета, в ноябре — на должность председателя солдатского совета 26-го армейского корпуса.

В январе 1918 года за организацию братания на фронте с австро-венграми Кирпонос был арестован командованием, а в феврале — демобилизован.

В феврале вступил в ряды РСДРП(б).

В марте на своей родине организовал повстанческий отряд, сражавшийся с немецкими и австрийскими войсками, а также с гайдамаками. С мая по август 1918 отряд принимал участие в восстании против войск оккупантов, а с его подавлением с боями отошёл на территорию Советской России.

В августе вступил в Украинскую Красную Армию и уже с сентября командовал ротой, а с декабря — батальоном 1-й Советской Украинской стрелковой дивизии под командованием Н. А. Щорса. Вскоре стал начальником штаба, помощником командира и командиром 22-го Украинского стрелкового полка 44-й стрелковой дивизии. Полк успешно воевал против белогвардейцев за Житомир, Бердичев и Киев. Реввоенсовет республики наградил Кирпоноса маузером с заводским номером 53505.

В июле 1919 года был назначен на должность помощника начальника дивизионной школы красных командиров (червоных старшин) 44-й стрелковой дивизии в Житомире и Глухове, в мае 1920 года — на должность помощника начальника хозяйственной команды во 2-й Киевской школе червоных старшин, в июне 1921 года — на должность начальника хозяйственной части, а в июле 1921 года — на должность помощника комиссара школы. В 1922 году окончил экстерном эту школу.

Межвоенное время

С октября 1922 по сентябрь 1923 года работал на должности помощника начальника по политической части Харьковской школы червоных старшин, после чего уехал в Москву на учёбу, где в 1927 году закончил Военную академию РККА имени М. В. Фрунзе, после чего был назначен на должность командира батальона в 130-й Богунский стрелковый полк.

В декабре 1928 года был назначен на должность помощника начальника и начальника учебной части Военной школы червоных старшин имени ВЦИК в Харькове, в апреле 1929 года — на должность помощника, а в январе 1931 года — на должность начальника штаба 51-й Перекопской стрелковой дивизии.

В марте 1934 года стал начальником и военкомом Татаро-башкирской объединённой военной школы имени ЦИК Татарской АССР, переименованной вскоре в Казанское пехотное училище имени Верховного Совета Татарской АССР.

26 октября 1935 года Михаилу Петровичу Кирпоносу было присвоено звание комбрига[1].

По собственному признанию в автобиографии 1938 года, активно принимал участие в разоблачении врагов народа и борьбе с оппозицией. Всегда придерживался генеральной линии партии.[2]

4 ноября 1939 года было присвоено звание Комдива.

Принимал участие в советско-финской войне. В декабре 1939 года был назначен на должность командира 70-й стрелковой дивизии (7-я армия). В начале марта 1940 года дивизия в течение 6 дней совершила обход Выборгского укреплённого района по льду Финского залива и выбила финнов из укреплений на северном берегу Выборгского залива, перерезав дорогу Выборг — Хельсинки. Вскоре дивизия отразила несколько десятков контратак противника, потеснив его и создав угрозу с тыла его силам в Выборге, что во многом обеспечило быстрый успех других частей в ходе штурма Выборга.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 марта 1940 года за умелое командование дивизией и проявленный в боях героизм Михаилу Петровичу Кирпоносу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

В апреле 1940 года был назначен на должность командира 49-го стрелкового корпуса, а в июне того же года — на должность командующего войсками Ленинградского военного округа.

Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 4 июня 1940 года Михаилу Петровичу Кирпоносу было присвоено воинское звание «генерал-лейтенант».

В феврале 1941 года генерал-лейтенант Кирпонос был назначен на должность командующего Киевским Особым военным округом.

Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР от 22 февраля 1941 года генерал-лейтенанту Михаилу Петровичу Кирпоносу было присвоено воинское звание «генерал-полковник».

Михаил Петрович Кирпонос, по оценкам начальника штаба Максима Пуркаева и члена военного совета Михаила Бурмистенко, был неутомим, деятелен, вникал во все детали управления войсками, чувствуя, что война надвигается. Он не засиживался в штабе, постоянно бывал в войсках, на заводах, где готовилось вооружение и снаряжение на случай войны.

