Китайская живопись

Китайская живопись, как вид изобразительного искусства, и одна из немногих живых восточных традиций живописи, зародилась в древнем Китае, и непрерывно эволюционирует со времен неолита и до сегодняшнего дня.

Зарождение Китайской Живописи

Относительно времени зарождения этого искусства существуют разночтения. Сама традиция приписывает создание китайской живописи четырём отцам основателям: Гу Кайчжи (кит. 顧愷之) (344—406 гг.), Лу Таньвэй (кит. 陆探微 сер. V века), Чжан Сэнъяо (ок. 500 — ок. 550 гг.) и У Даоцзы (кит. 吴道子, 680—740 гг.), живших с IV-го по VIII века нашей эры. Однако в результате археологических исследований, сегодняшние учёные отодвигают рождение китайской живописи на 1000 лет раньше, в эпоху сражающихся царств Чжань Го </span>

Второй известный представитель «живописи интеллектуалов», известный пейзажист Го Си в своём трактате «О живописи», считает картину своеобразным психологическим портретом автора, подчеркивая высокий смысл личности и благородства художника. Художник особо выделяет необходимость совершенства личности мастера. Другим важным аспектом произведения живописи он считает поэтичность, приводя принадлежащую неизвестному автору фразу: «Поэзия — это лишенная формы живопись; живопись — это обретшая форму поэзия».

Начиная со времён художника Ван Вэя (VIII век) многие «художники-интеллектуалы» отдают предпочтение монохромной живописи тушью, над цветами, считая что: «Средь путей живописца тушь простая выше всего. Он раскроет суть природы, он закончит деяние творца».

Именно в этот период зарождаются основные жанры китайской живописи:

• Жанр живописи растений, в частности живопись бамбука. Основателем живописи бамбука стал Вэнь Тун.
• Живопись Цветов и птиц.
• Горные пейзажи (山水， shan shui, то есть «горы и воды»).
• Анималистический жанр (翎毛. ling mao. то есть «пернатые и пушистые»).
• Жанр портрета.

В эпоху Тан и Сун создаются самые известные произведения китайской живописи. Появляются мастера:

• У Даоцзы (680—740).
• Ли Сысюнь (651—716) (основатель пейзажного направления китайской живописи).
• Ли Чжаодао (675—741)
• Ван Вэй (701—761)
• Хань Хуан (723—787)
• Хань Гань (ок.706 — 783)
• Чжан Сюань (714—742)
• Ся Гуй (1195—1224)
• Ма Юань (1190—1279)
• Ми Фэй (1051—1107)
• Ван Симэн (1096 — ?)
• Хуэйцзун (1082—1135)
• Чжан Цзэдуань (1085—1145)
• Вэнь Тун (1019—1079)
• Го Си (1020—1090)

Начиная со времён зарождения китайской живописи на шёлке и бумаге в V веке н. э. множество авторов предпринимают попытки теоретизации живописи. Первым среди всех, пожалуй, был Гу Кайчжи, с подачи которого были сформулированы шесть законов — «люфа»:

• Шэньцы — одухотворённость,
• Тяньцюй — естественность,
• Гоуту — композиция живописного произведения,
• Гусян — постоянная основа, то есть структура произведения,
• Мосе — следование традиции, памятникам древности,
• Юнби — высокая техника письма тушью и кистью.

Они составят идейный костяк, вокруг которого китайская живопись будет развиваться последующие столетия.

Китайская живопись после эпохи Сун

Периоды правлений династий Тан и Сун считаются временем наивысшего расцвета китайской культуры. Это же можно сказать и о китайской живописи. На протяжении последующих династий Юань, Мин и Цин художники ориентировались на образцы именно Сунского периода. При Сунском императоре Хуэй Цзуне (1082—1135) китайская культура достигла апогея и начала клониться к упадку. В 1127 году войска северных варваров Чжурчжэней осадили и захватили Кайфэн, — столицу Китая и крупнейший город на земле в то время. В плен попал и сам император — художник. Это событие ознаменовало начало эпохи северных варварских завоеваний в истории Китая. Через 150 лет после Чжурчжэньского завоевания настала эра Монгольских завоевателей. С 1271 по 1368 в Китае правила монгольская династия Юань. В 1368 к власти в Китае приходит последняя в истории китайская (Ханьская) династия Мин.

