Кистофор

Кистофор (лат. Cistophorus; др.-греч. Κιστοφόρος — носящий изображение ларца или корзины) — название серебряной монеты, разновидности тетрадрахмы, имевшей хождение на территории Малой Азии во II—I вв. до н.э. В разное время кистофоры чеканились в 15 различных городах Малой Азии (Эфес, Лаодикея, Ниса и др.).

На аверсе монеты изображен один из атрибутов поклонения Дионису — священный ларец (Cista Mystica) цилиндрической формы с выползающей из него змеей, вся композиция окружена плющевым венком. На реверсе две змеи обвивают горит (деревянный футляр для лука и стрел). Вес кистофора составлял примерно 12,65 г.

История

Кистофоры впервые появились в Пергамском царстве в 175 году до н.э. при правлении Евмена II. Во время II Македонской (200—197 гг. до н.э.) и так называемой Сирийской (192—188 гг. до н.э.) войн цари Пергама выступали союзниками Рима. Существует теория, что кистофоры были введены Евменом II для установления некоего баланса между римским денарием и аттической тетрадрахмой, весьма распространенной в то время в Греции и в Малой Азии. Пергамские монеты были очень удобны для торговых отношений с Римом из-за соотношения курса 1:3 (1 кистофор = 3 римских денария).

В 133 году до н.э. Аттал III завещал своё царство Риму, обеспечив при этом свободу некоторым городам Пергамского царства и прежде всего его столице. В 133 (132) году до н.э. в Пергаме вспыхнуло антиримское восстание под руководством Аристоника. После его подавления (129 год до н.э.) римлянами на территории Пергама была образована римская провинция Азия, получившая провинциальное устройство в 126 году до н. э.

Но на этом история с кистофорами не закончилась, а скорее даже набрала обороты, поскольку римляне, ставшие новыми властителями Малой Азии, взяли курс на вытеснение аттической тетрадрахмы с международных рынков. В период римского господства чеканка продолжалась вплоть до правления императора Адриана, при этом римляне не стали изменять монетную систему, к которой привыкло местное население. Вначале внешний вид монеты оставался практически неизменным (на монетах появляются надписи на латыни). Но со времени правления Марка Антония изображение ларца (кисты) на аверсе монеты заменяется портретами римских императоров.

Кистофоры становятся настоящими «колониальными монетами», их называют императорскими кистофорами. В некоторых городах эти монеты чеканились из металла низкого качества и обращались по стоимости одного денария. Выпуски кистофоров продолжались на территории Малой Азии вплоть до III века н.э.

Литература

• Кудряшов С. [www.coinarchives.ru/?page_id=1842 «ЗМЕИНЫЕ» ТЕТРАДРАХМЫ АТТАЛИДОВ], раздел «Античная нумизматика», составленный по материалам книг:
• Словарь нумизмата: Пер. с нем. /Х.Фенглер, Г.Гироу, В.Унгер/ 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Радио и связь, 1993.
• Нумизматический словарь. 4-е издание. / Зварич В. В. / Львов, 1980.
• Fred S. Kleiner, Sydney P. Noe: The early Cistophoric Coinage. The American Numismatic Society,New YorkNY1977, (Numismatic studies 14, ISSN 0517-404X).
• Fred S. Kleiner, The dated Cistophori of Ephesus, The American Numismatic Society Museum notes, 18, New York NY 1972, pp.17-32.
• Юлкина О. Н., Пергамскнй декрет133 г. до н.э., «Вестник древней истории», 1947, № 4; Колобова К. М.
• Аттал III и его завещание, в сборнике: Древний мир, М., 1962.

Отрывок, характеризующий Кистофор

– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.