Китаизмы в японском языке
Поделись знанием:
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.
На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.
В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.
Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Канго (яп. 漢語, китаизмы в японском языке) — часть лексики японского языка, которая была заимствована из китайского языка или составлена в Японии из заимствованных элементов.
Канго — это один из основных пластов лексики японского. Другие — ямато котоба (яп. 大和言葉, исконно японские слова) и гайрайго (яп. 外来語, заимствования из европейских языков). Около 60 % словарного состава современного языка составляют канго[1], что было подсчитано Государственным институтом исследования японского языка[ja] (яп. 国立国語研究所 кокурицу кокуго кэнкю:дзё) в исследовательской работе для цикла передач канала NHK, выходивших в эфир с апреля по июнь 1989[2].
Содержание
Общие сведения
Развитая культура Китая неоценимо повлияла на вьетнамскую, корейскую и японскую культуры, как культура Древней Греции повлияла на Европу. Во время первых контактов японский язык был бесписьменным, а китайский обладал развитой письменностью и большим объёмом академического материала. Китайский стал языком науки, религии и образования. В Японии сначала писали на вэньяне, который со временем превратился в камбун. От любого образованного человека требовалось знание письменного вэньяня, хотя устно японцы общались на японском. Произношение иероглифов подстроилось под японскую фонетику, и канго остаются очень важной частью японской лексики по сей день.
Китайский язык повлиял на японскую фонологию, привнеся в неё долгие гласные, закрытые слоги, а также ёон.
Канго и онъёми
Онъёми (яп. 音読み, чтение по звуку) — это одно из двух чтений иероглифов, использующееся обычно в сложных словах, состоящих из нескольких иероглифов. Онъёми имитирует китайское произношение. Он противопоставлен кунъёми (яп. 訓読み, чтение по значению), которое возникло, когда японцы присваивали иероглифы уже существовавшим японским словам.
Тем не менее существуют иероглифы, у которых он и кун не соответствуют китайскому и японскому чтениям. Кандзи, созданные в Японии, называются кокудзи. Обычно у кокудзи нет онного чтения, но некоторые, как 働 (японское чтение 働く хатараку, «работать»), имеют присвоенные чтения. «働» присвоено чтение «до:» по фонетическому элементу до: (яп. 動, движение): физический труд (яп. 労働 ро:до:). Знак 腺 («железа́») также получил онъёми от фонетика (泉). Слово «хэнто:сэн» (яп. 扁桃腺 миндалины) было создано в Японии по образу «канго». Знак 腺 не имеет кунъёми. Такие иероглифы, как 腺 и 働 считаются «канго», хотя они не имеют отношения к Китаю.
В то же время, наличие кунъёми не означает, что слово японское. Существуют очень древние заимствования из китайского, которые уже воспринимаются как исконно японские слова (馬 ума, лошадь; 梅 умэ). Они не считаются канго.
Канго, созданные в Японии
Бо́льшая часть канго придумана в Китае, однако некоторое количество создано японцами по образцу существующих канго. Они называются васэй-канго (яп. 和製漢語, канго, сделанные в Японии); сравни с васэй-эйго (яп. 和製英語, английские слова, созданные в Японии).
Один из наиболее известных примеров — неологизмы периода Мэйдзи, когда европеизирующаяся Япония вводила в оборот слова для обозначения западных понятий: «наука» (яп. 科学 кагаку), «общество» (яп. 社会 сякай), «автомобиль» (яп. 自動車 дзидо:ся), «телефон» (яп. 電話 дэнва) и многие другие. Способ образования васэй-канго аналогичен способу образования слова «телефон» Иоганном Филиппом Рейсом из греческих корней τῆλε, «далеко» и φωνή «звук». Японское слово «телефон» (яп. 電話 дэнва) означает «электрический разговор». Основная масса васэй-канго была создана в начале XX века, и сегодня они неотличимы от китайских слов. Многие подобные конструкты были заимствованы в корейский и вьетнамский языки, их включают в категории китаизмов «ханчао» и «ты хан вьет».