Великая Отечественная война

Внешние изображения
[victory.rusarchives.ru/index.php?p=31&photo_id=1895 Бойцы у могилы Героя Советского Союза генерал-полковника Кирпоноса М.П., погибшего в боях за Киев] (1944)

С началом Великой Отечественной войны Киевский Особый военный округ был преобразован в Юго-Западный фронт, и генерал-полковник М. П. Кирпонос был назначен на должность командующего фронтом.

Войска фронта вели тяжёлые оборонительные бои на Правобережной Украине. Оборонительные действия на важных рубежах и направлениях сочетались с контрударами. Около двух месяцев фронт оборонял Киевский укреплённый район.

Несмотря на оперативный успех немцев под Уманью, фронт сохранил боеспособность и продолжил с боями отступать к Днепру. По воспоминаниям генерал-полковника И. С. Глебова, в начале сентября, в ходе Киевской операции, вопреки тому, что начштаба Тупиков настаивал на немедленном отводе войск из Киева, о чем сообщил Сталину, в ходе телефонного разговора Сталина с Кирпоносом тот заявил, что Тупиков паникер и что Киев они отстоят. В итоге решение об отступлении из оперативного мешка вокруг Киева не было принято Ставкой. Не имевший резервов фронт не остановил наступление передислоцированной с Московского на южное направление 2-й танковой группы Гудериана. К 14 сентября в окружение попали 5-я, 21-я, 26-я и 37-я армии. Расчленённые на отряды и группы части фронта совершали манёвры, выходя из окружения на промежуточные и тыловые оборонительные рубежи, где вели напряжённые бои против превосходящих сил противника, однако десятки тысяч бойцов и командиров погибли в окружении.

20 сентября сводная колонна штабов Юго-Западного фронта и 5-й армии подошла к хутору Дрюковщина, находящемся в 15 км юго-западнее Лохвицы, где была атакована главными силами немецкой 3-й танковой дивизии. Потеряв несколько орудий и бронемашин, остатки колонны отошли в рощу Шумейково. В плен попал командующий артиллерией 5-й армии генерал-майор Сотенский вместе со всем своим штабом. В группе оставалось не более тысячи человек, из них около 800 командиров, в том числе командующий фронтом Кирпонос, члены Военного совета Бурмистенко, Рыков, начальник штаба Тупиков, генералы управления фронта Добыкин, Данилов, Панюхов, командующий 5-й армией Потапов, члены Военного совета армии Никишев, Кальченко, начальник штаба армии Писаревский, комиссар госбезопасности 3-го ранга Михеев. Транспорт и люди рассредоточились по кромке пересекавшего рощу оврага, бронемашины заняли позиции по опушке. Противник атаковал рощу с трёх сторон. Вначале они ворвались на восточную опушку. В рукопашной схватке участвовали все — от солдата до командующего фронтом. Кирпонос был ранен сначала в ногу, а потом осколки мины попали в его грудь, от чего он и умер и был захоронен на месте гибели. Бой продолжался пять часов. В бессознательном состоянии был взят в плен командующий 5-й армией Потапов. Погибли Тупиков, Бурмистенко и Писаревский.

В декабре 1943 года останки генерал-полковника Михаила Петровича Кирпоноса были с воинскими почестями перезахоронены в Киеве в Ботаническом саду имени А. В. Фомина. В 1957 году его прах был перенесён в создаваемый Парк Вечной Славы.

