Кистень

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Кисте́нь — гибко-суставчатое холодное оружие ударно-раздробляющего действия. Представляет собой ударный груз (костяную, металлическую или каменную гирю — било), соединённый подвесом (цепью, ремнём или крепкой верёвкой), с деревянной рукоятью — кистенищем. Как вариант: верёвка или ремень или тонкая и крепкая цепь с гирей прятались в рукав для неожиданного удара по врагу, что являлось основополагающим поражающим фактором, путём резкого выброса и поражения за счёт внезапности. Благодаря своей дешевизне и эффективности кистени широко использовались в XXVII веках в Европе и Азии в качестве пехотного и кавалерийского оружия, а в ограниченном масштабе применялись и позднее. Для обозначения разновидностей кистеней также применялись термины телепе́нь, басалы́к. Термин «кистень» иногда применяется для обозначения других типов гибко-суставчатого оружия, таких как боевой цеп и гасило[1].





Этимология понятия

Русское название кистеня, по одной версии, тюркского происхождения (kistän — дубина, палка)[2]. По другой — от кисти руки, на которую надевалась петля кистеня (темляк) во время боя. Также представляется вероятным происхождение названия оружия от его сходства с кистями — пучками нитей или шнурков, украшавшими пояса славян[3]. Слово «кистень» мужского рода.

История

Тюрки

Древнейшие находки гирь от кистеней, использовавшихся кочевниками Восточной Европы, датируются VIII веком и принадлежат салтово-маяцкой культуре.

А. В. Крыгановым было исследовано 51 раннесредневековых ударных грузов кистеней, найденных на территории салтово-маяцкого Подонья. Согласно нему, это оружие в данном регионе появляется в VIII—IX и широкое распространение получает в IX—X веках. Из общего числа находок 21 была найдена на территории селищ и городищ, 30 — в захоронениях (в том числе в женских), однако при этом лишь в 8 случаях гирьки были найдены в могильниках с другими предметами вооружения и в 4 — с конским снаряжением. Вероятно, это свидетельствует о том, что кистени в качестве оружия применялись мирным населением, а в воинской среде имели ограниченное распространение по причине недостаточной эффективности против хорошего защитного вооружения. А. В. Крыганов ввёл типологию находок, основанную на материале, форме, и способу крепления подвеса.

  • Тип I. Материал — кость или рог. Форма могла варьироваться от сферической до удлинённой или грушевидной. 14 экземпляров, датировка — IX—X века.
    • Вариант 1. Грузы по оси симметрии снабжены долевым каналом — сквозным отверстием для крепления подвеса.
    • Вариант 2. Отверстие или петля для крепления расположено в верхней части груза, перпендикулярно к оси симметрии.
    • Вариант 3. В долевой канал вставлен железный стержень, с одной стороны снабжённый петлёй.
  • Тип II. Материал — железо. Форма близка к сферической, варьирует от приплюснутой до биконической. 19 экземпляров, датировка — вторая половина VIII—X век.
    • Вариант 1. С долевым каналом.
    • Вариант 2. С петлёй, переходящей в боевую часть через сужение. 1 экземпляр.
  • Тип III. Железный груз в виде куба со срезанными углами, со сквозным отверстием. 1 экземпляр.
  • Тип IV. Бронзовые или биметаллические — с бронзовым корпусом и свинцовой или железной сердцевиной. По форме — шаровидные, нередко приплюснутые или грушевидные; как правило, двухчастной или трёхчастной конструкции. 10 экземпляров. Датировки — от второй половиной VIII до начала X века.
    • Вариант 1. С долевым каналом.
    • Вариант 2. С прямоугольной петлёй, через сужение переходящей в шаровидную боевую часть.
  • Тип V. Материал — свинец. Форма сферическая, снабжены долевым каналом. 5 экземпляров.
  • Тип VI. Каменные грузы яйцевидной формы с долевым каналом. 2 экземпляра.

В качестве подвеса, в большинстве случаев, использовался кожаный ремень. Лишь в одном случае были обнаружены фрагменты цепи. Кистени носились, вероятно, за поясом, что следует из их расположения в захоронениях, а также об этом свидетельствуют следы трения об одежду на одной из костяных гирек.[4]

В контексте хазарского комплекса вооружения и с учётом новых археологических находок кистени рассматривали А. В. Комар и О. В. Сухобоков. Исследователи подвергли критике классификацию, предложенную А. В. Крыгановым, поскольку основным признаком является конструкция, а не материал. Они выделили 2 основных вида.

  • К первому относятся ударные грузы с петлёй, с помощью которой они, посредством подвеса, крепились к деревянной рукояти. Сюда относятся костяные гирьки с металлическим стержнем и цельные грузы из кости или металла. Подобные кистени были предметом вооружения конного воина.
  • Ко второму — грузы с долевым каналом, отличающиеся разнообразной формой и материалом. Ремень продевался непосредственно сквозь отверстие. Такое оружие могло использоваться всеми слоями населения.