В отличие от художников Тан и Сун, живописцы последующих эпох не стремились к созданию новых стилей, а наоборот, всячески подражали стилям ушедших эпох. И часто делали это на очень хорошем уровне, как художники времён монгольской династии Юань, последовавшей за эпохой Сун.

• Чжао Мэнфу (1254—1322)
• Ван Мэн (1308—1385)
• Ни Цзань (1301—1374)
• Жэнь Жэньфа (1255—1327)
• Гуань Даошэн (1255—1327)
• Кэ Цзюсы (1290—1343)
• Чжао Юн (1289—1360)

Среди художников эпохи Юань особо стоит отметить супругов Чжао Мэнфу и Гуань Даошэн. Это был союз двух выдающихся художников, при этом супруга Чжао Мэнфу, Гуань Даошэн, жившая в 1262—1319 была одной из первых известных истории женщин художниц. Чжао Юн, родившийся от брака Чжао Мэнфу и Гуань Даошэн, также стал одним из выдающихся китайских художников. Монгольскую династию Юань сменила эпоха Мин. Среди многочисленных художников эпохи Мин выделяют четверых художников: Шэнь Чжоу, Вэнь Чжэнмина, Тан Иня и Цю Ина. Они вошли в историю под названием «уской четверки».

В целом художники Минской эпохи ориентировались на образцы эпохи Сун, как это делал крупнейший мастер эпохи Мин Вэнь Чжэнми́н (1470—1559). Но были и нововведения. Большой импульс развития получила живопись фигур. Ярким представителем Минской художественной традиции можно считать самобытного художника Цю Ина (ок. 1475 — ок. 1552 гг). Он писал сразу в нескольких жанрах и прославился и как великий пейзажист и как блестящий представитель живописи фигур. Цю Ин писал также в жанре эротической живописи, часто изображая не только обнажённую натуру, но и сам половой акт. Эротическая живопись была одним из достижений художников эпохи Мин.

Ещё один известный художник эпохи Мин — Тан Инь (1470—1524) также прославился и как великий пейзажист и как корифей живописи фигур. В эпоху Мин развивался и анималистический жанр, великим мастером в изображении обезьян был император Чжу Чжаньцзи (1398—1435). Династия Мин правила Китаем тогда же, когда в Европе расцветала эпоха возрождения. Интересно отметить, что на разных концах Евразии синхронно и независимо друг от друга возник интерес к изображению человеческого тела и в том числе обнажённой натуры.

В 1644 Династия Мин пала. Китай вновь завоёван варварами-маньчжурами, правившими поднебесной вплоть до Синхайской революции 1911 года.

И хотя вновь пришедшие завоеватели вскоре после завоевания «самокитаизировались» и соблюдали конфуцианские порядки, каждое последующее нашествие порождало новый раскол в обществе, отразившийся, в том числе и на развитии живописи. Со времён монгольского завоевания в XIII века, начинает развиваться «провинциальная» живопись художников, не желавших вступать на службу императорскому двору завоевателей. Первым известным художником-отшельником стал Ни Цзань (1301—1374). Он принадлежал к знатному роду, но, не пожелав вступать на службу монголов и передав большую часть своего имущества даосскому монастырю, он провёл остаток жизни в скитаниях. Его примеру последовали и многие другие художники эпохи Юань, такие как Хуан Гунван, У Чжэнь и Ван Мэн.

Похожая ситуация повторилась ещё раз, спустя 400 лет после монгольского завоевания, когда Китай оказался под властью новых завоевателей Маньчжуров, провозгласивших начало династии Цин. Внутриполитическая обстановка «смутного» периода смены династии Мин маньчжурской династией Цин вызвала крутой перелом в жизни и творчестве китайских художников. Чтобы выразить своё неприятие маньчжурского господства и сохранить верность Минам, многие деятели культуры категорически отказались сотрудничать с новоявленными правителями. Когда же оказалось, что господство Цин установилось прочно и надолго, немало художников впало в уныние, кое-кто принял постриг и заточил себя в монастыре. Так поступили художники Хун Жэнь, Кунь Цань, Чжу Да и Юань Цзи, вошедшие в историю как «четыре монаха».

