Кистяковский, Георгий Богданович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Георгий Богданович Кистяковский
Место рождения:

Киев, Украина

Место смерти:

Кембридж, Массачусетс, США

Научная сфера:

физическая химия

Место работы:

Гарвардский университет

Альма-матер:

Берлинский университет

Известен как:

участник Манхэттенского проекта

Награды и премии:

Премия Уилларда Гиббса (1960)
Премия столетия (1961)
Национальная научная медаль США (1967)
Медаль Пристли (1972)
Медаль Франклина (1972)

Гео́ргий Богда́нович Кистяко́вский (18 ноября 1900, Киев, Российская империя7 декабря 1982, Кембридж, Массачусетс, США) — американский химик украинского-еврейского происхождения, разработчик «медленного» ВВ боратол и метода взрывной имплозии для обжатия делящегося материала имплозивных атомных бомб.



Биография

Родился в семье профессора права Киевского университета Богдана Кистяковского и Марии Кистяковской (урождённая Берендштам); внук известного юриста Александра Кистяковского.

Учился в частной гимназии в Москве, но последний год учёбы завершил в Киеве, куда переехал в 1917 году. Осенью 1918 года вступил в ряды Белой армии и участвовал в боевых действиях до осени 1920 года. Эвакуировался из Крыма в Турцию, затем перебрался в Югославию к дяде.

В 1921 году поступил в Берлинский университет, где за 3,5 года прошёл полный курс обучения и в 1925 году под руководством М. Боденштайна защитил докторскую диссертацию, которая была посвящена проблеме разложения оксида хлора, производимого с помощью света. По окончании университета остался работать у Боденштайна, по его рекомендации в январе 1926 года был направлен в качестве стипендиата Международного комитета по образованию в области физической химии в Принстонский университет к профессору Х. С. Тэйлору. Здесь он начал исследовать проблемы адсорбции и катализа, однако по совету Тэйлора написал книгу по фотохимии — «Фотохимические процессы», которая вышла в серии монографий Американского химического общества в 1928 году. Публикация этого исследования принесла молодому ученому признание и известность в области фотохимии. С 1930 года преподавал в Гарварде с которым остался связан до конца жизни.

В 1926 году Кистяковский женился на Хильдегарде Мёбиус (брак распался в 1942 году). В 1945 году Кистяковский женился вторично — на Ирме Е.Шулер. Единственная дочь — Г. Е. Фишер — стала впоследствии профессором физики Массачусетского технологического института. В 1933 году Кистяковский получил гражданство США.

В годы второй мировой войны занимался исключительно военными вопросами. В июле 1940 года он стал консультантом Отдела по разработке взрывчатых веществ Национального исследовательского комитета по обороне, а в 1942 году возглавил этот отдел, где занимался вопросами создания и испытания взрывчатых веществ, изучением их воздействия на окружающую среду, разработкой ракетного топлива. С 1941 года Кистяковский — член Комитета по атомной энергии при Национальной Академии наук; непосредственно участвовал в работе, предшествовавшей Манхэтенскому проекту. В 1943 году он консультировал лаборатории в Лос-Аламосе, а в 1944 году возглавил отдел по разработке традиционных взрывчатых веществ для атомной бомбы. Под руководством Кистяковского разработано «медленное» ВВ боратол и метод взрывной имплозии для обжатия делящегося материала имплозивных атомных бомб.

В феврале 1946 года возвратился в Гарвардский университет, с 1947 по 1950 год заведовал кафедрой химии и возобновил исследовательскую работу, читал лекции студентам. В 1950-е годы активно участвовал в работе правительственных научных учреждений: в 19531958 годах — член консультативного комитета министерства обороны по баллистическим ракетам, с 1959 года — член консультативного комитета по химической энергии в Национальном управлении по аэронавтике (НАСА). В 1958 году Кистяковский был членом американской делегации на совещании в Женеве по вопросам контроля ядерных испытаний. В июле 1959 года Кистяковский был назначен специальным советником президента США по науке и технике. Оставаясь в этой должности до 1961 года, он консультировал президента Д. Эйзенхауэра по широкому кругу проблем — от координации исследований и разработок в различных научно-технических учреждениях до подготовки научных кадров.

В январе 1968 года в знак протеста против войны во Вьетнаме он подал в отставку и оставил все свои должности в правительственных учреждениях. С 1971 года, после прекращения активной исследовательской деятельности, Кистяковский активно участвовал в политике, выступал за прекращение гонки вооружений. В последние годы своей жизни он являлся председателем Council for Livable World (Совет за создание в мире достойных условий жизни для человека) — организации, основанной в 1962 году американским физиком-ядерщиком Л. Силардом.

Напишите отзыв о статье "Кистяковский, Георгий Богданович"

Ссылки

  • [www.lanl.gov/history/people/G_Kistiakowsky.shtml George B. Kistiakowsky]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Кистяковский, Георгий Богданович

Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.