Киршенблат, Яков Давидович

Яков Давидович Киршенблат
Место рождения:	Тифлис, Российская империя
Научная сфера:	энтомология, паразитология
Альма-матер:	Ленинградский государственный университет
Известен как:	энтомолог, паразитолог
Награды и премии:

Систематик живой природы

Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «Kirshenblat».

Я́ков Дави́дович Киршенбла́т (Kirschenblat, Kirshenblat; 10 (23) июля 1912, Тифлис Тифлисской губернии — 20 октября 1980, Черновцы Украинской ССР) — видный советский биолог (эндокринолог, физиолог, энтомолог, зоолог, паразитолог); впервые описал группу выделяемых насекомыми в целях передачи информации пахучих веществ — телергонов (в том числе феромонов), описал ряд новых видов жуков, клещей и червей, внёс существенный вклад в таксономику паразитирующих ленточных червей, гельминтологию и колеоптерологию, разработал один из первых анализов на раннюю беременность. Доктор биологических наук (1951), профессор, заведующий кафедрой физиологии человека Черновицкого медицинского института (1954—1980).

Биография

Родился в Тифлисе в интеллигентной еврейской семье. Отец — известный в городе медик, врач-терапевт Давид Абрамович Киршенблат (?—1959), мать — Фанни Яковлевна Киршенблат (урождённая Примакова). С 15 лет жил в Ленинграде, работал грузчиком в порту, был вольнослушателем в университете. Окончил биологический факультет Ленинградского государственного университета в 1932 году в возрасте 20 лет. Работал в протозоологической лаборатории В. А. Догеля, а после окончания университета — в физиологической лаборатории Всесоюзного институте животноводства под руководством М. М. Завадовского. После окончания аспирантуры (1934—1937) был назначен ассистентом кафедры зоологии института, а также секретарём Ленинградского отделения АН СССР.

Вскоре после окончания университета описал новые виды клещей: Ixodes transcaucasicus, 1934; Ixodes diversicoxalis, 1935; Ixodes laguri armeniacus и Ixodes laguri laguri, 1938. Внёс значительный вклад в классификацию жёсткокрылых: описал множество новых видов хищных жуков—стафилинидов (Philonthus menetriesi, Philonthus (Neobisnius) decoloratus и Bisnius psyllophagus, 1933; Aleochara citellorum , Xylodromus sassuchini и Xylodromus uralensis, 1936; Staphylinus, Staphylinus ussuriensis и Heterothops tenuiventris, 1937; Zeteotomus dilatipennis, 1948; Bisnius pholeophilus, Bolitochara sogdianus, Bisnius (Philonthus) arenarius и Scaphidium rubrithorax, 1950; Deleaster (Anthobium) bergi, 1959; и другие) и охарактеризовал распространение ряда других видов жуков в Забайкалье и в различных регионах Поволжья, в том числе Xilodromus concinnus (1936) — подсемейство Omaliinae, Coprophilus (zonoptilus) pennifer (1937), Coprophilus (zonoptilus) piceus (1937), Coprophilus (zonoptilus) rufipennis (1937), Bledius gallicus (1937), Anotylus bernhaueri (1937) и Anotylus insecatus (1937) — подсемейство Oxytelinae, и ряда других.

Род жёстокрылых Philonthus получил эпонимическое название Kirschenblatia в честь учёного. Коллекция собранных Я. Д. Киршенблатом образцов жуков-стафилинов теперь хранится в Отделе жёсткокрылых лаборатории таксономии насекомых Зоологического института АН Российской Федерации. В 1939 году Я. Д. Киршенблат впервые выявил и описал грибок—возбудитель лёгочного адиаспиромикоза Rhinosporidium pulmonale, впоследствии установил его идентичность с описанным другими авторами Emmonsia crescens.

Разделил род ленточных червей Andrya на два подрода (Andrya и Aprostatandrya, 1941), описал новые виды ленточных червей, паразитирующих на закавказских полевых мышах (Soboliphyme hirudiniformis, Paranoplocephala brevis, Oxyporus melanocephalus и Paranoplocephala caucasica, 1938; Andrya montana, 1941; Multiceps endothoracicus, 1948; Catenotaenia cricetorum и Catenotaenia citelli, 1949, и другие), исследовал ареал и особенности физиологии гельминтов грызунов Грузии и Армении.

25 июня 1937 года в Армении был расстрелян его брат (по отцу) — врач-терапевт Михаил Давыдович Киршенблат (1905—1937). Перед войной Я. Д. Киршенблат защитил кандидатскую диссертацию («Закономерности динамики паразитофауны мышевидных грызунов Закавказья», 1938, издана в книжной форме). После нападения немцев на СССР ушёл на передовую — был старшим полковым врачом, командиром санитарного взвода, награждён медалью «За оборону Ленинграда».

После войны, ещё не демобилизовавшись, начал обучение на лечебном факультете в 1-й Ленинградском медицинском институте.