Авторы подчёркивают, что в некоторых случаях изделия, сходные с ударными грузами кистеней, оружием не являются. Это может относиться к гирькам из не воинских погребений, а также к свинцовым гирькам. Появление кистеней в Восточной Европе они связывают с хазарами и датируют началом VIII века.[5]

Кистени присутствовали в комплексе вооружения волжских болгар[6], имели распространение среди татаро-монгол[7], и позднее они применялись кочевниками Средней Азии. В «Истории Абу-л-Хайр хана» XV века (Кухистани) упоминается «кистень, ломавший гранит и повергавший человека», ударом которого Бай-Ходжа-бахадур сшиб Са’ат-Ходжа-оглана «с коня жизни и бросил во прах погибели». Казахи продолжали использовать это оружие и в XVII—XVIII веках.[8]

Россия

Древняя Русь

Генезис кистеней в Древней Руси был исследован А. Н. Кирпичниковым на основе 127 археологических находок. Их появление связывается с влиянием кочевников и датируется X веком, а наибольшее распространение — XII—XIII веками. Характерно, что уже во второй половине X века кистени получили общерусское распространение, что известно по находкам в северных и западных областях. На основе 122 ударных грузов А. Н. Кирпичниковым была составлена типология.

  • Тип I. 35 экземпляров. Костяные грузы, как правило, яйцевидной формы, с долевым каналом. Их вес — 100—250 грамм. В отверстие, в ряде случаев, вставлялся железный стержень, с одной стороны которого была выполнена заклёпка, а с другой — петля, для крепления к подвесу. Боевая часть делалась из тяжёлой и плотной кости (к примеру, из рога лося). На некоторых образцах вырезаны княжеские знаки — тамги, что свидетельствует о их принадлежности дружинной знати. Кистени с костяными гирьками ведут своё происхождение от тюркских образцов. На Руси они были повсеместно распространены в X—XI веках, позднее, в связи с усилением защитного вооружения, вытесняются металлическими, однако сохраняются до XIII века.
  • Тип II. 24 экземпляра. К нему относятся металлические грузы сферической, грушевидной или каплевидной формы, с гладкой, иногда — гранёной боевой частью. Их вес варьируется от 63 от 268 грамм. Гирьки имеют цельную конструкцию, для крепления к подвесу предназначена петля, выполненная, как правило, в форме кольца. Известны как железные, так и бронзовые образцы. Эти кистени датируются второй половиной X—XIII веками. Известно 2 железных экземпляра, датируемых XII веком, которые отличаются черневым орнаментом с применением серебряной инкрустации.
  • Тип IIА. 22 экземпляра. В основных чертах схожи с типом II; основным отличием является шаровидная боевая часть, поверхность которой снабжена выпуклостями. Гирьки этого типа отлиты из бронзы, причём большинство заполнено свинцом. Их вес — 120—235 грамм. Данные кистени известны по находкам, преимущественно, из южной и юго-западной Руси и датируются XII—XIII веками. Аналогичные находки известны и в Волжской Болгарии, что, по мнению А. Н. Кирпичникова, может быть связано с русским импортом.
  • Тип III. 20 экземпляров. Ударные грузы этого типа характеризуются грушевидной формой, уплощённой с двух боков, и биметаллической конструкцией. Они состояли из бронзового корпуса, заполненного свинцом, причём, вероятно, для экономии свинца, внутрь клали небольшой камень. Вес этих гирь составлял 200—300 грамм. Они датируются XIII веком и связываются с развитием традиции украшения оружия: на их поверхность наносился черневой орнамент, также известен образец со следами позолоты. Данный тип был распространён на юге Руси, причём 14 из 20 экземпляров было найдено в Киевской области, что, видимо, свидетельствует об их изготовлении в мастерских Киева.
  • Тип IIIА. 10 экземпляров. Гирьки отлиты из бронзы и отличаются круглой, уплощённой формой. Их поверхность украшена рельефным орнаментом, изображениями и надписями. Их вес — 160—200 грамм, датировка — вторая половина XI—XIII века.
  • Тип IV. 6 экземпляров. Ударный груз этого типа выполнен в виде куба со срезанными углами, к каждой грани которого припаян крупный полусферический выступ, и снабжён прямоугольной петлёй для подвеса. Материалом для их изготовления чаще служило железо, реже — медь. Поскольку половина артефактов найдена на Княжой Горе, время бытования типа датируется XII — первой половиной XIII века. Аналогичные предметы известны по находкам в Волжской Болгарии и Литве.
  • Тип V. 2 экземпляра. Представляют собой бронзовые гири, появившиеся, видимо, под влиянием булав. Боевая часть представляет собой куб, на каждой грани которого, кроме верхней, расположен массивный шип, а на каждой вершине — небольшой шип. На верхней грани расположена прямоугольная петля. Таким образом, ударный груз снабжён 5 большими и 8 малыми шипами. Приблизительная датировка данных кистеней — XII—XIII века.
  • Тип VI. 3 экземпляра. Железные ударные грузы биконической формы с прямоугольной петлёй. Характерно, что иногда нижний конус боевой части был выпуклым, а верхний — вогнутым. Кистень данного типа из Серенска относится к XIII веку, датировка остальных неизвестна — возможно, они являются более поздними. Два схожих образца происходят из Литвы и Татарстана.