Многие васэй-канго означают реалии японского общества. Примеры — даймё (大名), вака (和歌), хайку (俳句), гейша (芸者), тёнин (町人), маття (抹茶), сэнтя (煎茶), васи (和紙), дзюдо (柔道), кэндо (剣道), синто (神道), сёги (将棋), додзё (道場), харакири (切腹).
Другая группа созданных в Японии канго — исконно японские слова, в которых чтение меняется с кунъёми на онъёми. Например, слово «хэндзи» яп. 返事 означает «ответ». Оно появилось из исконно японского слова «каэригото» яп. 返り事, отвечать. «Риппуку» яп. 立腹, злиться, произошло из яп. 腹が立つ «хара га тацу», буквально «живот встаёт». «Сюкка» яп. 出火 «возникновение пожара» основано на яп. 火が出る «хи га дэру»; ниндзя яп. 忍者 — на яп. 忍びの者 «синоби но моно», скрытный человек. В китайском такие сочетания часто бессмысленны или имеют другое значение: даже псевдокитайское слово «гохан» яп. ご飯 или яп. 御飯, вежливый аналог слова «варёный рис», не существует в китайском.
Наконец, небольшая группа слов, которые похожи на канго, являются атэдзи яп. 当て字 — записанными по звучанию. Например, сэва (яп. 世話, услуга, забота, хлопоты) записано иероглифами «общество/мир» (онъёми сэ) и «разговор» (онъёми ва). Само слово исконно японское, происходит от прилагательного сэвасий (занятой). Другие примеры атэдзи — «обременительный» (яп. 面倒 мэндо:, «лицо» + «падать») и «неотёсанный» (яп. 野暮 ябо, «дикий» + «конец дня»).
Фонетические соответствия между современным китайским и онъёми
На первый взгляд, современные онъёми не похожи на чтение иероглифов в путунхуа. Для этого есть две причины.
- Большинство канго были заимствованы до IX века, из раннего среднекитайского в старояпонский. Оба языка с тех пор значительно изменились, развиваясь независимо друго от друга. Соответственно, произношение иероглифов тоже менялось.
- В среднекитайском языке система слогов была гораздо более сложной, чем в японском; там было больше гласных и согласных. Многие сочетания заимствовались с искажениями (так оконечная /ŋ/ превратилась в /u/ или /i/).
Тем не менее, соответствия между двумя современными языками довольно регулярные. Японские онные чтения можно рассматривать как регулярно искажённый «слепок» с раннего среднекитайского языка. Это очень важно для сравнительной лингвистики, так как помогает реконструировать среднекитайский язык.
Соответствия онъёми и чтения современных китайских иероглифов
Если не указано иное, в нижеприведённых материалах знаки в кавычках («h» или «g») — это ханьюй пиньинь для китайского и система Хэпбёрна для японского. Знаки в квадратных скобках — [ɡ] или [dʒ] — это IPA.
- Основное изменение фонетики путунхуа произошло в то время, когда китайцы начали контактировать с Западом. В частности, звук, который записывается пиньинем как «g» [k] или «k» [kʰ], если за ним следует «i», «y» или «ü», превратился в «j» [tɕ] или «q» [tɕʰ]. Это явление называется палатализацией. В результате, слово Пекин (北京) изменилось на «бэйцзин» (Běijīng), а Чункин (重慶) — на «чунцин» (Chóngqìng). В японском такого изменения не произошло, поэтому путунхуа ци (氣, «дух, атмосфера, дыхание» соответствует японскому ки. В других родственных китайскому языках это слово всё ещё произносится ки. Например, 氣 в южноминьском произносится как «khì» (в романизации южноминьского языка). Аналогично в латинском языке буква «C» когда-то произносилась как «K», превратилась в «ч», если за ней идут «E» или «I»: centum /kentum/ → cento /tʃento/.