При этом некоторые из художников-отшельников выбирали в качестве обители не только традиционные для Китая буддийскую или даосскую «религию», но и католицизм. Так художник и поэт У Ли (1631—1718) стал самым первым католическим епископом-китайцем.

Впрочем, множество талантливых художников-ханьцев (китайцев) продолжали служить при дворе Чжурчжэней и Монголов или Маньчжуров. Так, во времена монгольской империи Юань при дворе прославилась семья художников во главе с Чжао Мэнфу, а при династии Цин расцвела пышным цветом живопись в городе Янчжоу, где работали и трудились десятки тысяч художников, наиболее известными из них были художники, составившие так называемую «восьмерку янчжоуских оригиналов».

• Гао Фэнхань (1683—1749)

В течение царствования династии Цин была написана одна из основополагающих теоретических книг по китайской живописи «Цзецзыюань хуачжуань» 芥子園畫傳 (Слово о живописи из сада «горчичное зерно»).

Китайская живопись XVIII—XX веков. Эпоха перемен

XVI—XVII века обернулись для Китая эпохой больших перемен и не только из-за маньчжурского завоевания. С началом колониальной эры Китай начинает всё сильнее подвергаться культурному влиянию европейцев. Отражением этого факта стала трансформация китайской живописи. Одним из интереснейших китайских художников эпохи Цин считается Джузеппе Кастильоне (1688—1766), итальянский монах-иезуит, миссионер и придворный художник и архитектор в Китае. Именно этот человек стал первым художником, совместившим китайские и европейские традиции в своём рисунке.

Своими работами, а также уроками живописи, Кастильоне продемонстрировал особенности европейской техники рисования, требовавшей соблюдения законов перспективы и светотени, он ознакомил китайцев с таким жанрами европейского изобразительного искусства как масляная живопись и медная гравюра, благодаря ему во дворце китайского императора получили распространение плафонная живопись и натюрморт. Начиная со времён Кастильоне и вплоть до наших дней живопись маслом, а так западный стиль живописи, приобретают в Китае всё большую популярность.

XIX и XX века стали для Китая большим испытанием на прочность. Китай вступил в эпоху перемен, невиданного доселе масштаба. В течение XIX века Китай проиграл 2 опиумные войны европейским колонизаторам и подвергся значительному разорению со стороны европейцев. В 1894—1895 Китай проигрывает войну Японии и оказывается разделён между европейскими колониальными империями (в том числе и Россией), США и Японией на зоны влияния.

На рубеже XIX—XX веков Маньчжурская династия Цин окончательно себя дискредитирует, подавив национальное китайское восстание, направленное против европейского влияния (Боксёрское восстание), при помощи солдат европейских и японской армий. Вскоре Китай оказывается ареной битвы колонизаторов: Японии и России и вновь подвергается разорению. Следствием всех этих событий стала Синхайская революция 1911 года, приведшая к падению империи и провозглашению Республики. В след за синхайской революцией последовал полувековой политический хаос, отягощённый новой войной с Японией (вторая Мировая война), приведшей к новым невероятным разрушениям. В след за разрушениями времён мировой войны последовала культурная революция Мао Цзэдуна.

Все эти события не могли не оказать влияние на культурную жизнь Китая и на китайскую живопись в частности. Среди китайской интеллигенции росло число западников. В XIX веке провинциальный город Шанхай, становится центром торговли с европейскими государствами. Вскоре Шанхай стал одним из крупнейших торговых портов Китая. После этого сюда устремляются многие китайские художники, желающие заработать и изучить европейские традиции живописи. Так родилась Шанхайская школа живописи, ныне — самая известная.

Падение империи также стало одним из важнейших событий в истории Китайской живописи. Ранее императорский двор был одним из самых главных источников заказов на картины, и когда императора не стало, множество художников осталось без работы. Кроме того, как отмечалось выше, до революций XX века большинство китайских художников принадлежали к кругу придворной знати, а после этих событий живопись окончательно «ушла в массы». Из-за больших социальных потрясений многие линии художников были прерваны: с началом XX века в китайской живописи начался период «100 школ», для которого характерен порой радикальный отход от традиций и невероятная жанровая импровизация. И всё это происходило на фоне усиления влияния европейских художественных традиций в китайской живописи. Так известнейшие китайские художники XX века Сюй Бэйхун (1895—1953) и Линь Фэнмянь (1900—1991) обучались в Европе.

