Китайская цивилизация

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Китай (страна)»)
Перейти к: навигация, поиск

Кита́й (кит. трад. 中國, упр. 中国, пиньинь: Zhōngguó, палл.: Чжунго, «центральное государство», «срединное государство») — страна Восточной Азии. Китай относится к наиболее древним цивилизациям, которая вобрала в себя большое число государств и культур.

Китай имеет долгую и практически непрерывную историю, а также одну из древнейших и сложнейших систем письма. До XIX века он был одним из самых передовых мировых государств и основным культурным центром Восточной Азии. Китайское влияние на соседние государства остаётся существенным и по сегодняшний день. Китай — родина многих изобретений, которые изменили судьбу человечества. Среди них — Четыре великих изобретения: бумага, компас, порох и книгопечатание.





Этимология

На разных языках Китай имеет разные названия. В статье рассматриваются наиболее употребляемые.

Центральное государство — «Чжунго»

Чжунго (中國/中国) — самоназвание Китая. Первый иероглиф «чжун» (中) обозначает «центр» или «середину». Второй знак «го» (國 или 国) толкуется как «страна» или «государство». Начиная с XIX века в западной и отечественной историографии это название Китая переводят как «Срединное государство» или «Срединная империя». Однако такой перевод не совсем верен, поскольку слово «чжунго» издавна обозначало центр «Поднебесной» — территории, на которую распространялась власть императора — «Сына Неба», имеющего «Небесный мандат» на правление. Соответственно, точным переводом является «Центральная страна» или «Центральное государство».

Термин «чжунго» не используется в истории Китая постоянно. Он имел разнообразный культурный и политический подтекст в зависимости от эпохи[1].

К началу 1 тысячелетия до н. э. значение слова «чжунго» эволюционировало в сторону расширения границы термина. Как пишет «Книга Песен», написанная около 1000 года до н. э., сначала им обозначались округа вокруг столицы или императорских владений.

В период «Весны и Осени» (722—481 до н. э.) словом «чжунго» обозначались государственные образования, которые выводили свою политическую генеалогию от династии Западное Чжоу (1122—771 до н. э.) в долине реки Хуанхэ. Этим они противопоставляли себя государству Чу располагавшемуся южнее, на реке Янцзы, и государству Цинь на «варварском Западе».

Однако во время правления династии Хань (206 до н. э.220) государства-изгои Чу и Цинь стали составляющими китайской империи, потому они были автоматически включены в «чжунго». Таким образом сложилось более широкое понятие «Центральной страны». Со временем этим понятием стали именовать территории, подчинённые «центральной» власти. Как свидетельствуют «Исторические Записки» Сыма Цяня: «Восемь гор известны в империи. Три из них у варваров Ман и И. Пять — у „чжунго“».

Существовало также понимание «чжунго» как земель Северной китайской равнины. Так, «Хроники трёх королевств» (III век) противоставляют эти территории, называя их «центральными», краям в долине реки Янцзы — У и Юэ. В этом значении «чжунго» ассоциируются с этническими китайскими (хуа 华 или 華, ся 夏) землями.

Изменение значения термина произошло с началом вторжений северных кочевых племен в Китай, которые захватили «колыбель» китайской цивилизации и создали в равнине реки Хуанхэ собственные государства. Новые, этнично не-китайские династии Северного Китая начали называть свои владения «чжунго», а вражеские южные правительства этнических китайцев Южного Китая — «варварами». Соответственно, в середине 1 тысячелетия произошла трансформация термина «чжунго», и он перешёл из этнической плоскости в политическую. С этого времени понятие «Центральное государство» стало ассоциироваться больше с определённой географической и политико-цивилизационной общностью, чем с этнической группой.

Тем не менее, в средневековье «чжунго» не утратил окончательно своего этнического подконтекста. В период правления династии Тан китайские земли севера и юга были объединены, что способствовало распространению использования названия «чжунго» на южной территории. Дальнейший раскол Китая, в связи с набегами северных кочевников, закрепил название «центральной страны» за южно-китайскими землями именно благодаря тому, что они были традиционным местом нахождения этнической китайской власти.

В начале XX века термин «чжунго» был впервые использован в названии государства Республики Китай (中華民國, «Народное государство Чжунго»). С 1949 года Китайская Народная Республика (中华人民共和国) также вписала в своё официальное название это слово.