Семья

В 1911 году Кирпонос женился на Олимпиаде Поляковой, дочери шорника. Развелся с ней в 1919, после развода дочери воспитывались у него. В том же году женился во второй раз на Софье Пиотровской. Многие её родственники были репрессированы в 30-е годы, однако Кирпонос с ней не развелся. О семье. У Михаила Петровича и Софии Александровны было три дочери. Старшая Елена родилась в городе Глухове, Нина в Киеве, Евгения в Москве, когда Михаил Петрович учился в академии Фрунзе. Вот как об этих днях вспоминает сестра Софии Александровны, Розалия Александровна: «Снова мне посчастливилось в 1925 году пожить некоторое время с ними в Москве в общежитии Академии им. Фрунзе. Здесь у Михаила Петровича жизнь была очень загружена, у него не было свободной минуты. Как уйдет с утра на занятия, так возвращается домой поздно вечером. Немного уделит внимания своей семье по дому, и снова заниматься до поздней ночи. А дел по дому тоже было много, так как родилась еще и третья дочь Евгения. Она была маленькая и нуждалась в помощи и уходе. Так что сестра часто уставала от забот и хлопот по дому. Сядет, бывало, что-нибудь шить из детского белья и нервничает, а Михаил Петрович отстранит её, и сам садится шить на швейной машинке. Над детскими кроватками висели вышитые крестиком детские коврики, это тоже была вышивка Михаила Петровича, и всю эту работу он выполнял самоучкой. Хочу сказать, что несмотря на свое уплотненное время в связи с учебой, он всё-таки находил время уделять внимание своей семье, любил Софию Александровну и детей своих, а также был исключительным семьянином и старался свободное время посвящать воспитанию своих детей. Здесь при клубе общежития академии были разные кружки, и София Александровна принимала активное участие в сольном пении, пользуясь большим успехом. По окончании и академии Михаил Петрович снова был направлен в Житомир командиром батальона 44-ой дивизии, где он с семьёй снова стал жить в нашей семье, и было нам весело и дружно. Здесь Михаил Петрович устроил старшую дочь в музыкальную школу, да и я ходила туда тоже учиться петь. Михаил Петрович взял напрокат пианино, и мы обе выполняли свои задания по музшколе. Вот тут-то обнаружились новые способности Михаила Петровича. Когда, возвратясь домой и имея свободное время, он заставлял нас при нём выполнять задание по музыке и пению, а затем собирал всех нас и детей, и заставлял дружно петь под свой аккомпанемент. Играл он хорошо, хотя нигде не учился и играл по слуху и самоучкой. Никогда не могу забыть этих наших семейных вечеров, когда мы собирались летним вечером в своем саду и садились за ужин, где электрический свет был проведен около стола. После окончания ужина, под руководством Софии Александровны и Михаила Петровича вся наша семья, состоящая из взрослых детей, устраивала концерт из сольных номеров Софии Александровны и общего хора, где все пели украинские и русские песни. Мы проживали на окраине города, и когда у нас устраивались вечера пения, то люди, гулявшие по улице, все останавливались около нашего дома и слушали этот дивный концерт.» Атмосфера в семье была необычайно тёплой, и с каждым переездом на новые места, все активно включались в общественную жизнь. Михаил Петрович занимался своими важными рабочими делами. София Александровна в качестве женорга разворачивала большую воспитательную работу среди семей начсостава и вольнонаёмных, за что в 1936 году была награждена золотыми именными часами Наркомата обороны. В 1939 году она была избрана депутатом Райсовета в Казани. Из Казани семья переехала в Ленинград, а затем в Киев. Летом 1941 года старшая дочь Елена с полуторагодовалой дочкой приехала из Ленинграда, где она тогда жила с мужем, в Киев, погостить у родителей, а дочь Нина, наоборот, поехала к подруге в Ленинград. Когда грянула война, Елена уже не смогла вернуться в Ленинград. Семья была эвакуирована в Саратов. Для Софии Александровны был подготовлен спецвагон, в который она забрала всех желающих выехать из Киева знакомых. Вагон был переполнен так, что сама София Александровна осталась без места и спала на сундуке где-то в коридоре. Через какое-то время из Ленинграда добралась до Саратова Нина. Сначала Михаил Петрович регулярно отправлял в Саратов письма, стараясь писать, по возможности, каждому отдельно. Для этого он урывал время в ночные часы. Последнее письмо семье было датировано 10-ым сентября 1941 года. Потом связь оборвалась. В конце октября к Софии Александровне пришли уполномоченные лица и сообщили о трагической гибели Михаила Петровича. Это было тяжким ударом для семьи. Вспоминает Павел Любомудров, выпускник Татаро-Башкирской военной школы, впоследствии начальник военно-хозяйственного довольствия школы: «В 1942 году я был в кратковременной командировке в городе Саратове, где в эвакуации находилась семья Кирпоноса, там же жила и моя семья. От жены узнал, что София Александровна Кирпонос оказывала помощь моей семье, чем только могла. Я с женой навестил семью Кирпоноса. Несмотря на утрату, София Александровна встретила нас гостеприимно, с прежним радушием, приветливо и радостно. Нас удивила стойкость Софии Александровны, которую не могло не волновать, увидев меня живого, приехавшего с фронта хоть и на короткий срок. София Александровна ничем не выдала своего волнения, хотя где-то в глубине ещё было море невыплаканных слёз.» Из автобиографии Софии Александровны: «В Саратове я занималась сбором средств, а также одежды для нужд фронта и эвакуированным детям. В Уфе я вместе с коллективом женщин-киевлянок работала в подшефном нам госпитале, где мы дежурили у постели тяжелораненых, мыли и купали их, а они нас благодарили и были рады, как малые ребята, шили и чинили им бельё. Я организовала хор из наших женщин и была руководителем его, давая концерты раненым, и выступала сама с сольными номерами.»