- В старояпонском не было финали [ŋ], которая очень часто встречается в китайских словах. При прочтении онов он превратился в /i/ или /u/. Дифтонги /au/ и /eu/ превратились в японском в «ō» и «yō»: китайское прочтение слова «Токио» (яп. 東京 то:кё:) — дунцзин; чтение иероглифа 京 изменялось в японском от *kiæŋ → kyau → kyō (в южноминьском 京 читается как kiaⁿ с назализованным дифтонгом). Другой пример — старое название Сеула (яп. 京城 кэйдзё:), которое читается Кёнъсонъ в корейском, где оканчивающиеся на [ŋ] слоги встречаются очень часто.
- Знаки могут иметь несколько чтений как в японском, так и в китайском. Знак 京 в японском может читаться по ону как «кё:» (го-он), как «кэй» (кан-он) и как «кин» (то-он). Это остатки нескольких волн заимствований, производившихся из разных частей Китая разными японцами, которые владели разными диалектами японского. То есть, мало того, что сам иероглиф мог произноситься по-разному в разных частях Китая, кроме того сами заимствующие могли избирать разные произношения для непривычных знаков. Кандзи 京 в китайском имел чтение /kjæŋ/ как в V, так и в VIII веках, однако чужой для японской фонетики звук /æ/ был обозначен как /a/ в одном случае и как /e/ в другом. Кроме того, /ŋ/ был передан как /u/ в первом случае и как /i/ во втором, то есть, заимствовавшие сочли его произношение то более близким к губам, то более далёким от них. Ко времени заимствований то-он (X век) произношение в китайском сменилось на /kiŋ/, а к тому времени японский уже обзавёлся финалью «n» /ŋ/; знак, таким образом, был прямо заимствован как «kin».
- Гласные китайского передавались японцами непоследовательно. Тем не менее китайский дифтонг «ao» часто переходит в японский «ō».
- Различие между глухими и звонкими согласными ([d]—[t] или [b]—[p]) было утеряно в современном путунхуа и во многих родственных ему языках. Но это различие сохранилось в языке у (呉語, например, шанхайском). Шанхайские звонкие согласные почти идеально соответствуют японскому чтению го-он (呉音): «виноград» (яп. 葡萄 будо:, шанх. «будо», путунхуа «pútáo»).
- В современном путунхуа все слоги кончаются на гласный или «n», «ng», или иногда «r». В среднекитайском и некоторых современных китайских языках (например, юэском, хакка, миньских), имеются конечнослоговые [p], [t], [k], [m]. Все эти звуки сохранялись в японском (кроме -m, он перешёл в -n). Японская фонетика не разрешает конечнослоговые согласные, кроме -н, поэтому после этих звуков часто добавляли «i» или «u». Односложные среднекитайские слова стали двусложными в японском. К примеру, китайское слово tiě (铁, железо) соответствует японскому тэцу (鉄). В юэском это слово произносится с конечным [t]: /tʰiːt˧/. Другой пример — китайское guó (國, «страна») ← среднекит. /kwək/ → яп. коку.
- Звук «f» в путунхуа соответствует японским «h» и «b». Раннесредневековый китайский не имел звука /f/, в нём был только /pj/ или /bj/ (в других реконструкциях — /pɥ/ или /bɥ/). В японском до сих пор сохраняется след этого («h» в старояпонском звучал как /p/). К примеру, китайское fó (佛, будда) соответствует японскому буцу (仏); оба они произошли от среднекитайского /bjut/ (← /but/). В современном южноминьском это слово произносится как [but].
- Кроме того, старояпонский /p/ превратился в современный «х». Заимствованные среднекитайские слова, оканчивающиеся на /p/, претерпели дальнейшие изменения в японском. Например, /dʑip/ «десять» (путунхуа «shí», юэский /sɐp/) в старояпонском звучал как /zipu/. Впоследствии он претерпел изменения: /zipu/ > /zihu/ > /ziu/ > /zyū/ > «дзю:». В некоторых составных словах, прямо заимствованных из китайского, происходили другие изменения, поэтому «jippun» (десять минут) произносится либо «дзиппун», либо «дзюппун», а не «*jūfun».