В послевоенные годы занимался физиологией и биохимией ленточных червей, в 1946—1953 годах — старший научный сотрудник в Институте акушерства и гинекологии Академии медицинских наук СССР (докторская диссертация, 1951), где разработал один из первых тестов на беременность (для 7—14 недель, реакция Киршенблата—Гербильского, 1947), основанный на изученных им семенных реакциях карпообразных (вьюнков), головастиков и лягушек, описал её применение для количественного определения хорионического гонадотропина в тканях и жидкостях (1950). Был уволен из института в ходе «дела врачей», восстановлен после смерти Сталина, но вскоре переехал в Черновцы, где получил должность заведующего кафедрой физиологии человека в местном медицинском институте (1954). Занимался физиологией и фармакодинамикой кортикостероидных гормонов надпочечников, сравнительной эндокринологией гипофиза и яичников, терапией нарушений менструального цикла, экспериментальной ихтиологией. Одновременно продолжал научное описание собранной им ещё в середине 1930-х годов коллекции жёсткокрылых.

В 1957 году опубликовал первое описание выделяемых насекомыми для обмена информацией пахучих субстанций, названных им телергонами, в работах «Телергоны и их биологическое значение» (Труды ленинградского общества естествоиспытателей, 1957) и «Классификация некоторых биологически активных веществ, вырабатываемых животными» (Успехи современной биологии, Ленинград, 1958). В 1962 году предложил детальную классификацию телергонов (в том числе и феромонов), которая за рубежом распространения не получила. Автор учебников по эндокринологии для студентов университетов («Общая эндокринология», 1965 и 1971, «Практикум по эндокринологии», 1969), научно-популярных книг по биологии («Телергоны — химические средства воздействия животных», 1968), монографий «Сравнительная эндокринология яичников» (1973), «Телергоны — химические средства взаимодействия животных» (1974).

Кавалер ордена «Знак Почета», профессор, в 1954—1980 годах заведовал кафедрой нормальной физиологии Черновицкого медицинского института, где среди прочего организовал лабораторию электрофизиологии мозга (1966). В 2003 году в Черновцах прошла международная научная конференция «Физиология регуляторных систем», посвящённая Я. Д. Киршенблату. В его честь Буковинской государственной медицинской академией для студентов была установлена стипендия имени Киршенблата (1994), его имя носит кафедра физиологии человека.

Семья

• Дети от первого брака — Юрий Яковлевич Киршенблат, фотограф; Борис Яковлевич Киршенблат (UA1AAF), программист, тренер радиоспортсменов в центре «Союз радиолюбителей России» Ассоциации любителей радиосвязи (Санкт-Петербург), руководитель секции радиолюбителей при Доме детского технического творчества Центрального района Санкт-Петербурга; дочь Ирина.
• Жена — Софья Константиновна Киршенблат.
  • Сын — Владимир Яковлевич Киршенблат, украинский учёный-медик, кардиолог, главный терапевт Черновцов.
• Двоюродный брат — политолог и политик Евгений Максимович Примаков.
• Внучатая племянница (внучка брата, Михаила Давыдовича Киршенблата, 1905—1937, и Натана Яковлевича Гринфельда) — политолог Лия Гринфельд (род. 1954).

Монографии

• Закономерности динамики паразитофауны мышевидных грызунов. Л.: Ленинградский государственный университет, 1938.
• Общая эндокринология. М.: Высшая школа, 1965 (второе издание — 1971).
• Телергоны — химические средства воздействия животных. М.: Наука, 1968 (переиздана расширенным изданием в 1974 году под названием «Телергоны — химические способы взаимодействия животных»).
• Практикум по эндокринологии (для биологических специальностей университетов). М.: Высшая школа, 1969.
• Сравнительная эндокринология яичников. АН СССР. М.: Наука, 1973.

Некоторые статьи

• Киршенблат Я. Д. Определительные таблицы жуков стафилинид живущих в гнездах млекопитающих и птиц // Вестник микробиологии эпидемиологии и паразитологии Саратов, 1937. Т. 16. Вып. 1-2. С. 227—242.
• Киршенблат Я. Д. Staphylinidae // Определитель жесткокрылых европейской части СССР. Под ред. Бей-Биенко. Л., Наука, 1965. С. 111—156.

Литература

• В. П. Пішак, Г. І. Ходоровський, В. І. Ясінський. Яків Давидович Кіршенблат: Бібліографія. На украинском языке. Черновцы: Буковинская государственная медицинская академия, 2003.

Ссылки

• [old.kv.com.ua/index.php?rub=131&number_old=2879 Интервью с сыном, В. Я. Киршенблатом]
• [www.molbuk.cv.ua/archive/2002/111/zustr_1.html Другое интервью с В. Я. Киршенблатом]

Отрывок, характеризующий Киршенблат, Яков Давидович

– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…