Современное название национальности «китаец» (中国人, чжунго жэнь) также содержит этот термин. Частое использование слова «чжунго» способствует формированию китаецентрического мировоззрения жителей Китая и постепенной «китаизации» национальных меньшинств КНР и Республики Китай.

«China»

Латинское название Китая «China», которое перекочевало во многие европейские языки, вероятно, происходит от имени китайской династии Цинь (221206 до н. э.). Скорее всего, китайские купцы, которые торговали на шёлковом пути и путешествовали в Римскую империю, называли себя циньцами. Это название «Цинь» записывалось римлянами как «Cina», что со временем превратилось в «China».

«Китай» и «Катай»

Слово «Китай» по общераспространённой версии происходит от имени «Катай», которое, в свою очередь, возникло от названия не китайской, а прото-монгольской группы кочевых племён из Маньчжурии — киданов (китаев). В 907 году они захватили Северный Китай и основали в нём свою династию Ляо. Их место в XII—XIII веках заняли другие кочевники — чжурчжэни и монголы, однако этноним их предшественников закрепился как топоним Северного Китая. Благодаря европейским купцам, в частности, Марко Поло, это название в форме «Катай» («Cathay») попало в средневековую Западную Европу, вытеснив латинское «China». Отсюда оно перешло в большинство славянских языков, где превратилось в «Китай». На Западе «Катай» изредка употребляется как поэтическое название «Китая».

Термином «Китай» может также определяться:

Слово «китайский» или «китаец» означает принадлежность к Китаю как к универсальному образованию «чжунго» — «Центральному государству», а не к этнической группе. В этом понимании оно близко к значениям слов «российский» или «американский». Тем не менее, не следует забывать, что в Китае издавна существует господствующая этническая группа хань (титульная нация, которая составляет свыше 90 % населения КНР и Республики Китай), с которой преимущественно, как и с русскими Российской Федерации и англосаксами США, ассоциируется население страны. Эта этническая группа первоначально имела название китайцы, и со временем экстраполировала её на остальные этносы. Поэтому неразборчивое в этническом смысле использование названия «китайцы» для выходцев из современных КНР или Республики Китай только способствует ассимиляционной политике правительств этих стран в отношении этнично «не-китайских» народов.

Серес (Σηρες)

Серес (Σηρες) — греческое название Китая, которое использовали греки и римляне древнего мира. Оно обозначает «шёлковый» или «страна шёлка». Вероятнее всего, происходит от китайского «си» (絲, 丝 — шёлк). От этого названия произошло латинское слово «serica» — «шёлк».

«Sinae»

«Синэ» («Sinae») — другое название Южного Китая, которое использовали греки и римляне наряду с «Cina» («China»). В источниках используется «метрополис Синэ», однако учёные до сих пор не могут локализовать его. «Синэ» было изменено на латинские префиксы «Sino-» и «Sin-», которыми стали обозначать относящиеся к Китаю предметы и явления. В русском языке эти префиксы используются в словах «синология», «синолог» и других.

Хина и «Кина»

Словом «Хина» («China») называют Китай в Центральной Европе, в частности в Германии и Польше (Chiny), а слово «Кина» используется преимущественно в Северной Европе, в частности в Швеции, а также в республиках бывшей Югославии и Греции. Они происходят от иного чтения «Cinа» («China»).

История

Китай — одна из древнейших цивилизаций мира. Она стоит в одном ряду с цивилизациями шумеров Тигра и Евфрата, индийцев Инда и египтян Нила. Особенностью китайской цивилизации является то, что она развивалась изолированно от других цивилизационных центров. Её достижением стала, в первую очередь, логографическая система письма, которая используется сегодня в странах Восточной Азии.

Доисторический период

Археологические находки показывают, что древние люди вида Homo erectus заселили территорию современного Китая между 2,24 млн — 250 тыс. лет назад. В местности Чжоукоудянь вблизи Пекина были найдены останки так называемого синантропа, которые датируются 550—300 тыс. лет назад. Синантропы умели изготавливать простые каменные орудия и добывать огонь.