Ударный груз с помощью подвеса — ремня или верёвки — крепился к рукояти. Однако детали конструкции неизвестны. Найдена лишь одна железная втулка с петлёй, предположительно, служившая для крепления подвеса к рукояти.[9]

Кистень в Древней Руси, согласно А. Н. Кирпичникову, относился, прежде всего, к числу предметов вооружения конного воина и выполнял роль вспомогательного оружия. В быстротечной схватке с конным противником кистенём можно было нанести внезапный и быстрый удар, позволявший его нейтрализовать.[10]

Таким образом, появившиеся в IX—X веках кистени чаще снабжались костяными гирьками. Гирьки по большинству имели гладкую яйцевидную форму. В центре гири делалось сквозное продольное отверстие, куда вставлялся металлический стержень. На более широком конце гири стержень расклёпывался, а на другом конце загибался в петлю, служившую для скрепления гири с ремнём или верёвкой[11]. Некоторые гири не имели стержня, поэтому подвес к ним крепился за вырезанное в кости ушко. У простейших ударных грузов в теле делалось продольное отверстие, в которое пропускался ремешок, служивший одновременно и подвесом, и рукоятью. Вес ударного груза таких кистеней составлял 100—250 грамм. Подобные костяные кистени были весьма популярны в X—XI веках (по данным археологии, на Русь находки костяных гирь составляют почти 30 % от числа всех ударных грузов кистеней) и просуществовали до XIII века включительно, когда усиление брони потребовало поиска новых, более долговечных и мощных видов оружия. С XII века большинство кистеней снабжаются металлическими ударными грузами. Как и любой другой вид русского оружия, средневековые кистени часто украшались — серебром, чернью, чеканным орнаментом[12]. Археологами найдено множество кистеней, отлитых в 1200—1240 годах на которых были изображены крест и древо жизни. На некоторых гирьках, в том числе и костяных, встречаются также изображения льва, птицы или родового знака. Красота украшений на кистенях нарастает к XII веку, когда большое распространение получает техника чернения по бронзе, серебру или железу с применением серебряной инкрустации. Бытовали даже позолоченные гири. Возможно, что такие кистени являлись княжеским атрибутом. Особенно большого мастерства достигли русские ремесленники в украшениях кистеней с «выпуклостями», где некоторые элементы украшений искусно подражают зерни и скани.

Московское государство

В Московском государстве кистени были широко распространённым военным и гражданским оружием. Хотя археологических находок, относящихся к этому периоду, значительно меньше, чем древнерусских, о применении данного оружия свидетельствуют письменные источники. Так, посетивший Москву в первой половине XVI века Герберштейн писал об оружии поместной конницы[13]

Обыкновенное их оружие — лук, стрелы, топор, копье и палка наподобие (римского) цеста (coestus), которая по-русски называется кистень (kesteni), а по-польски — бассалык (bassalick). Это в две пяди (Spanne) деревянная рукоять, к которой прибит крепкий ремень, а на его конце привязан кусок меди, железа или оленьего рога; ремень также длиной почти в полторы пяди.
Сцену выезда великого князя Василия III на охоту Герберштейн описывал следующим образом[13]:
На спине под поясом он имел особый вид оружия, напоминающий древнеримский цест; этим оружием они обычно пользуются на войне. Это палка, несколько длиннее локтя, к которой прибит кожаный ремень длиной в две пяди; на краю ремня находится железная или медная булава, в виде какого-то обрубка. Но у государя этот обрубок был со всех сторон украшен золотом.

В XVII веке подобное оружие, в некоторой степени, всё ещё сохраняло военное назначение — в описи оружейной палаты Кирило-Белозёрского монастыря 1668 года, помимо всего прочего, упоминаются «сто шестьдесят кистеней железных»[14]. Однако к этому времени кистень уже становится преимущественно гражданским оружием.

