Кирпотин, Валерий Яковлевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Валерий Яковлевич Кирпотин

Вале́рий Я́ковлевич Кирпо́тин (29 октября (10 ноября1898, Ковно — 29 мая 1997, Москва) — советский литературовед, критик, заслуженный деятель науки РСФСР (1969).





Биография

Член РКП(б) с 1918 года[1], Кирпотин был секретарём Максима Горького. Он был заместителем директора Ленинградского отделения института литературы и языка Комакадемии, членом редакции журнала «Проблемы марксизма». В 19321936 гг. — заведующим сектором художественной литературы ЦК ВКП(б) и, одновременно, секретарём оргкомитета Союза писателей СССР. Профессор, автор книг о Писареве, Салтыкове-Щедрине, Шолохове, Леонове, Достоевском, а также «Идейные предшественники марксизма-ленинизма в России» (1930). Написал книгу «Наследие Пушкина и коммунизм» (1937).

Во время войны был секретарём А. А. Фадеева и оставлен возглавлять Союз писателей в дни эвакуации. После снятия осады Москвы обвинён Фадеевым «в паникёрстве» за то, что хотел по инструкции сжечь секретные документы Союза писателей. Кирпотин уехал в Казань и там отсиделся в период борьбы «с паникёрством». После войны работал в ИМЛИ, увлёкся полузапрещённым Ф. М. Достоевским. За это его уволили с поста заместителя директора.

В 1949 году, в период т. н. «борьбы с космополитизмом» Кирпотина уволили из ИМЛИ (как еврея и «космополита») и исключили из компартии. Он долго и унизительно каялся, но безрезультатно. Но ещё будучи заместителем директора ИМЛИ, 6 декабря 1946 года, Кирпотин успел выступить на расширенном заседании президиума Союза писателей и заклеймить вместе со всеми книгу М. М. Зощенко «Перед восходом солнца» как произведение «антихудожественное, чуждое интересам народа».

Только в период хрущёвской оттепели Кирпотин смог вернуться к научно-преподавательской деятельности. Он стал заведующим кафедры истории русской литературы Литературного института Союза писателей СССР; занимался преимущественно творчеством Достоевского. После ухода Кирпотина на пенсию, его спецкурс по Достоевскому был продолжен Константином Кедровым.

Награды и звания

Цитаты

о соцреализме: «Да кто же думал, что такая дрянь получится. Мы считали, что „Разгром“ Фадеева — это что-то вроде школьного сочинения на современную тему. Мол, подучится Фадеев ещё лет пять у русских классиков и напишет социалистическую эпопею „Война и мир“. А оно вон как обернулось. Разгромом началось, разгромом и кончилось», — [lib.userline.ru/samizdat/32610?page=33 (В. Кирпотин в разговоре с К. Кедровым.)]

Как только Кирпотин начинает писать собственно о литературе, то видно, что слова его унылы и стёрты. <…> Это дневники критика Латунского[комм./ 1]. <…> Всякая книга учит, и эти мемуары — тоже: какие бы чудовищные вещи ни писал человек и к каким бы мучениям ни привел своих жертв, он все равно любит свою семью… — [web.archive.org/web/20070314021128/www.zakharov.ru/books/press_book/156/ (В. Березин о мемуарах В. Кирпотина.)]

Библиография

  • Радикальный разночинец Д. И. Писарев, Л., 1929;
  • Д. И. Писарев, изд. «Красная газета», Л., 1929;
  • Н. Г. Чернышевский и марксизм, изд. то же, Л., 1930;
  • Романы Леонида Леонова. М., ГИХЛ, 1932
  • Наследие Пушкина и коммунизм
  • статьи в журн. «Звезда», «Под знаменем марксизма», «Проблемы марксизма» и т. д.
  • Достоевский в 40-е годы
  • Достоевский в 60-е годы
  • Мир и лицо в романах Достоевского
  • Достоевский — художник: этюды и исследования. — Москва: Советский писатель, 1972. — 319 с.
  • Мир Достоевского: этюды и исследования. — Москва: Советский писатель, 1980. — 375 с.
  • Разочарование и крушение Родиона Раскольникова: книга о романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» / В. Я. Кирпотин. — Москва: Советский писатель, 1970. — 445 с.
  • Кирпотин В. Ровесник железного века. // Составители Эдуард Пашнев, Наталья Кирпотина. — М.: Захаров. 2006. ISBN 5-8159-0576-3

полемика

  • Козьмин Б. П., Писарев и социализм, «Литература и марксизм», 1929, IV, V, VI;
  • Кирпотин В., Ответ Б. П. Козьмину: Об изучении идеологии, «Литература и марксизм», 1930, II.
  • Кирпотин В., Александр Сергеевич Пушкин, «Гослитиздат»,1937 год

Напишите отзыв о статье "Кирпотин, Валерий Яковлевич"

Примечания

  1. В партию вступал в Туле, рекомендателями были Лев Марголин и Григорий Каминский.

Комментарии

  1. Герой романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Ссылки

  • Рецензии на книгу воспоминаний Кирпотина «Ровесник железного века»:
    • Михаил Золотоносов. [www.zakharov.ru/books/press_book/167/ Чугунные люди]. Московские новости, № 9 / 2006. Проверено 2 августа 2016. [web.archive.org/web/20070314021207/www.zakharov.ru/books/press_book/167/ Архивировано из первоисточника 2 августа 2016].
    • Владимир Березин. [www.zakharov.ru/books/press_book/156/ Первый ученик]. Книжное обозрение, № 10-11 / 2006. Проверено 2 августа 2016. [web.archive.org/web/20070314021128/www.zakharov.ru/books/press_book/156/ Архивировано из первоисточника 2 августа 2016].
    • Андрей Смирнов. [www.zakharov.ru/books/press_book/176/ Гроб для Пастернака и «фашист» Заболоцкий]. НГ Ex libris, 20.04.2006. Проверено 2 августа 2016. [web.archive.org/web/20070314021109/www.zakharov.ru/books/press_book/176/ Архивировано из первоисточника 2 августа 2016].


Отрывок, характеризующий Кирпотин, Валерий Яковлевич

Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.