- Более сложные процессы происходили с утраченным зубно-альвеолярным носовым согласным: слово 武 (боевые искусства) произносилось в позднем среднекитайском как «mvu». Японцы заимствовали произношение и как «бу», и как «му» (самурай — 武士, буси; воин — 武者, муся). Этот звук не существует больше в китайском, за исключением южноминьского языка («bú»). В путунхуа иероглиф читается «wǔ» (у̌), /mou˩˧/ в юэском, «vu» в хакка и уском.
- В путунхуа инициаль «r» обычно соответствует японским «ny» или «ni». Во время заимствования знаки вроде 人 («человек») и 日 (день, солнце), у которых в современном китайском вначале идёт звук «r», начинались с мягкого [ɲ] (нь). В некоторых китайских языках, хакка и уском, эти звуки сохраняются. Путунхуа rìběn (日本, Япония) соответствует японскому Ниппон. Множество чтений иероглифа 人, в частности, «нин» /njin/ и «дзин» также связаны с волнами заимствований; последнее чтение отражает более новое чтение. В уских языках 人 (человек) и 二 (два) всё ещё произносятся «nin» и «ni» В южноминьском, особенно в Чжанчжоу, 人 — «jîn», что практически идентично японскому онъёми.
- В среднекитайском иероглиф 五 (пять) произносился с велярного носового согласного «ng» ([ŋ]), а в путунхуа он звучит как «у». В юэском языке и шанхайском диалекте же его произношение — /ŋ̩˩˧/. Японский превратил «ng» в «g»; 五 = «го». В южноминьском 五 = «го», а в диалекте Фучжоу это слово произносится «ngu».
- В путунхуа имеется слог «ху», а также «хуа» и «хуэй», но в японском это сочетание невозможно, и /h/ просто опускается. Путунхуа «l» превращается в «r». Таким образом, китайское слово huángbò (黄檗) соответствует японскому o:баку, а rúlái — (如来) нёрай.
- В остальных случаях звук /h/ (от среднекитайского [x] или [ɣ]) часто соответствует японскому «k» или «g». В старояпонском не было велярных фрикативов, в современном языке есть звук [h], который произошёл от старояпонского [ɸ], который, в свою очередь, произошёл от протояпонского */p/.
- Путунхуа «z» часто соответствует японскому «j». Слово hànzì (漢字) соответствует японскому кандзи, а hànwén (漢文, письменный китайский язык) — камбун, а zuìhòu (最後, последний) — сайго.
Таблица соответствий
Примечание:
- СК: Среднекитайский язык
- Пиньинь: современная система латинизации путунхуа. Среднекитайские инициали в пиньине изображены разными буквами (например: СК /g/ → пиньинь g,j,k,q).
- Звонкие взрывные согласные и аффрикаты среднекитайского превратились в придыхательные звуки, если соответствующее слово имело в среднекитайском первый или второй тон, и в непридыхательные в остальных случаях.
- Раннесредневековые задненёбные обструенты среднекитайского (g,k,h) и альвеолярные сибилянты (z,c,s) превратились в палатальные сибилянты (j,q,x), если за ними шёл гласный переднего ряда или глайд.
- Го-он: го-он (呉音), пришедшие из Северных и Южных династий Китая или из корейского государства Пэкче в V—VI веках. «Го» — это район У Цзяннаня.
- Кан-он: (漢音) пришли в династию Тан, в VII—IX веках.
- То-он: (唐音): дзэнские заимствования в династию Сун (X—XIII и позже).
