Китайский театр TCL
| Китайский театр TCL | |
 | |
| Основан | |
|---|---|
| Здание театра | |
| Местоположение |
Бульвар Голливуд, Голливуд, Лос-Анджелес |
| Ссылки | |
|
[www.manntheaters.com/chinese/ Официальный сайт] | |
Китайский театр TCL (англ. TCL Chinese Theatre; до 2013 — Китайский театр Граумана) — кинотеатр на 1162 места, расположенный на бульваре Голливуд в Лос-Анджелесе. Здание построено в 1927 году импресарио Сидом Грауманом, и до начала января 2013 года кинотеатр назывался «Китайский театр Граумана» (англ. Grauman's (Mann's) Chinese Theatre). В кинотеатре традиционно проходят премьеры многих голливудских фильмов.
В сентябре 2007 года кинотеатр приобрела фирма «CIM Group» — крупнейший владелец коммерческой недвижимости в Голливуде. В 2013 году Китайский театр Граумана переименован в Китайский театр TCL. Новое имя появилось в рамках спонсорской сделки с китайской компанией, производящей электронику. Стоимость сделки составила $5 миллионов[1].
«Аллея славы» перед театром
На площадке перед кинотеатром расположена знаменитая голливудская Аллея славы, где в цементе сохраняются отпечатки рук или ног многих кинозвезд, выбранных, в отличие от Аллеи звёзд, владельцами театра. Первой свои отпечатки там оставила звезда немого кино Норма Толмадж, случайно наступив на влажный цемент возле театра.
На тротуаре у Китайского театра Граумана есть отпечатки рук и ног Чарли Чаплина, Джека Николсона, Мэри Пикфорд, Дугласа Фэрбенкса, Мэрилин Монро, Клинта Иствуда, Харрисона Форда, Джонни Деппа, Арнольда Шварценеггера, Уилла Смита, Шер, Джима Керри, Аль Пачино, Майкла Джексона, Робина Уильямса, с июля 2007 года актёров фильма о Гарри Поттере: Дэниела Рэдклиффа, Руперта Гринта и Эммы Уотсон. Кроме того, там есть следы лап легендарной немецкой овчарки-актёра Рин Тин Тина. В ноябре 2011 года свои отпечатки оставили актеры сумеречной саги: Кристен Стюарт, Роберт Паттинсон, Тэйлор Лотнер, а также американский актёр Микки Рурк. 26 января 2012 года на Аллее славы перед Китайским театром Граумана появились отпечатки стоп и ладоней Майкла Джексона, их оставили дети покойного певца, используя его ботинок и знаменитую перчатку с серебристыми блестками. Рядом дети оставили отпечатки собственных ладоней.
Также в 2012 году Кристофер Нолан удостоился чести оставить отпечатки своих рук и ног. Нолан стал одним из самых молодых кинематографистов, «наследивших» у легендарного театра, и лишь восьмым режиссёром, которому была предоставлена такая возможность. В 2013 году свои отпечатки оставили актёры Роберт Де Ниро, Джеки Чан, Сандра Буллок и Бен Стиллер.
В массовой культуре
В документальном сериале «Жизнь после людей» показана судьба театра: в ближайшие 10 лет без людей театр сгорит в пожаре в Лос-Анджелесе.
Напишите отзыв о статье "Китайский театр TCL"
Примечания
- ↑ [articles.latimes.com/2013/jan/11/business/la-fi-ct-chinese-theater-20130111 China firm buys naming rights to Grauman's Chinese Theatre]
Ссылки
- [www.tclchinesetheatres.com Официальный сайт]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 10 мая 2014 года. |
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Grauman's Chinese Theatre (англ.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
Отрывок, характеризующий Китайский театр TCL
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