Однако, самой яркой личностью в Китайской живописи XX века был, безусловно Ци Байши (1864—1957), совместивший 2 несовместимые ранее для китайского художника черты биографии, он был приверженец «живописи интеллектуалов» и одновременно — выходец из бедной крестьянской семьи. Ци Байши также получил широкое признание на западе, в 1955 году он был удостоен международной премии Мира.

Ци Байши прошел путь от простого столяра до живописца с мировым именем. Внешне его картины продолжали традиции художников-интеллектуалов, так, например, в них сочетались живопись, каллиграфия, поэзия и граверное мастерство, однако в то же время в них явно чувствуется самобытность и оригинальность автора, жизнь которого сложилась так не похоже на жизнь обычного интеллигента. Долго прожив в деревне, Ци Байши с удовольствием писал деревенские пейзажи, овощи, плоды, насекомых, рыб. Сегодня, китайская живопись переживает новый период трансформации. После открытия Китая западному миру в конце XX века, в Европе Америке и России растёт интерес к китайской живописи, и в наши дни, среди мастеров китайской живописи появляется всё больше европейцев, русских и американцев.

Живопись и каллиграфия

Важнейшая особенность китайской изобразительной традиции — неразрывное единство живописи, графики и каллиграфии — искусства красивого написания букв. Кистями и тушью на бумаге или шелке поэты пишут стихи, а художники — картины. В живописи и графике предпочтение отдается линии. Она способна соединять и разъединять, быть связующей нитью и границей. Особенно большое значение в китайской графике имела кривая линия — знак круговорота Великого пути. До появления бумаги надписи делали на узких бамбуковых пластинках, что во многом объясняет особенность написания китайских иероглифов сверху вниз. В VII—XIII вв. живопись завоевала ведущее место среди других видов искусства. Художники расписывали стены храмов и дворцов. На картинах великих мастеров можно увидеть традиционные объекты: благоухающую орхидею, вечнозеленые сосны и кипарисы, несокрушимые скалы, воплощение жизненной силы — бамбук, животных, птиц и др. Китайская живопись основана на тонком соотношении нежных минеральных красок, гармонирующих между собой. Передний план обычно отделялся от заднего группой скал или деревьев, с которыми соотносились все части пейзажа. Композиционный строй картины и особенности перспективы были рассчитаны на то, чтобы человек ощущал себя не центром мироздания, а малой его частью. С древнейших времен в Китае существовала живопись на шелке. Художники создавали миниатюрные живописные композиции на веерах, экранах и ширмах, писали на многометровых свитках сцены городской и дворцовой жизни, пейзажи. Сюжетами служили мифы о героях — предках, чудесных птицах и загробном мире. В творчестве Ци Байши, одного из наиболее известных китайских художников, жившего на рубеже XIX—XX вв., отразились классические традиции и экспериментальные поиски. Он копировал образцы классической живописи и каллиграфии и при этом много работал с натуры в поисках собственных, неповторимых средств выразительности. Первая тушечница и палочка туши, обе старые и потрескавшиеся, были подарены юному Ци Байши его дедом. Затем он купил ему кисть и немного копировальной бумаги. С этого времени начались годы упорного труда и путь к славе. Особенную популярность принесли художнику картины, выполненные в жанре «цветы — птицы». Он любил изображать пионы, лотосы, цветы дикой сливы, вьюнки травы и т. п. Особое пристрастие питал художник к водным обитателям: рыбы, креветки, крабы, лягушки ценились мастером как объекты чрезвычайной художественной выразительности. Ци Байши не переставал удивляться красоте мира, сочности, свежести и яркости плодов граната, персиков, винограда, ягод вишни, которые писал виртуозно.

Живопись и служение государству

Интересно, что большинство великих китайских художников эпох Тан, Сун Юань и Мин совмещали свои занятия искусством и службу государству. Почти каждый выдающийся художник, каллиграф и поэт был также и уважаемым чиновником.

Притом, часто великие художники служили на совсем не связанных с творчеством должностях. Ван Вэй, о котором было сказано выше, занимал должность секретаря гражданской палаты, а затем секретаря императорского двора в империи Тан.