Приблизительно 70 000 лет назад новые люди современного вида Homo sapiens заселили Китайскую равнину, вытеснив синантропов и их потомков. Наиболее ранние остеологические подтверждения существования современных людей на территории Китая (человеческие останки со стоянки Люцзян) датируются 67 тысячелетием до н. э.

Государственность Китая имеет очень длинную историю. Легенды, возникновение которых историки относят к третьему тысячелетию до нашей эры донесли до нас имена первых трёх властителей и пяти императоров Китая.

Согласно современной историографии, первой династией Китая была Ся. Доказательством её существования служат раскопки городских поселений и могил вблизи Эрлитоу в провинции Хэнань. Эта археологическая культура датируется периодом от 2070 до 1600 до н. э. В поселениях найдены мастерские для производства бронзовых сосудов, керамика, штампы с простейшими иероглифами. Большинство западных учёных отрицает существование этой династии.

Древние государства на территории Китая

Первой исторически достоверной династией считается династия Шан (другое название Инь), которая контролировала территории равнины реки Хуанхэ в Восточном Китае между XVIII и XII столетиями до н. э. Её уничтожил один из западных вассальных родов, который основал династию Чжоу, которая правила с XII до V века до н. э. Центральная власть новой династии ослабла в связи с возрастанием политической и экономической мощи удельных правителей, которые создали в середине VIII века до н. э. ряд формально независимых государств. С V по II века до н. э. эти государства постоянно воевали между собой, однако в 221 до н. э. были объединены Цинь Ши Хуан-ди в единую империю. Новая династия Цинь просуществовала несколько десятилетий, но именно она сформировала Китай как имперское образование.

Период господства династии Хань продолжался с 206 до н. э. по 220 годы. В этот период началось формирование китайцев как единого этнического сообщества.

Средневековые государства на территории Китая

После дезинтеграции Китая в III—VI веках в связи с нападениями кочевников с севера, империя была объединена династией Суй в 580 году. VII—XIV века, время господства династий Тан и Сун, считаются «золотым веком» Китая. Именно в этот период произошло большинство научных открытий и достижений в культуре. В 1271 году монгольский правитель Хубилай объявил начало новой династии Юань. В 1368 году, в результате антимонгольского восстания, началась новая этнически китайская династия Мин, которая правила Китаем до 1644 года.

Империя Цин

Последней императорской династией Китая стала династия Цин, которую начали завоеватели Китая маньчжуры. Она была свергнута революцией в 1911 году.

Как и большинство китайских режимов, правление Цин было авторитарным. Часто использовались жёсткие методы для обеспечения стабильности власти. Во время господства маньчжурской династии Цин этнических китайцев-ханьцев заставляли носить долгую косу, как у маньчжуров, в знак верности новой династии.

В XVIII веке технологически мощный Китай проводил активную политику покорения народов Центральной Азии, которых китайцы издревле считали «варварами». Однако в XIX веке он сам стал жертвой «варваров Запада» — колониальной политики стран Западной Европы и США. Наиболее разрушительную роль для цивилизации Китая сыграли Опиумные войны, в результате которых к 1860 году Китай окончательно попал в экономическую зависимость от Великобритании и Франции.

Республиканский Китай

1 января 1912 года с падением династии Цин была создана Республика Китай (другое название Китайская Республика). Сунь Ятсен, лидер Национальной Партии Гоминьдан, был провозглашён первым президентом. Вскоре его сместил с этой должности бывший генерал цинских войск Юань Шикай, который провозгласил себя новым императором, однако его империя умерла вместе с ним.

После Юань Шикая Китай оказался де-факто раздробленным на ряд провинциальных правительств, хотя де-юре международная общественность признавала центральной только Пекинскую власть. В 1927 году партия Гоминьдан под командованием Чан Кайши смогла объединить страну. Столица была перенесена в город Нанкин. Поскольку националисты захватили власть и создали однопартийное правительство, в стране появилась мощная оппозиция — коммунисты. Продолжалась борьба между правительственными войсками и красными партизанами, которая ослабляла Китай и тормозила проведение демократических реформ.

Китайско-японская война 1937—1945 годов на некоторое время объединила националистов и коммунистов против общего врага. Но после капитуляции Японии в 1945 году, государственная сокровищница Республики оказалась пустой. Это стало причиной взаимных обвинений Гоминьдана и Компартии Китая, которые привели к гражданской войне. Победа коммунистов вынудила правительство Республики Китай перебраться на остров Тайвань, где она существует и сегодня.