В 1943 году, когда освободили Киев, встал вопрос о том, где семья будет жить. Ленинград был ещё в блокаде, Киев только что освобожден и подвергался вражеским налета, поэтому было решено ехать в Москву, где семья получила квартиру на Соколе. В течение многих лет, узнавая каким-то образом наш адрес, в этой квартире нас постоянно навещали оказавшиеся проездом в Москве фронтовики – бывшие соратники Михаила Петровича, бывшие курсанты, друзья семьи, считавшие своим долгом выразить глубокое почтение Софии Александровне и склонить головы в память о Михаиле Петровиче. Это происходило даже после смерти Софии Александровны в 1960 году. О потомках. Елена Михайловна Васильева (в семье её называли Неля) родилась в 1920 году. Вышла замуж за выпускника Казанского пехотного училища. Старшая дочь родилась в 1939 году. Муж Васильев Меркурий Григорьевич погиб под Ленинградом в первые месяцы Отечественной войны. Вторая дочь родилась после его гибели, в эвакуации, в Саратове. В Москве Елена Михайловна поступила в библиотечный техникум, совмещая работу и учебу на вечернем отделении. Затем с отличием окончила библиотечный институт и всю жизнь работала в библиотечной системе. Во втором браке родился сын Михаил. Нина Михайловна родилась в Киеве в 1922 году. После возвращения из эвакуации в Москву, помогала Софии Александровне вести домашнее хозяйство, присматривала за детьми сестры Елены, вышла замуж за военного и воспитывала дочь Наталью. Евгения Михайловна родилась в 1923 году в Москве. В Саратове поступила учиться в университет. Студентов посылали на трудовой фронт – лесозаготовки, уборку урожая. Вместе с Евгенией ездила и сестра Нина. По приезде в Москву Евгения перевелась из Саратовского университета в МГУ на исторический факультет. После окончания учебы получила распределение на работу в Музей Центрального Дома Красной Армии. Своей специализацией она выбрала изучение периода Отечественной войны 1941 года. Всю свою жизнь она посвятила увековечиванию памяти своего отца, вела большую патриотическую работу среди молодёжи, помогала военным ветеранам в различных ситуациях. К великому сожалению, наше старшее поколение от нас ушло, и вспоминаем о них со светлой грустью. Мы благодарны им за душевную теплоту и духовные ценности, которыми они старались нас окружить. Нас, потомков Михаила Петровича, на данный момент две внучки и один внук, правнучка и три правнука, три праправнука. Хотим пожелать вам мирного неба над головой, полноценной и полнокровной жизни. Мы все с вами пришли из прошлого и стоим на пороге будущего. Каким оно будет, зависит и от нас.

Отзывы

К. С. Москаленко
Он был храбрым в военном отношении человеком и проявил себя храбрым и волевым командиром… храбрый, мужественный генерал погиб в дни тяжёлых испытаний, оставив по себе добрую и светлую память в сердцах тех, кто знал его…[3]
К. К. Рокоссовский
Меня крайне удивила его резко бросающаяся в глаза растерянность…Создавалось впечатление, что он или не знает обстановки, или не хочет её знать. В эти минуты я окончательно пришёл к выводу, что не по плечу этому человеку столь объёмные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным. [4]
Н. К. Попель
Безупречно смелый и решительный человек, он ещё не созрел для такого поста. Об этом мы не раз говорили спокойно, не усматривая здесь в мирное время большой беды, забывая, что приграничный округ с началом боевых действий развернётся во фронт…[5]
М. А. Пуркаев
«В общем, наш новый командующий человек незаурядный»[6]

