Кирхгоф, Иоганн Вильгельм Адольф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Вильгельм Адольф Кирхгоф

Иоганн Вильгельм Адольф Кирхгоф (нем. Johann Wilhelm Adolf Kirchhoff; 6 января 1826, Берлин26 февраля 1908, Берлин) — немецкий филолог. Профессор Берлинского университета.



Труды

  • «Die Homerische Odyssee und ihre Enstehung» (1859),
  • «Composition der Odyssee» (1869),
  • «Studien zur Geschichte des griechischer Alphabets» (1887),
  • «Ueber die Entstehungszeit des Herodotischen Geschichtswerkes» (Берлин, 1878), и др.;
  • «Die Umbrischen Sprachdenkmale» (Берлин, 18481851),
  • вместе с Ауфрехтом — «Das gothische Runenalphabet» (Б., 1852), «Das Stadtrecht von Bantia» (Б., 1853), «Die fränk. Runen» (в «Zeitschrift für deutsches Alterthum», 1855).
Переводы

Издал Еврипида (1855), Эсхила (1880) и Платона (1856),

Принимал участие в издании греческих надписей (Inscriptiones Graecae) берлинской академией наук, особенно в IV т. «Corpus inscriptionum graecarum», и в 1873 издал I т. «Corpus inscriptionum atticarum» (надписи до Евклида).

Напишите отзыв о статье "Кирхгоф, Иоганн Вильгельм Адольф"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Кирхгоф, Иоганн Вильгельм Адольф

– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.