Вопросы, связанные с применением кистеней на Руси в XV—XVII веках, были затронуты О. В. Двуреченским. Им была предложена классификация гибко-суставчатого оружия, разделяющая обычные кистени с рукоятью, гасила без рукояти, тяжёлые кистени, ударный груз к рукояти которым крепится посредством массивной цепи и втулки и боевые цепы. В его работе упоминаются только две археологических находки ударных грузов обычных кистеней данного периода. Первая гирька происходит из Орешка и датируется XVI веком. Она выполнена из бронзы, имеет форму куба с 5 пирамидальными шипами и отличается очень маленьким размером, в связи с чем, согласно предположению А. Н. Кирпичникова, могла принадлежать детскому кистеню[15]. Вторая находка из Волоколамска представляет собой биконический ударный груз из железа и датируется XVI—XVII веками.[16]

Российская империя

В Российской империи кистени, боевые цепы и гасила сохранялись в качестве оружия самообороны среди мирного населения, и нападения — среди грабителей. Были они и на вооружении мятежников, в частности, применялись участниками Пугачёвского восстания[17]. Известен случай применения его священником для самообороны[18]:
Чтобы победить его упорство, Тингай хватил его нагайкой; священник в свою очередь выхватил кистень и начал отмахиваться (кистень состоит из аршинного ремня, привязанного к череню аршинной же длины; к концу ремня прикреплён деревянный шар, корневой или дубовый, вершка два или три в диаметре)
Подобное оружие для самозащиты широко применялось ямщиками. Один из таких кистеней, принадлежавших сибирскому ямщику, состоял из берёзовой рукояти длиной 70—75 см, с одной стороны снабжённой ременным темляком, а с другой — цепью, к которой крепился чугунный груз с шипами весом около 800 г[19]. Также использовались гранёные гирьки, вес которых мог достигать 2 фунтов, а в редких случаях — и больше. Удара таким кистенём по голове было достаточно, чтобы проломить череп и убить противника[20]. Разные виды гибко-суставчатого оружия в России и технику их применения своими современниками описал в своём словаре Владимир Даль[21]:
Кистень (глухой), гирька на коротком кистенище; его нашивали в рукаве, за пазухой, за голенищем; кистень-навязень, цепник, ядро или гиря на цепи, на ремне, с цеповищем; одноручный цепник, короткий и легкий; двуручный, телепень или басалык, на долгом цеповище; кистень летучий, гиря на ремне, который наматывается, кружа, на кисть, и с размаху развивается; бивались и в два кистеня, в-оберучь, распуская их, кружа ими, ударяя и подбирая поочередно; к такому бойцу не было рукопашного приступа.

Западная Европа

В Европе гибко-суставчатое оружие получает распространение в XIII веке, а, возможно, и раньше[22]. Его ранним типом был боевой цеп, происходивший от сельскохозяйственного орудия и получивший наибольшее распространение среди пеших ополченцев. Это оружие состояло из двух деревянных палок — рукояти и боевой части, последняя в некоторых случаях усиливалась металлом или снабжалась шипами.

Необходимость увеличения поражающего действия и силы удара, согласно предположению К. В. Асмолова, привела к увеличению длины подвеса и замены деревянной боевой части на цельнометаллическую гирю. Подобное оружие называлось кропило (фр. goupillon) и представляло собой двуручный кистень. Ударный груз нередко представлял собой шар с шипами. К деревянной рукояти он крепился при помощи цепи, длина которой обычно не превышала 0,5 м и была короче половины длины древка.[23] Со временем появляются другие разновидности этого оружия, в том числе — снабжённые короткой одноручной рукоятью.[24]

Другой разновидностью европейского гибкого оружия были кистени с несколькими боевыми частями: к рукояти крепилось 3—4 подвеса одинаковой длины, на каждом из которых закреплялся небольшой ударный груз. В Германии и Англии это оружие было известно как скорпион.[25] Подобный «тройной кистень», наряду с боевым цепом, изображён в трактате Тальхоффера «Старое Вооружение и Искусство Борьбы» 1459 года в качестве оружия, рекомендуемого команде боевого воза[26].

Кавалерийские кистени, аналогичные кочевническим или русским, в западных государствах распространения не имели. Известно лишь три находки гирек такого типа в Финляндии и одна — в Германии[27][28]. Некоторое число находок происходит с территории Польши, однако большинство из них обнаружено близ восточной границы и связывается с Русью[29].

