Киттары, Модест Яковлевич

Модест Киттары
Награды и премии:

Моде́ст Я́ковлевич Киттары (22 ноября 1825 года, Пермь, Российская империя — 28 марта 1880 года, Санкт-Петербург, Российская империя) — русский химик-технолог, заслуженный профессор (1859) и почётный член Московского университета (1869). Тайный советник.

Биография и научная деятельность

Казанский период

Родился в 1825 году в Перми в семье ссыльного польского дворянина Якова Киттары, служившего кунгурским, а впоследствии пермским губернским землемером. После окончания Пермской гимназии уехал в Казань, учился в Казанском университете (в частности, слушал лекции и участвовал в практических занятиях, проводимых Николаем Зининым).

В 1844 году окончил университет по разряду естественных наук, получив золотую медаль за исследование серноцианистых соединений. В 1844—1848 годах был лаборантом химической и технологической лаборатории, работая под руководством Н. Н. Зинина, и одновременно занимался исследованиями в области зоологии (в чём ему помогал тот же Зинин). Помогая Зинину, обнаружил талант технолога (в частности, предлагал изменения конструкций химических аппаратов и пытался повысить эффективность опытов), в результате чего Зинин однажды сказал Модесту Яковлевичу: «Вы рождены быть технологом, у вас есть чутье и способности, а готовитесь стать магистром анатомии. И я неразумно стал помогать вам».

В 1845 году получил степень магистра зоологии, защитив диссертацию «О роде осётра вообще и скелете рыб, к нему принадлежащих», а в 1847 году степень доктора естественных наук за диссертацию «Анатомическое исследование обыкновенной (galeodes aranoeides) и колючей (galeodes dorsalis) сольпуги», после чего сделал окончательный выбор в пользу технологии. В 1848 году был избран адъюнктом «с поручением читать аналитическую химию математикам и естественникам и технологию — математикам и камералистам». В том же году сменил уехавшего из Казани Зинина на посту заведующего технической лабораторией. В 1850—1857 году занимал в Казанском университете кафедру технологии, будучи с 1850 году экстраординарным, а с 1853 года — ординарным профессором.

В 1851 году был направлен в Лондон на Всемирную выставку с целью научной оценки представленных экспонатов. По возвращении из поездки Модестом Яковлевичем был представлен отчёт (вскоре вышедший в Казани отдельным изданием), а в журнале «Отечественные записки» за 1851-52 годы публиковался путевой дневник учёного. В отчёте Киттары произвёл анализ экспозиции, подробно описав экспонаты и указав их достоинства и недостатки, а также коснулся системы организации выставки, внеся некоторые предложения по её улучшению. Полученный опыт помог Киттары при организации Казанской выставки сельских произведений (1852) и Вятской окружной выставки (1854).

В середине 1850-х годов вёл активную научную и общественную деятельность в Казани. Преподавая на кафедре технологии, стал основателем научной технологической школы. Помимо лекций, рассчитанных на студентов, читал бесплатные публичные лекции для всех желающих. Лекции были популярны, однако казанские промышленники, которым они были адресованы в первую очередь, на лекциях почти не появлялись. Кроме того, оживил деятельность Казанского экономического общества, при этом основал журнал общества, в 1854—1857 годах был его редактором и опубликовал в нём свыше ста пятидесяти статей по свечному, мыловаренному, кожевенному и другим видам производств, а также по пчеловодству и садоводству. Составил проект, по которому братья Крестовниковы построили в Казани стеариново-свечной завод, вскоре ставший одним из крупнейших в России в отрасли переработки жиров. Под влиянием Киттары и его учеников на многих фабриках и заводах региона были введены новейшие, улучшенные способы производства.

9 июня 1857 года в торжественном собрании университета произнёс речь «Очерк современного положения и нужд русской мануфактурной промышленности». В указанной речи Киттары, рассматривая современное состояние и перспективы развития кустарного, ремесленного и фабричного производства, отдавал приоритет последнему, отмечая, что «заводско-фабричная промышленность имеет более благодетельное влияние на народное состояние, чем сельскоремесленная». Низкий уровень промышленности учёный объяснял недостатком технических знаний и в качестве решения проблемы предлагал внедрять обучение техническим дисциплинам, которое «одинаково необходимо хозяевам фабрик и мастерам, ремесленникам и крестьянам».