«Два Китая»

С победой в гражданской войне Коммунистическая партия Китая провозгласила себя правопреемницей Республики Китай и 1 октября 1949 года основала новое государство — Китайскую Народную Республику (КНР). Военные действия между КНР и Тайваньским правительством были приостановлены в 1950 году, но фактически обе стороны до сих пор остаются в состоянии войны.

В 1970-х годах Тайванская Республика Китай и материковая Китайская Народная Республика ступили на путь серьёзных реформ. В случае с Тайванем это были демократические преобразования, направленные на создание многопартийной системы и либерализацию экономики. КНР пошёл другим путём — усиление диктатуры Компартии, огосударствление экономики и реализация «культурной революции».

В 1978 годах правительство КНР начало курс на либерализацию экономики, однако оставило монополию власти в стране за коммунистами. Выступления студенчества в 1989 году на пекинской площади Тяньаньмэнь, которое требовало перемен в политике, были жёстко подавлены.

В 1997 году КНР вернула себе остров Гонконг от Великобритании и в 1999 году остров Макао от Португалии.

Современность

Гражданская война в Китае по окончании Второй мировой войны привела к фактическому разделению этого региона на два государства, которые продолжают использовать в своем названии слово «Китай». Это — Китайская Народная Республика (КНР), которая занимает территорию материкового Китая, и Китайская Республика, которая контролирует остров Тайвань и прилежащие к нему острова.

Два государства — Китайская Народная Республика и Китайская Республика — настаивают на легитимности своей власти и утверждают, что именно они являются полноправными правителями «Китая». КНР — коммунистическое государство, в то время как Китайская республика — националистическое. Хотя в 1949 году международная общественность признала за Китайской Республикой право на владение материковым Китаем, с 1970-х годов большинство стран изменило внешнеполитическую ориентацию на КНР и перенесли свои представительства из Тайбэя в Пекин.

Хотя правительство Китайской Республики не отказалось от своих претензий на Китай, Тибет и Внутреннюю Монголию, оно всё больше идентифицирует себя как правительство острова Тайвань. Политические круги Китайской Республики пребывают в постоянной диалектической борьбе относительно вопроса провозглашения независимости острова. КНР считает Тайвань неотъемлемой частью своего государства, а потому постоянно пытается вытеснить представителей Китайской Республики из разных международных организаций, усиливая его изоляцию.

На сегодня 23 государства, включая Ватикан, продолжают признавать Китайскую Республику официальным Китаем. В противовес этому, большинство правительств мира рассматривают КНР как законного представителя Китая.

Территория

Историческое деление Китая

Административные единицы высшего уровня Китая изменялись в зависимости от правящей династии или правительства. К этим единицам относят, в первую очередь, края и провинции. Среди единиц нижнего уровня существовали префектуры, подпрефектуры, департаменты, командирства, уезды и округа. К современным административным единицам относят города уровня подпрефектуры, города уровня округа, населённые пункты и городские общины.

Большинство китайских династий размещали свою резиденцию в сердце Китая, его этнически китайской части — долине реки Хуанхэ. Эти династии расширяли свои владения за счёт иностранных территорий Внутренней Монголии, Маньчжурии, Синьцзяна, Тибета, Вьетнама и Кореи. Хотя последняя манчьжурская династия Цин, наследниками которой считают себя КНР и Республика Китай, включила в Китай большинство вышеупомянутых земель, сам Китай имеет определённые древние границы — Великая китайская стена на севере, Тибетское плато на западе и джунгли Индокитая на юге.

На север от Великой китайской стены находятся Внутренняя Монголия и Маньчжурия, исконные места проживания евразийских кочевников, которые сейчас освоены этническими китайцами. На Западе расположены Синьцзян-Уйгурский и Тибетский автономные районы, в которых существовали государства уйгуров и тибетцев. Сейчас там также ускоренными темпами проводится ассимиляция. Юг Китая был родиной многих народностей, малочисленность и раздробленность которых практически никогда не представляла угрозы для китайской власти.

К традиционному разделению Китая относят разделение на Южный и Северный Китай, граница между которыми проходит по реке Хуай и горам Циньлун.