Оружие этих типов встречалось на вооружении европейской пехоты и пользовалось стабильной популярностью, как дешевое и эффективное оружие самообороны и социальных конфликтов. В частности, кистени были весьма популярны у преступников, ополченцев и восставших крестьян. Об этом говорит, к примеру, большая популярность цепов и кропил в среде гуситов в Чехии[30] и в повстанческих армиях России в XVII веке. Также не исключено, что кистени с короткой рукоятью могли эпизодически применяться кавалерией[22], хотя большой популярности в этом качестве не снискали из-за плохо предсказуемой траектории движения, большой инерции и сложности манипулирования[31]. Наибольшее распространение в Европе кистени и различные их вариации получили в XV веке[31]. В дальнейшем, по мере становления профессиональных европейских пехотных армий позднего Средневековья и в рамках общей тенденции к понижению роли холодного оружия в связи с появлением огнестрельного, цепы и кистени постепенно вышли из состава вооружения организованных армий Европы, однако продолжали сохранять некоторое боевое значение до конца XVIII века[22]. В XIX веке в связи с интересом к истории в Западной Европе было сделано много стилизованного оружия, включая кистени, что отрицательно повлияло на современные знания об использовании этого оружия в Средние века.

Индо-иранский регион

В эпоху позднего Средневековья и Нового времени кистени имели незначительное распространение в Иране и Индии. В своде XVI века «Аин-и-Акбари» (перс. آئینِ اکبری‎ — «Установления Акбара») кистень изображён в числе прочих предметов вооружения[32]. Индийское название этого типа оружия — киптан или кестан[33].

Некоторое количество индийских и иранских кистеней сохранилось в музейных коллекциях. Один из экземпляров подобного оружия, известный как кабастин, состоит из стальной рукояти длиной около 50 см, к которой с помощью 30 см цепочки крепится стальной ударный груз биконической формы (конические части с прямыми образующими). Характерной чертой являются два шаровидных утолщения, ограничивающие часть рукояти, предназначенную для удержания рукой. На поверхности оружия сохранились следы серебряного декора.[34] Сохранился индийский кистень XVIII века, состоящий из железной рукояти 40 см, к которой с помощью подвеса такой же длины крепится латунная гирька грушевидной формы[22].

Также в Индии применялись кистени с несколькими подвесами. Как правило, длина их рукояти составляла около 50 см, длина цепей была такой же. Цепи крепились к рукояти с помощью кольца. Один из подобных кистеней, датируемый XIX веком, выполнен из железных деталей — рукояти длиной 50 см, к которой крепятся две более длинные цепи, на концах которых — гирьки сферической формы.[22] В некоторых вариантах цепочка, к концам которой присоединялось по грузу, продевалась сквозь кольцо, закреплённое на рукояти, и могла перемещаться. Такое оружие можно было использовать как кистень с одним или двумя подвесами одинаковой или разной длины. Сохранился кистень с тремя короткими цепочками с небольшими гирьками, рукоять которого снабжена полусферической гардой и сферическим навершием[33]. Техника применения такого оружия, согласно Асмолову, была схожа с техникой работы одноручным боевым цепом.[23]

В индийском трактате «Нуджум ал-Улум» (1570) приведено изображение «тройного» кистеня с гардой. В нём сообщается, что ударные грузы делаются из железа, по форме похожи на лимоны, круглые или, что предпочтительнее, шестигранные. Длина цепного подвеса должна быть не менее 12 пальцев (~23 см).[33]

Также сохранилось оружие XVIII века, состоящее из деревянной рукояти длиной 47 см, на концы которой надеты втулки, к которым крепится по цепочке с грузом. Каждый груз схож с Сатурном и представляет собой крупный шар, разделённый широким и острым металлическим кольцом на две половины, поверхности которых покрыты тканью. Вес кистеня составляет 1,05 кг, он происходит из Гуджарата. Подобное оружие называлось камбаджанг (cumberjung). Его применение, в отличие от других кистеней, требовало значительного мастерства.[35]

Восточная Азия

На Дальнем Востоке имело хождение оружие, конструктивно близкое кистеням, однако было значительно менее распространено, чем другие типы гибко-суставчатого оружия.

В Китае некоторые варианты боевых цепов шао цзи и лянь цзя гунь иногда имели достаточно длинный подвес и короткую боевую часть, что приближало их к кистеням. Таково оружие те лянь цзя бан («дубинка на железной цепи»), оно имело металлическую боевую часть с двумя острыми гранями, а появилось, предположительно, ещё в период Сун. «Гибкий молот» — жуань чуй (кит. упр. 软锤, пиньинь: ruǎn chuí) — состоял из одноручной деревянной рукояти, с помощью цепи к которой крепилась сферическая боевая часть с шипами. Он также возник в период Сун, и применялся не только как боевое, но и как тренировочное оружие. Схожи с кистенями были и некоторые малозвенные варианты цзебянь. Оружие ганьцзыбянь (кит. упр. 杆子鞭, пиньинь: gǎnzibiān, буквально: «плеть на рукояти»), также известное как сыюйбянь, состояло из рукояти длиной около 120 см, к которой с помощью подвеса такой же длины крепился ударный груз в виде наконечника копья, весивший до 200 г. Оно происходит от пастушьего кнута.[23][36] Британец Генри Эван Мёрчисон Джеймс, посетивший в 1886 году империю Цин, сообщал о использовании кистеней, состоящих из деревянной рукояти и цепи с гирькой из железа, крестьянами для самообороны, а также о том, что они встречались на вооружении солдат знамённых войск[37].