Московский период

В 1857 году переехал в Москву, где 1857—1879 годах преподавал на кафедре технологии, сельского хозяйства, лесоводства и архитектуры физико-математического факультета Московского университета (с 1863 года — кафедра технологии), основанной по ходатайству московских купцов и фабрикантов и оснащённой на их средства (они же выступили инициаторами приглашения учёного). Кроме того, в 1859 году Киттары возглавил технологическую (позднее — техническую) лабораторию университета, открытую в том же году, а в 1867 году по его инициативе при университете был создан Промышленный музей, где различные учёные, в том числе сам Киттары, читали публичные лекции (закрыт в 1873 году).

Не ограничиваясь работой в университете, преподавал химическую технологию и аналитическую химию в Московском ремесленном училище, работал инспектором (что фактически означало руководство) в Московской практической академии коммерческих наук, подняв преподавание в академии на более высокий уровень и открыв при ней химико-техническую лабораторию, по просьбе различных министерств прочёл для акцизных чиновников «Публичный курс винокурения» (впоследствии изданный и служивший руководством для акцизных чиновников всей страны), а для чиновников интендантского управления — «Публичный курс товароведения». Под влиянием Киттары были введены коренные преобразования в интендантском ведомстве, а сам учёный был назначен председателем вновь учреждённого учёного комитета интендантства.

В 1858—1859 годах был редактором нового печатного издания — газеты «Промышленный листок». Газета рассказывала читателям о промышленно-технических новинках в России и за рубежом, большую часть статей писал сам Киттары. Кроме того, в 1868—1881 гг. под редакцией Киттары вышло 33 выпуска руководства Дж. Муспратта «Теоретическая, практическая и аналитическая химии в приложении к искусствам и промышленности» (умер, работая над 12-м выпуском 2-го тома).

Помимо этого редактировал журнал московского общества сельского хозяйства, а в 1870-е годы в усадьбе близ села Андреевка под Москвой сам создал передовое по тем временам крестьянское хозяйство. В 1877 году на собственные средства открыл в соседней деревне Новинско-Горетовское двухклассное училище для детей, успешно окончивших сельские начальные школы, с приютом на 20 человек.

В 1879 году переехал в Петербург и был назначен председателем Технического комитета при главном интендантском управлении Военного министерства.

Умер в Петербурге в 1880 году. Похоронен у Спасской церкви, посёлок Андреевка, Солнечногорский район, Московская область.

Семья

Был женат на Поликсении (род. ок. 1819 года), дочери профессора Казанского университета Петра Кондырева и приёмной дочери профессора П. И. Вагнера.

Признание заслуг

В 1860 году был награждён золотой медалью Вольно-экономического общества за изобретённый им способ простого и дешевого изготовления консервов, изложенный в брошюре «Русская печь как средство к приготовлению консервов».

Заслуженный профессор Московского университета (1859). Почётный член Московского университета (1869).

В селе Андреевка в память о Модесте Киттары сооружена часовня.

Основные труды

• Очерк современного положения и нужд русской мануфактурной промышленности (речь 1857, два издания)
• Очистка конопляного масла по способу М. Киттары (1860)
• Публичный курс товароведения (1860)
• Лекции технологии (1861)
• Выработка крахмала (1862)
• Лекции о кожевенном производстве (1865)
• Публичный курс винокурения (1866)
• Записки по вопросу об обеспечении Военного министерства пороховою селитрою (1873)
• Карта кожевенного производства в России (1875)

Литература

• [vivaldi.nlr.ru/ab000000762/view#page=1005 Киттары Модест Яковлевич] // Список гражданским чинам IV-го класса. Исправлен по 1-е января 1866 г.. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1866. — С. 965.
• [vivaldi.nlr.ru/ab000000521/view#page=372 Киттары Модест Яковлевич] // Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 25-е января 1880 года. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1880. — С. 348—349.
• Киттары, Модест Яковлевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1897. — Т. 8: Ибак — Ключарев. — С. 726—727.
• [vivaldi.nlr.ru/pm000020482/view#page=383 Профессор М. Я. Киттары (некролог)] // Всемирная иллюстрация : журнал. — 1880. — Т. XXIII, № 592. — С. 391.
• Ключевич В. С. «М. Я. Киттары как деятель в области технологии жиров» (1952)
• Волков В. А., Куликова М. В. Московские профессора XVIII — начала XX веков. Естественные и технические науки. — М.: Янус-К; Московские учебники и картолитография, 2003. — С. 118—119. — 294 с. — 2 000 экз. — ISBN 5—8037—0164—5.

Отрывок, характеризующий Киттары, Модест Яковлевич

– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.