Китель
Ки́тель (от нем. Kittel — дословный «рабочая блуза или спецодежда») — верхняя часть повседневной, парадной и полевой формы одежды, выполняемой особым покроем, и носимой людьми, военнослужащими в вооруженных силах или служащими в правоохранительных органах большинства государств мира.
На других языках предмет одежды подобный кителю может именоваться «жакет» («jacket»), «туника» («tunika») и тому подобное.
Содержание
История
Этимология слова точно не установлена. В русский язык оно попало из немецкого, где означало блузу, рабочий халат. Существуют две основные версии происхождения этого слова. По одной из них, источник слова якобы — идиш, где «китл» означало мужской саван (его также носили в Йом-Киппур). Однако эта версия не объясняет появления слова в идиш.
По другой версии, слово появилось в немецком языке ещё в XII веке и обозначало рубашку как верхнюю одежду. Возможно, слово восходит к арабскому гутун (qutun) — хлопок.
В России предмет одежды с таким названием возник в XVIII веке в виде длинной куртки из грубого холста — рабочей одежды нижних чинов кавалерии, предназначавшийся наряду с фуражной шапкой (прототип фуражки) для хозяйственных работ.
В течение XIX века слово «китель» перешёл на летний белый форменный офицерский сюртук, раннее именовавшийся словом «полотнянник». Теперь он представлял собой закрытую двубортную полотняную белую куртку с воротником-стойкой, длинными полами, покроем сходную с форменным сюртуком, с застежкой на 12 (2х6) форменных пуговиц. Носился только с погонами, в отличие от сюртука, к которому можно было прикреплять эполеты. В соответствии с требованиями моды неоднократно укорачивался, достигнув к началу XX века длины современного пиджака.
В 1907 г. по итогам Русско-японской войны в русской армии введен в качестве летней формы однобортный китель защитного цвета с воротником-стойкой на крючках, с застежкой на пять пуговиц, с карманами на груди и на боках (так называемый «американский» покрой). Белый же китель прежнего образца вышел из употребления.
В русском флоте существовали однобортные кители подобного покроя синего и белого цвета. В воздушном флоте (авиации) накануне войны был принят в качестве рабочей одежды синий китель.
В период Первой мировой войны 1914—1918 годов в армии, авиации и флоте широкое распространение получили кителя произвольных образцов — подражания английским и французским моделям, получившие общее наименование «френч» — по имени английского генерала Джона Френча. Особенности их конструкции в основном заключались в конструкции воротника — мягкого отложного, или мягкого стоячего с застежкой на пуговички подобно воротнику гимнастёрки; регулируемой ширине обшлага (с помощью хлястиков или разрезной манжеты), больших накладных карманах на груди и полах с застежкой на пуговицы. Среди авиаторов ограниченное распространение получили френчи английского офицерского типа — с открытым воротом для ношения с рубашкой и галстуком.
К революции (перевороту) 1917 года русская армия подошла в кителях самого разнообразного покроя. Соответствие уставу наблюдалось только в штабах, тыловых организациях, а также во флоте. Однако усилиями нового военного и морского министра А. Ф. Керенского был уничтожен даже этот относительный порядок. Сам он носил китель-френч произвольного образца, вслед за ним его надели многие руководители вооружённых сил. Флоту же было приказано переодеться в кителя с застежкой на крючки, обшитые чёрной тесьмой по борту, с карманами, лишенными клапанов. До изготовления новых образцов формы следовало перешить имеющуюся в наличии. Этот приказ офицеры исполняли произвольно, в результате флот тоже лишился единого образца кителя.
В ходе гражданской войны в России 1918—1922 гг. кители практически вышли из обращения. Использовались различные образцы рубашек-гимнастёрок и изредка френчи. Сам термин «китель» в армии надолго вышел из обращения. Так в 1924 г. предмет одежды, конструктивно схожий с кителем, официально именовался «рубаха-френч». Слово «китель» сохранялось в рабоче-крестьянском красном флоте, обозначая предмет одежды конструктивно сходный с дореволюционным кителем — синего и белого цветов, однобортный, с застежкой на 5 пуговиц, с воротником-стойкой.
В целом соблюдалось правило — форменный однобортный пиджак с отложным воротом, с лацканами или без них, называли френчем, со стоячим воротником — кителем. Неудивительно, что за введенным в 1943 году мундиром нового образца (похожим на китель царской армии образца 1907 г.) вновь закрепилось название китель. (Хотя в армии термин был реанимирован ещё в 1940 г. с введением новой формы для высшего командного состава сухопутных войск и авиации, переименованного в генералитет, ещё с отложным воротником).
Однако с введением в 1949 г. новой форменной одежды для авиации и бронетанковых войск, включавшей открытую двубортную тужурку с лацканами, похожую на военно-морской образец, термин «китель» начинает переходить и на неё, окончательно закрепляясь за одеждой подобного покроя в 1954 г. с введением «кителя повседневного для маршалов и генералов», имевшего тот же покрой. После этого кителем начинают называть практически любую подобную пиджаку военную одежду, невзирая на покрой, за исключением парадного мундира, а также тужурок военно-морского флота.
В вооружённых силах и правоохранительных органах Российской Федерации термин «китель» применяется и к парадному мундиру, так как он не отличается покроем и цветом от повседневного кителя. Женский китель называется в документах «жакет». Форменный пиджак в других ведомствах, помимо Вооружённых Сил и правоохранительных органов, обычно носит наименование «пиджак» — например в ФССП, ФНС и так далее. На флоте в связи с исключением из ассортимента форменной одежды синего и белого кителей, употребляется только термин «тужурка» (за исключением береговых войск, имеющих кителя особого покроя).
В 2010 году китель синий шерстяной вновь введен в список предметов формы одежды офицеров российского флота.
Типы
- военный
- военнослужащих до старших офицеров
- старших офицеров
- высших офицеров
- гражданский (полувоенный)
- летний
- полевой
- повседневный
- парадный
- зимний
- полевой
- повседневный
- парадный
См. также
Напишите отзыв о статье "Китель"
Литература
- Китель // Толковый словарь русского языка : в 4 т. / гл. ред. Б. М. Волин, Д. Н. Ушаков (т. 2—4) ; сост. Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, С. И. Ожегов, Б. В. Томашевский, Д. Н. Ушаков ; под ред. Д. Н. Ушакова. — М. : ГИ «Советская энциклопедия» (т. 1) : ОГИЗ (т. 1) : ГИНС (т. 2—4), 1935—1940.</span>
- Китель // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>
Ссылки
- [wir.ostfront.ru/feldbluse.htm Немецкий китель периода 1933—1945: как он должен сидеть?]
- [zielenski.narod.ru/photoalbum3-3-0.html Униформа инженерных войск. Sapper Museum]
Отрывок, характеризующий Китель
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