В Японии применялось оружие тигирики (яп. 契木), которое состояло из деревянной или металлической рукояти, к которой с помощью цепи крепился небольшой ударный груз. Длина рукояти могла быть весьма различной, длина подвеса составляла, как правило, от половины до трёх четвёртых длины рукояти. Общая же длина наиболее крупных вариантов оружия могла достигать 2,5—3 м. Также существовали разновидности тигирики с рукоятью снабжённой копейным наконечником. В одних случаях он одевался на конец, противоположный цепи; в других — цепь крепилась сразу возле наконечника. Некоторые варианты синоби-дзуэ (яп. 忍び杖) представляли собой полую рукоять, с одной стороны которой с помощью цепочки крепился ударный груз. Груз с цепью скрывался внутри рукояти и при атаке выбрасывался в противника. В некоторых случаях к двум концам шеста крепилось по цепочке — оружие подобной конструкции было известно и в Китае.[23]

В Юго-Восточной Азии аналог кистеня был известен под названием най. Это оружие представляло собой палку длиной около 120 см, с одного конца снабжённую остриём. К другому концу крепилась цепь длиной около 40 см, снабжённая ударным грузом.[23]

Кистени в наше время

В криминальной среде конца XIX—начала XX веков широкое распространение получил упрощённый вид кистеня, состоящий из гири произвольной формы (чаще гайки крупного диаметра), соединенной шнуром с поперечным держаком длиной около 10 см. В 1960—1980—е годы экспертами—криминалистами в качестве кистеней квалифицировались, к примеру, приспособления, состоящие из обрезка резинового поливочного шланга с вкрученным в его конец болтом большого диаметра. До настоящего времени данные приспособления и другое оружие схожего с ними устройства квалифицируется экспертами-криминалистами как кистени[38].

В соответствии со статьёй 223 УК РФ, незаконное изготовление кистеня, являющегося холодным оружием, наказываются обязательными работами на срок до четырехсот восьмидесяти часов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо ограничением свободы на срок до двух лет, либо лишением свободы на срок до двух лет со штрафом в размере от пятидесяти тысяч до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев либо без такового.

В среде исторической реконструкции кистени не применяются. Причинами тому служат, главным образом, высокая ударная сила и травмоопасность кистеня, которую практически невозможно снизить, а также практическая невозможность эффективного контроля поражающего элемента[39]. Кроме того, по указанным выше причинам при использовании кистеня в реконструкции возможны проблемы с правоохранительными органами.

Тактика применения

Кистень был лёгким оружием, позволяющим наносить внезапные удары. На основании того факта, что из всех восточноевропейских археологических находок ударных грузов лишь несколько происходит из погребений, сопровождавшихся другими предметами вооружения и сбруей, А. В. Крыганов делает вывод, что кистени применялись, скорее, мирным населением, чем профессиональными воинами. Об этом свидетельствует и значительное число неметаллических гирек, и их сравнительно малый вес, что не позволяло эффективно использовать кистени против воинов, обладающих хорошим защитным вооружением.[4]

Однако, как отмечает А. Н. Кирпичников, этот вывод не совсем верен. Присутствие кистеней в погребениях с полным комплексом вооружения всадника свидетельствует о том, что применялись они и в тяжёлой кавалерии. Однако такие гирьки делались только из металла и отличались большим весом; например, вес ударного груза из кочевнического кургана Таганчи составляет 315 г (в то время как вес других гирек составляет 100—250 г, а иногда и меньше). О принадлежности состоятельным дружинникам свидетельствуют украшения на некоторых гирьках. Кирпичников отмечает, что из всего русского материала почти половина находок происходит из Киевской области, в XII—XIII веках бывшей зоной активных конфликтов между русскими и кочевниками. Кроме того, далеко не каждый воин мог позволить себе хороший доспех, поэтому, в целом, кистень был достаточно эффективным боевым оружием. В целом, на Руси кистени имели повсеместное распространение — применялись они как мирными людьми, так и воинами-профессионалами. Однако, в силу того, что это оружие было дополнительным, упоминания о нём в письменных источниках отсутствуют.[40]