Два самых известных художника эпохи Юань были также и выдающимися администраторами. Жэнь Жэньфа занимал пост заместителя главного инспектора ирригационных сооружений, а государственные посты Чжао Мэнфу включали должность губернатора провинций Чжэцзян, Цзянси и главы Академии Ханьлинь.

Вообще надо сказать, что в Китае испокон веков к живописи и каллиграфии культивируется крайне почтенное отношение. Престиж живописи был настолько велик, что многие императоры не только интересовались живописью, но и были отличными художниками, как например Сунский император Хуэй Цзун (1082—1135), или император династии Мин — Чжу Чжаньцзи (1398—1435).

Китайская живопись маслом

Сегодня многие китайские художники предпочитают европейские масло и холст, взамен традиционных туши, акварельных красок и тонкой бамбуковой и рисовой бумаги. Начало китайской живописи маслом положил итальянский монах иезуит Д. Кастильоне.

Суми-э

Живопись Суми-э является японской разновидностью китайской живописи. Изначально Суми-э, как и Се-и была монохромной и писалась лишь при помощи туши, но со временем японские художники начали писать и цветными минеральными красками. Большой импульс развития живопись Суми-э получила не только в Японии но и в других странах мира, в частности в США и России. В Москве сегодня существует школа живописи Суми-э, поддерживаемая посольством Японии.

Жанры Китайской живописи

Среди жанров китайской живописи выделяют следующие:

• пейзажи «горы — воды»,
• цветы и птицы,
• живопись бамбука,
• анималистическая живопись,
• живопись фигур и портретная живопись.

Символизм в Китайской живописи

Для китайской живописи также характерен крайне изящный язык образов. Часто изображая что-либо, китайский художник закладывает в рисунок определённый подтекст. Некоторые образы встречаются особо часто, например четыре благородных растения: орхидея, бамбук, хризантема, слива мэйхуа. Кроме этого каждое из этих растений соотносится с определённым качеством характера. Орхидея нежна и утончена, ассоциируется с нежностью ранней весны. Бамбук — символ непреклонного характера, настоящего мужа высоких моральных качеств (Сюнь-цзы). Хризантема — прекрасна, целомудренна и скромна, воплощение торжества осени. Цветущая дикая слива мэйхуа ассоциируется с чистотой помыслов и стойкостью к невзгодам судьбы. В растительных сюжетах встречается и другая символика: так, рисуя цветок лотоса, художник рассказывает о человеке, который сохранил чистоту помыслов и мудрость, живя в потоке бытовых проблем.

Инструменты Китайской традиционной живописи

Для написания традиционных китайских картин применяют ограниченный набор средств, так называемые «четыре сокровища» художника: китайская кисть, краска, тушечница для растирания туши и минеральных красок, бумага.

Литература

• «Слово о живописи из сада с Горчичное Зерно» — М.: Наука, 1969.
• Самосюк К. «Го Си». — М.: Искусство, 1978.
• Открытое китайское искусство. Каталог выставки. СПб., 2007. ISBN 978-5-9501-0121-2
• Пострелова Т. А. «Академия живописи в Китае в X—XIII вв.» — М.: Наука, 1976.
• Виноградова Н. А. «Китайская пейзажная живопись». — М.: Изобразительное искусство, 1972.
• Го Жо Сюй «Записки о живописи: что видел и слышал». — М.: Наука, 1978.
• Завадская Е. В. «Эстетические проблемы живописи старого Китая». — М.: Искусство, 1975.
• «Three Thousand Years of Chinese Painting». Yale University Press, 1997.
• «Китайские трактаты о портрете». — Л.: Аврора, 1971.
• Fong, Wen (1973). Sung and Yuan paintings. New York: The Metropolitan Museum of Art. ISBN 0870990845.
• Liu , Shi-yee (2007). Straddling East and West: Lin Yutang, a modern literatus: the Lin Yutang family collection of Chinese painting and calligraphy. New York: The Metropolitan Museum of Art. ISBN 9781588392701.

Ссылки

• [dveimperii.ru/articles/2 Слово о живописи из сада с Горчичное Зерно]
• [sadpanda.cn/reading/calligraphy Книги по китайской живописи]

Отрывок, характеризующий Китайская живопись

– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.