География и климат

Ландшафты Китая разнообразны. Горы и плато преобладают на западе, а низменности — на востоке и юго-востоке. В результате этого, основные реки текут с запада на восток, включая большие реки Хуанхэ, Янцзы, Амур, а некоторые — на юг (реки Меконг, Брахмапутра). Большинство рек Китая впадает в Тихий океан.

На востоке, вдоль побережья Жёлтого и Восточно-китайского морей находятся аллювиальные равнины, которые плотно заселены. На севере, на краю плато Внутренней Монголии можно увидеть травянистую степь. Юг Китая покрыт холмами и невысокими горами. В центрально-восточной части расположены дельты Хуанхэ и Янцзы. Большинство пахотных земель находятся вдоль этих рек. Южная провинция Юньнань является частью так называемого субрегиона «Большой Меконг», в который входят Мьянма, Лаос, Таиланд, Камбоджа и Вьетнам.

В западной части Китая на севере находится большая аллювиальная равнина, а на юге — известняковое плоскогорье, покрытое холмами средней величины. В этой части Китая расположены Гималаи, с самой высокой в мире горой Эверестом. Северо-запад покрыт пустынями, такими как Такла-Макан и пустыня Гоби, которые постоянно разрастаются. В течение тысячелетий горы провинции Юньнань служат природной границей, которая отделяет Китай от Бирмы, Лаоса и Вьетнама.

Климат Китая разнообразен. Северная зона, которая включает Пекин, характеризуется очень холодными зимами. Центральная зона, которая включает Шанхай, умеренная. Для южной зоны, которая включает Гуанчжоу, характерен субтропический климат.

В связи с частыми засухами и несовершенным хозяйствованием часто случаются пылевые или песчаные штормы весной. Ветер разносит пыль в восточном направлении, до Тайваня и Японии. Шторма иногда достигают Западного побережья США. Вода, эрозия грунтов и загрязнение окружающей среды Китая перерастают из внутренних китайских проблем в международные.

Общество

Демография

Население Китая (КНР и Республики Китай) составляет 1390 миллионов человек в 2012. Это одна пятая часть всего населения Земли. Хотя в КНР проживает более 100 этносов, коммунистическое правительство признаёт только 56. Наибольшей этнической группой Китая являются ханьцы (собственно китайцы) — 91,9 %. Она неоднородна и делится на ряд этнографических групп, большинство из которых — это бывшие самодостаточные этносы, ассимилированные китайцами-ханьцами.

Ассимиляция — древний метод правителей Китая, направленный на увеличение количества лояльных режиму подданных. Много не-китайских этносов северных степей или южных джунглей исчезли в «плавильном котле» китайской культуры. Как правило, начало экспорта китайских технических и культурных ноу-хау этническим группам, которые стояли на более низком научном и социальном уровне, чем китайцы, ознаменовывало начало исчезновения самобытной культуры этих групп, с дальнейшим абсорбированием их представителей в ханьское общество.

Хотя сегодняшний термин «китаец» (中国人, чжунго жэнь, «человек Центрального государства») или «китайская нация» (中華民族/中华民族 чжунхуа минцзу, «народ Центрального государства») является политическим трансэтническим понятием, они имеют этнический подконтекст. Концепция «чжунго» — «Центральной державы» — была изобретена самими этническими китайцами. Её пропагандирование среди не-китайских обществ в виде надэтнической категории уменьшало сопротивление китаизации этих обществ и, соответственно, ускоряло ассимиляцию не-китайских этносов.

Языки

Большинство языков Китая принадлежит к сино-тибетской языковой семье. На них разговаривают около 29 этносов. Существует также несколько крупных и малых китайских языков, иногда называемых диалектами. Среди них наиболее используемыми являются севернокитайский (на нём разговаривают около 70 % населения), у (и его самый знаменитый шанхайский диалект), юэ («кантонский»), миньская супергруппа, сян, гань и хакка. К не-китайским языкам относятся языки чжуан (тайцев), монголов, тибетцев, уйгуров (тюрков), хмонг и корейцев. На этих языках разговаривают преимущественно этнические меньшинства.