Несмотря на небольшой вес ударного груза, скорость позволяла компенсировать этот недостаток. О силе удара свидетельствуют повреждения костяных грузов. От ударов на их поверхности оставались выбоины, а иногда и сами грузы ломались. Другим примером является череп погребённого в одном хазарском могильнике — травма, нанесённая ударом кистеня, привела к разрушению костной ткани.[41] По расчётам Кирпичникова, сила удара, наносимая булавой или кистенём, составляла порядка 6,6—14 кг, в то время как для разрушения любой кости достаточно 8 кг. Таким образом, ударом кистеня можно было нанести тяжёлые повреждения бездоспешному противнику или же «ошеломить», оглушить человека в доспехе.[10]

Надо сказать, что, при своей доступности и дешевизне, кистень являлся оружием, достаточно сложным в обращении. Для эффективного использования всех преимуществ кистеня от воина требовались определённые навыки. Даже кистени с лёгкими по массе ударными грузами обладали высокой ударной силой, а защититься от умелого удара кистеня было достаточно сложно. Правда, важно иметь в виду, что, в отличие от меча и булавы, сам кистень был практически непригоден для отражения ударов, поэтому требовал использования надёжного защитного снаряжения или щита.

Совершенно другой была техника применения тяжёлых кропил и цепов в пехоте. Это оружие позволяло наносить мощные удары, однако требовало замаха, что затрудняло его использование в плотном бою. Такое оружие имело хождение в пеших вооружённых формированиях Европы, особенно активно использовали его чешские табориты[30], немецкие крестьяне в ходе Крестьянской войны XVI века[42].

Напишите отзыв о статье "Кистень"