Инициали:
| СК | Пиньинь | Го-он | Кан-он | То-он | В некоторых составных словах |
|---|---|---|---|---|---|
| /m/ | n | /mu/ → /ɴ/ | /ɴ/ | ||
| /n/ | n | /ɴ/ | |||
| /ŋ/ | ng | /u/ → см. ниже | после гласных переднего ряда, /i/; после гласных заднего ряда, /u/ → см. ниже | /ɴ/ | |
| /p/ | (—) | /pu/ → /ɸu/ → /u/ → см. ниже | /Q/ | ||
| /k/ | (—) | /ku/ | после гласной переднего ряда, /ki/; после гласного заднего ряда, /ku/ | ?? | /Q/ |
| /t/ | (—) | /ti/ [tʃi] | /tu/ [tsu] | ?? | /Q/ |
Позднейшие дифтонги:
- /au/,/aɸu/ → /ɔː/ → /oː/
- /eu/,/eɸu/ → /joː/
- /iu/,/iɸu/ → /juː/
- /ou/,/oɸu/ → /oː/
- /uu/,/uɸu/ → /uː/
Примеры
См. среднекитайский язык, пиньинь, го-он, кан-он.
- Реконструкция среднекитайского приведена по работам Уиллиама Бакстера. Его фонетическая нотация отличается от Международного фонетического алфавита. Ровный тон не указывается. См. также [students.washington.edu/coopercm/DOCtoolsExperimental/BAXTER.PDF Этимологический словарь частоупотребительных китайских иероглифов].
| Иероглиф | Значение | Среднекит. | Пиньинь | Го-он | Кан-он |
|---|---|---|---|---|---|
| 一 | один | ʔjit | yī | ichi < *iti | itsu < *itu |
| 二 | два | nyijH /ɲij³/ | èr < */ʐr/ < */ʐi/ | ni | ji < *zi |
| 三 | три | sam | sān | san | |
| 四 | четыре | sijH /sij³/ | sì | shi < *si | |
| 五 | пять | nguX /ŋu²/ | wǔ | go | |
| 六 | шесть | ljuwk | liù | roku | riku |
| 七 | семь | tshit /tsʰit/ | qī | shichi < *siti | shitsu < *situ |
| 八 | восемь | pɛt | bā | hachi < *pati | hatsu < *patu |
| 九 | девять | kjuwX /kjuw²/ | jiǔ | ku | kyū < *kiu |
| 十 | десять | dzyip /dʑip/ | shí | jū < *zipu | shū < *sipu |
| 北 | север | pok | běi | hoku < *poku | |
| 西 | запад | sej | xī | ?? sei | |
| 東 | восток | tuwng /tuwŋ/ | dōng | tsu < *tu | tō < *tou |
| 京 | столица | kjæng /kjæŋ/ | jīng | kyō < *kyau | kei |
| 人 | человек | nyin /ɲin/ | rén | nin | jin < *zin |
| 日 | солнце | nyit /ɲit/ | rì | nichi < *niti; ni | ?? jitsu < *zitu |
| 本 | основа | pwonX /pwon²/ | běn | ?? hon < *pon | |
| 上 | верх | dzyangX /dʑaŋ²/, dzyangH /dʑaŋ³/ | shàng | jō < *zyau | shō < *syau |
| 下 | низ | hæX /ɦæ²,ɣæ²/, hæH /ɦæ³,ɣæ³/ | xià | ge | ka |
См. также
Напишите отзыв о статье "Китаизмы в японском языке"
Примечания
- ↑ Масаёси Сибатани. [books.google.com/books?vid=ISBN0521369185&id=sD-MFTUiPYgC&pg=RA1-PA167&lpg=RA1-PA167&dq=%22Sino-Japanese%22+vocabulary&sig=v0OQy6QCTO_GkvVeFaNuQDf9ujQ#PRA1-PA142,M1 The Languages of Japan (Section 7.2 «Loan words", p.142)], Cambridge University Press, 1990. ISBN 0521369185
- ↑ 国立国語研究所『テレビ放送の語彙調査Ｉ』（平成7年，秀英出版） кокурицу кокуго кэнкю:дзё «тэрэби хо:со: но гой тё:са 1» (1995, Shuuei Publishing)
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Китаизмы в японском языке
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.
На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.
В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.
Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