«Путунхуа» — основанный на северных диалектах произносительный стандарт, литературный язык, — официальный язык КНР и Китайской Республики. Этот вариант китайского языка преподают в школах, используют в средствах массовой информации, литературы, органах власти. Не-китайские языки признаны официальными в некоторых автономных регионах, где компактно проживают этнические меньшинства.

«Разговорный китайский» или «байхуа» — письменный стандарт для путунхуа, который используется официально с XX века. До этого стандартом письменного языка был классический китайский язык «вэньянь», по образцу средневековой латыни. Этот язык является до сих пор обязательным для изучения в высшей школе.

Китайские языки основаны на иероглифической письменности, в то время как языки чжуан, тибетский, уйгурский и монгольский имеют собственные алфавиты.

Религия

Благодаря «культурной революции» 62 % населения КНР (797.7 миллионов человек) называют себя атеистами. Однако для значительной группы материковых китайцев религия играет очень важную роль, особенно буддизм, даосизм и конфуцианство (в последнее время и католичество — более 50 млн).

КНР — атеистическое секулярное государство, однако в нём позволяется следование религиозным практикам, которые признаны правительством. То есть, существует возможность реализовать, хотя и ограниченно, право свободы совести. Даосизм и буддизм, вместе с моралистическим конфуцианским кодексом были основными религиозными учениями Китая в течение 2 тысячелетий, поэтому даже коммунистическое правительство не может пренебрегать этой традицией.

Республика Китай, согласно официальным данным китайского руководства, не ограничивает ни одну религию или вероучение. В ней не существует преград для реализации права на свободу совести. По некоторым данным, есть ограничения в религии для членов единственной в Китае партии — коммунистической партии чиновников. Также широко известны случаи запрета религиозных направление, например, Фалуньгун и радикального ислама.

Однако существует и другое мнение о том, как относится коммунистическая партия Китая к верующим: «В середине февраля 2006 года группа экспертов по правам человека из Объединённого Королевства Jubilee Campaign опубликовала 140-страничный материал, состоящий из секретных документов, нелегально переданных сотрудниками Министерства общественной безопасности Китая в Комитет по расследованиям религиозных гонений. Ранее свидетельства о садистских преследованиях верующих в КНР просачивались сквозь информационные барьеры довольно часто, но упомянутый документ — это первый случай, когда в распоряжении ошеломлённых исследователей оказались официальные документы, по которым стало возможно судить о размахе антирелигиозной деятельности нео-маоистов, их методологии и планах.

Согласно этим документам, правительство Китая занимается планомерным исследованием „культов“, которые способны стать „подкрадывающейся угрозой нашей безопасности и защиты“. Под ними подразумеваются все религиозные организации, не зарегистрированные органами общественной безопасности, кроме четырнадцати зарегистрированных и, по мнению партийного руководства, „миролюбивых и безопасных“. В составе же „подкрадывающейся угрозы“, кроме местных культов, оказались общины католиков и протестантов, решившие не присоединиться к „патриотическим“ религиозным организациям, которые контролирует атеистическая власть, нелегальные буддистские и прочие религиозные группы. За такого рода „угрозу национальной безопасности КНР“ верующие — христиане, мусульмане и прочие, рискуют оказаться в пожизненном заключении либо быть казнёнными»[2].

Культура

События XIX—XX столетия вынудили китайцев задуматься над необходимостью отказа или сохранения собственной цивилизационной модели. Западники обещали Китаю «светлое будущее» при условии тотальной вестернизации и ставили в пример Японию. Политика насаждения демократии в традиционном китайском обществе потерпела поражение — частично из-за авторитарной «традиции» управления, а частично из-за внутренних и внешних войн.

Китайское общество сохраняло средневековые традиции до начала в КНР так называемой «культурной революции». Её целью было реформирование китайского села, пропаганда новых коммунистических ценностей, создание новой передовой китайской культуры, «не ограниченной конфуцианскими догматами». В результате «революции» многие культурные деятели были репрессированы, а большинство традиций — ликвидированы как «регрессивные практики» или «феодальные пережитки». Было проведено реформирование иероглифической письменности, что сделало недоступными для будущих поколений тексты произведений, которые писались их предшественниками. Однако с 1980-х годов «культурная революция» была прекращена, а коммунистическое правительство взяло курс на формирование «патриотично настроенной нации», начав реставрацию традиций.