Примечания

  1. Боевой бич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Vasmer’s Etymological Dictionary
  3. [larussie.narod.ru/oruzhie/or03_03.htm «Русь изначальная»: оружие и доспехи Древней и Средневековой Руси. Булавы и кистени]
  4. 1 2 Крыганов А. В. Кистени салтово-маяцкой культуры Подонья // Советская Археология. — 1987. — № 2.
  5. А. В. Комар, О. В. Сухобоков. [archaeology.kiev.ua/journal/020300/komar_sukhobokov.htm Вооружение и военное дело Хазарского каганата] // Восточно-европейский археологический журнал. — Институт археологии НАН Украины, 2000. — № 2(3).
  6. Измайлов И. Л. Вооружение и военное дело населения Волжской Булгарии X - начала XIII в.. — 1997.
  7. Горелик М.В. Армии монголо-татар X—XIV веков. — М., 2002. — С. 20. — ISBN 5-93848-002-7.
  8. Кушкумбаев А.К. Военное дело казахов в XVII—XVIII веках. — Алма-Ата: Дайк-Пресс, 2001. — С. 64—65. — 172+12 с. — ISBN 9965-441-44-8.
  9. Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 2. Копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени IX—XIII вв. (САИ. Вып. Е1-36). — М.-Л.: Наука, 1966.
  10. 1 2 Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 3. Доспех, комплекс боевых средств IX—XIII вв. (САИ. Вып. Е1-36). — Л.: Наука, 1971.
  11. М. Горелик. Воины Киевской Руси IX—XI веков.
  12. Кирпичников А. Н. Медведев А. Ф. Вооружение//Древняя Русь. Город. Замок. Село. М.,1985 г.
  13. 1 2 Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии.
  14. Хмыров М. Д. Металлы, металлические изделия и минералы в Древней России. — СПб.: Типография А.С.Суворина, 1875. — С. 274.
  15. Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. — Л.: Наука, 1976.
  16. Двуреченский О. В. Холодное наступательное вооружение Московского государства (конец XV — начало XVII века). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — СПб., 2008.
  17. [www.tatar.museum.ru/M2668 Краеведческий музей «Дружба народов»]
  18. Архив исторических и практических сведений, относящихся до России, издаваемый Николаем Калачовым. Книга 4. 1862.
  19. И. Н. Шухов. [www.buza.su/readarticle.php?article_id=1 Оружие западно-сибирских ямщиков.] // Омская область 1940 г. № 3 с. 79
  20. [www.baikaltravel.ru/tourism/historymarsh/t2 Туризм в Бурятии / Контрольный текст путевой экскурсии]
  21. Словарь Даля, статья «Булава».
  22. 1 2 3 4 5 George Cameron Stone, Donald J. LaRocca. A Glossary of the Construction, Decoration and Use of Arms and Armor: in All Countries and in All Times. — Verlag Courier Dover Publications, 1999. — С. 228, 230. — ISBN 978-0-486-40726-5.
  23. 1 2 3 4 5 Асмолов К. В. История холодного оружия. — М., 1994. — Т. 2. — (Тайны воинских искусств). — 30 000 экз. — ISBN 5-88531-015-7.
  24. Jean-Denis G. G. Lepage. Medieval Armies and Weapons in Western Europe. — North Carolina: McFarland &. Company, 2005. — С. 85—86. — ISBN 0-7864-1772-2.
  25. Ф. Функен, Л. Функен. Средние века. VIII—XV века: Доспехи и вооружение—Крепости и осадные машины—Рыцарские турниры и гербы / Пер. с фр. Н.П.Соколова. — Астрель, 2002. — С. 108. — 151 с. — (Энциклопедия вооружения и военного костюма). — ISBN 5-17-014496-2.
  26. Квитковский Ю. В. Благородное искусство боя // Армии и битвы. — М.: Рейтар, 2009. — № 11. — ISBN 5-93848-004-3.
  27. [mlab.uiah.fi/mulli/html/media/valokuva/e_tya631_190.html Lash-ball] (англ.). Media Lab Helsinki. Проверено 24 сентября 2011. [www.webcitation.org/65C80GFgY Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].
  28. [www.thefreelibrary.com/A+kisten+from+Mulli,+Raisio--a+manifestation+of+middle+Europe+in...-a0199194895 A kisten from Mulli, Raisio - a manifestation of Middle Europe in Southwestern Finland] (англ.) // Eesti arheoloogia ajakiri - Journal of Estonian Archaeology. — 2004. — No. 8, 1. — P. 33—48.
  29. Michał Mackiewicz. [www.muzeumwp.pl/emwpaedia/kiscien.php Kiścień] (польск.). Muzeum Wojska Polskiego w Warszawie. Проверено 24 сентября 2011. [www.webcitation.org/65C80oEML Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].
  30. 1 2 Stephen Turnbull : The Hussite Wars 1419-36, Osprey MAA 409, 2004
  31. 1 2 П.П. фон Винклер. Иллюстрированная история оружия. — М.: «Эксмо», 2010. — С. 106. — 256 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-39484-5.
  32. Lord Egerton of Tatton. Indian and Oriental Arms and Armour. — 2002. — P. 23. — ISBN 0-486-42229-1.
  33. 1 2 3 Носов К.С. Традиционное оружие Индии. — М.: Эксмо, 2011. — С. 263—264. — 384 с. — 2500 экз. — ISBN 978-5-699-43699-6.
  34. [www.oriental-arms.co.il/item.php?id=800 Indo Persia Kabastin War Mace] (англ.). Oriental Arms. Проверено 24 сентября 2011. [www.webcitation.org/65C81gT2e Архивировано из первоисточника 4 февраля 2012].
  35. Paula Regan, Sunita Gahir, Sharon Spencer. Weapon. A visual history of arms and armor. — 2006. — P. 143. — ISBN 978-0-7566-2210-7.
  36. Yang, Jwing-Ming. The Martial Artist's Guide to Ancient Chinese Weapons: An Easy Reference Guide. — 1999. — С. 87—92. — ISBN 1-886969-67-1.
  37. James, H. E. M. Длинные белые горы, или путешествие по Маньчжурии = Long White Mountain or a journey in Manchuria with some account of the history, people, administration and religion of that country / Переводчик Д.В.Киселёв. — London: Longmans, Green & C°, 1888.
  38. Подшибякин А. С. Холодное оружие. — 4-е, доп. и перераб. — М.: «Центр ЮрИнфоР», 2010. — С. 146. — 272 с. — 600 экз. — ISBN 978-5-89158-180-7.
  39. Хорев В. Н. Реконструкция средневекового оружия. — Ростов н/Д: Феникс, 2009. — С. 61. — 252 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-222-12910-4.
  40. Кирпичников А.Н. Булавы и кистени из коллекции И. Хойновского в собрании музея Войска Польского // Археологические вести. — СПб., 2000. — № 7. — С. 229—235. — ISBN 5-86007-189-2.
  41. Красильников К.И., Красильникова Л.И. Лесостепи и степи Подонцовья под властью Хазарского каганата // Освіта Донбасу. — 2007. — № 2 (121). — С. 5—10.
  42. Douglas Miller : Armies of the German Peasant’s War 1524-26, Osprey MAA 384, 2003

Литература

В Викисловаре есть статья «кистень»
  • Подшибякин А. С. Холодное оружие. — 4-е, доп. и перераб. — М.: «Центр ЮрИнфоР», 2010. — 272 с. — 600 экз. — ISBN 978-5-89158-180-7.
  • Фон Винклер П.П. Иллюстрированная история оружия. — М.: «Эксмо», 2010. — С. 106. — 256 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-39484-5.
  • Хорев В. Н. Реконструкция средневекового оружия. — Ростов н/Д: Феникс, 2009. — 252 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-222-12910-4.
  • Посадник А. Оружие предков. Кистень // Солдат удачи : Ежемесячный журнал. — М.: Изд-во «Мейкер», 2000. — № 12 (75). — С. 44-45. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0201-7121&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0201-7121].

Отрывок, характеризующий Кистень

– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.