Награды

Память

  • В Киеве и Чернигове установлены памятники генерал-полковнику Кирпоносу.
  • В Киеве, Чернигове и Лохвице в честь Кирпоноса названы улицы.
  • Муниципальный городской информационный центр Выборга полагает, что существующая в Выборге улица Кривоносова изначально носила название «улица Кирпоноса», которое впоследствии было переиначено инерцией народной речи.
  • На родине генерала в Вертиевке есть музей М. П. Кирпоноса.
  • В Казанском высшем военном командном училище 06.05.2016 открыта мемориальная доска генерал-полковника Кирпоноса М.П.

Напишите отзыв о статье "Кирпонос, Михаил Петрович"

Примечания

  1. [rkka.ru/handbook/personal/2484.htm Приказ народного комиссара обороны Союза ССР по личному составу армии № 2494]
  2. Кирпонос, 1989.
  3. Москаленко, 1975.
  4. Рокоссовский, 1997.
  5. Попель, 2001.
  6. Баграмян, 1971, с. 48.

Литература

  • Андреев Г. И., Вакуров И. Д. Генерал Кирпонос. — К., 1976.
  • Баграмян И. Х. [militera.lib.ru/memo/russian/bagramyan1/index.html Так начиналась война.] — М.: Воениздат, 1971.
  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь. Т. 1. — М.: Воениздат, 1987.
  • Кирпонос Е. Каким я помню отца: [Воспоминания о генерале М. П. Кирпоносе]: К 30-летию героической обороны Киева // Радуга. — 1971. — № 9. — С. 141—151.
  • Кирпонос М. П. Автобиография // Военно-исторический журнал. — 1989. — № 7. — С. 68-71.
  • Москаленко К. С. На юго-западном направлении. — М.: Наука, 1975.
  • Осипов П., Голумбовский К. Сентябрь 1941-го: Юго-Западный фронт. Гибель командования // Армия. — 1991. — № 16. — С. 5-9.
  • Попель Н. К. В тяжкую пору. — М.: АСТ, 2001.
  • Рокоссовский К. К. Солдатский долг. — М.: Воениздат, 1997.
  • Щаденко, Запорожец, Кирпонос, Ковалев, Конев — заговорщики? // Военно-исторический журнал. — 1994. — № 2. — С. 6-12.
на других языках
  • Гостєв І., Соболєв В. Генерал-полковник Кирпонос. — К.: Політвидав України, 1969. — С. 111.
  • Кирпонос Є., Бурмистенко Г. З вірою в перемогу: З фронтових листів Героя Радянського Союзу М. П. Кирпоноса і члена Військової ради Південно-Західного фронту М. О. Бурмистенка // Радянська Україна. — 1981. — 20 жовтня.
  • Пасічник І. О.. Замовчаний генерал. Михайло Кирпонос. 1941 рік. — К.2012, — 127 с.
  • Пасічник І. О.. [leadership.kmpu.edu.ua/images/stories/litalmanah/pas134.pdf Загибель командуючого Південно-Західним фронтом]
  • Подвиг на віки: Книга Пам’яті України — місто-герой Київ // Ред. колегія: голова А.І.Тимчик, заст. гол. О. П. Биструшкін, В. Г. Іващенко, П. П. Панченко, відп. секр. Г.Є. Ясєв. — К.: Пошуково-видавниче агентство «Книга Пам’яті України», 2000. — 912 с.

Ссылки

  •  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1171 Кирпонос, Михаил Петрович]. Сайт «Герои Страны».
  • [www.hrono.ru/biograf/bio_k/kirponos.php Биография М. П. Кирпоноса] на сайте Хроно.ру
  • [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0004/ed3bd0fe.shtml М. П. Кирпонос]
  • [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0007/ed3bd0fe.shtml Михаил Петрович Кирпонос]
  • [reibert.info/threads/Генерал-полковник-Кирпонос.395037/ Биография М. П. Кирпоноса] на военно-историческом форуме REIBERT.info

Отрывок, характеризующий Кирпонос, Михаил Петрович

– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.