Кишенский, Николай Павлович

Николай Павлович Кишенский
Дата рождения:	1 (13) ноября 1850(1850-11-13)
Место рождения:	село Большая Ара, Лукояновский уезд, Нижегородская губерния
Дата смерти:	28 декабря 1927(1927-12-28) (77 лет)
Место смерти:	сельцо Охотничье, Тверская губерния
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	охота, охотничье собаководство

Николай Павлович Кишенский (1 (13) ноября 1850, село Большая Ара (Рождественское) Лукояновского уезда Нижегородской губернии — 29 декабря 1927) — русский охотник, основоположник ружейной охоты с гончими в России, заводчик, эксперт по русским гончим, теоретик истории гончих. Происходил из дворянского рода Кишенских. Автор книг об охоте и гончих собаках, в том числе фундаментального труда «Записки охотника Тверской губернии о ружейной охоте с гончими».

Биография

Николай Павлович Кишенский родился в 1850 году в родовом имении дворян Кишенских в Нижегородской губернии, в семье отставного поручика лейб-гвардии Семёновского полка Павла Дмитриевича Кишенского. Николай был старшим ребёнком в семье, имел трёх братьев и двух сестёр. Мать Аграфена Николаевна, урождённая Полторацкая, — потомственная дворянка из Тверской губернии. В её фамильное имение в селе Велеможье Новоторжского уезда семья переехала после отмены крепостного права. Николай Павлович получил домашнее образование, владел французским и немецким языками, был начитан. В молодости пытался участвовать в общественной жизни, в 1868 году был избран мировым судьёй участка в Новоторжском уезде, но прослужил лишь один срок и полностью посвятил себя управлению фамильным имением, охоте и разведению гончих собак.

К 1885 году Кишенский уже был известным охотником и заводчиком костромских гончих. Николай Павлович женился, получив за женой 400 десятин земли и неподалёку от деревни Высоцкое Тысяцкой волости Новоторжского уезда построил собственную поместную усадьбу — сельцо Охотничье.

Работы

Первая статья Н. П. Кишенского опубликована в 1877 году в «Журнале Охоты» (позднее — журнал «Природа и Охота»). Главный редактор журнала Л. П. Сабанеев нашёл в лице Кишенского постоянного эксперта по вопросам гончих и охоты с ними для своих капитальных трудов, друга и единомышленника.

В 1879 году в седьмом номере журнал «Природа и Охота» начал публиковать «Записки охотника Тверской губернии о ружейной охоте с гончими». «Записки…» — фундаментальный труд, который лежит в основе современной культуры ружейной охоты с гончими в России. До выхода в свет этой работы существовали серьёзные исследования, посвященные псовой охоте с борзыми. Кишенский был первым, кто описал и проанализировал ружейную охоту с гончими, обобщил основные тенденции, обозначил направление в развитии отечественных пород гончих собак и в правилах охоты с ними. Этот труд признан классическим, за исключением спорных положений о породах гончих. Изложенная в «Записках…» неоднозначная позиция Кишенского о породах русских гончих и их статях вызвала бурные споры, но и привлекла внимание к гончим собакам, чем способствовала их популяризации, и попутно — доходности питомника Кишенского.

Следующая работа «Опыт генеалогии собак» публиковалась в «Природе и Охоте» начиная с 1882 года. На основе довольно спорных допущений Кишенский в этом труде пытается доказывать, что костромская гончая — единственная чистокровная гончая в России, «идеальная гончая», прямой потомок восточных гончих. Л. П. Сабанеев определил этот труд по истории собаководства как выдающийся, не имеющий аналогов в мировой литературе.

В 1887 году было создано первое специализированное кинологическое объединение в России — Общество любителей породистых собак (ОЛПС), которое с 1889 года начало проводить в Санкт-Петербурге ежегодные выставки собак. В 1888 году ОЛПС издало брошюру «Описание типичных признаков охотничьих собак. Составлено для очередных выставок Общества любителей породистых собак». Раздел о гончих в этой брошюре написан Кишенским, которого пригласили быть штатным экспертом Общества по отделу гончих собак. Выводы Кишенского стали основой для последующих работ над породой. В 1895 году «Природа и Охота» опубликовала «Описание типичных признаков современной русской гончей» А. Д. Бибикова и П. Н. Белоусова, основанное на каноне, предложенном Кишенским.

Николай Павлович в течение десяти лет был бессменным судьёй гончих на выставках собак, которые с 1899 года стало проводить Московское общество охоты имени Императора Александра II. По словам выдающегося гончатника Н. П. Пахомова, Кишенский имел прирождённый «глаз» и безошибочно определял лучшую собаку, но при этом отдавал предпочтение собакам своего разведения.

В 1906 году в Москве вышли переиздания «Записок охотника Тверской губернии…» под заголовком «Ружейная охота с гончими. Руководство для охотников и любителей». Под этим же названием книга переиздана в 2003 году.

Память о Кишенском

Николай Павлович Кишенский умер 28 декабря 1927 года и похоронен на кладбище близ Чурилова (ныне село Васильково Кувшиновского района). Его личный архив и усадьба Охотничье не сохранились. В память об основоположнике ружейной охоты, заводчике и эксперте, сыгравшем значительную роль в развитии охоты, создании и становлении породы русских гончих, Тверское областное общество охотников и рыболовов проводит ежегодные состязания гончих памяти Н. П. Кишенского.

Литература

• Егоров О. А. [www.ohot-prostory.ru/index.php?id=1810&option=com_content&task=view Н. П. Кишенский и его роль в становлении отечественных пород гончих собак] // Альманах «Охотничьи просторы». — 2007. — № 3 (57).

Отрывок, характеризующий Кишенский, Николай Павлович

Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.