На Тайване подобных культурных реформ не проводили, уважая традиции письменности и чиновничества. Значительная часть бюджета Республики Китай шла на подготовку специалистов в области культуры.

Система письма

Китайская иероглифика насчитывает свыше 50 тысяч знаков. Она изменялась и имела разные стили написания. Первые знаки появляются на костях для гадания за 2 тысячелетия до н. э. Каллиграфия, умение красиво писать иероглифы, считается в Китае вершиной искусства. Большинство священных текстов буддизма, даосизма и конфуцианства написаны от руки.

Книгопечатание развивалось со времени правления династии Сун. Академии учёных, которые занимались изданием и переписыванием классики, традиционно спонсировались государством. Члены императорской семьи нередко принимали участие в учёных советах.

Экзамены

Одной из основных черт традиционной китайской культуры были государственные экзамены. Они способствовали воспитанию образованной элиты, поскольку кандидат, который хорошо знал классические тексты, независимо от социального происхождения был способен занять ранг чиновника. Последние имели высокий социально-экономический статус. Люди гуманитарных занятий — писатели, философы, учёные — были людьми «первого сорта» в Китае. Государство их всецело поддерживало.

Наука

Технологические открытия Китая были следующими:

Другие области знаний:

Напишите отзыв о статье "Китайская цивилизация"

Примечания

  1. [www.tuva.asia/lib/books_regions/5156-dmitriev-kuzmin.html?utm_source=twitterfeed&utm_medium=twitter Дмитриев С. В., Кузьмин С. Л. Что такое Китай? Срединное государство в историческом мифе и реальной политике. — Восток (Oriens), № 3, 2012, с.5-19.]
  2. (Статья «Ад в поднебесной» на сайте: babr.ru, А также в «Девяти комментариях о коммунистической партии Китая» на сайте: epochtimes.ru)

См. также

Литература

Статья является переводом из украинской Википедии ([uk.wikipedia.org/w/index.php?oldid=833623 Версия 16:17, 15 июля 2007])

  • Гордиенко А. Н., Куделев П. Е., Перзашкевич О. В. Китай. История, культура, искусство. — М.: Эксмо, 2008. — 160 с. — (Иллюстрированные энциклопедии мировой культуры и истории). — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-29268-4.
  • Кравцова М. Е. История культуры Китая. — СПб.: Лань, 1999. — 416 с. — 3000 экз. — ISBN 5-8114-0063-2.
  • Маслов А. А. Китай. Колокольца в пыли. Странствия мага и интеллектуала. — М.: Алетейя, 2005. — 376 с. — (Сокровенная история цивилизаций). — 2000 экз. — ISBN 5-98639-025-3.
  • Дмитриев С. В., Кузьмин С. Л. Что такое Китай? Срединное государство в историческом мифе и реальной политике // Восток, 2012, № 3, с. 5-19.
  • Дмитриев С. В., Кузьмин С. Л. Империя Цин как Китай: анатомия исторического мифа // Восток, 2014, № 1, с. 5-17.
  • [search.rsl.ru/ru/catalog/record/611768 Сравнительное изучение цивилизаций]: Хрестоматия / Сост. Б. С. Ерасов. — М.: Аспект пресс, 1999. — 555, [1] с.; 22 см. — ISBN 5-7567-0217-2
  • [search.rsl.ru/ru/catalog/record/3014698 Квадратура китайского круга: избранные статьи] / В. С. Мясников. — Москва: Восточная лит., 2006 (М.: Типография «Наука»). — 25 см. — (Corpus sericum / Российская акад. наук, Ин-т востоковедения). Кн. 1. — 2006 (М.: Типография «Наука»). — 547, [3] с.: портр.
  • [search.rsl.ru/ru/catalog/record/4929333 История мировых цивилизаций] [Текст] / В. Фортунатов. — Москва [и др.]: Питер, 2011. — 527 с. — ISBN 978-5-49807-315-6

Ссылки

  • Мигунов Н. И. [cyberleninka.ru/article/n/o-spetsifike-transformatsionnyh-protsessov-kitayskoy-tsivilizatsii О специфике трансформационных процессов китайской цивилизации]

Отрывок, характеризующий Китайская цивилизация

– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.