Киёмидзу-дэра
Координаты: 34°59′41″ с. ш. 135°47′06″ в. д. / 34.994917° с. ш. 135.78500° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=34.994917&mlon=135.78500&zoom=14 (O)] (Я)
|
Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 688 [whc.unesco.org/ru/list/688 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/688 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/688 фр.] |
Киёмидзу-дэра (清水寺) — буддийский храмовый комплекс в районе Хигасияма города Киото (Япония). Полное название — Отовасан Киёмидзудэра (音羽山清水寺) в восточном Киото, это одна из основных достопримечательностей города Киото.
Храм был основан в 778, но современные строения относятся к 1633.
Храм называется так по водопаду внутри комплекса, название означает Храм чистой воды. В Японии существует ещё несколько менее известных храмов с тем же названием.
Храмовый комплекс занимает обширную территорию на живописном склоне горы. На территории храма имеется небольшой водопад. В одном из главных залов находится священный камень Будды, к которому надо спускаться через туннель в полной темноте.
Этот храм является одним из немногих храмов школы хоссо (соответствующей индийской философской школе йогачара, основатель школы — Досё). Храму принадлежит синтоистская кумирня Дзисю-дзиндзя (яп. 地主神社) духа Земли, в которой проживает несколько духов, в том числе Оконинуси-но-Микото, «бог любви». В кумирне имеется два «камня любви», и многие молодые японцы приходят к ним просить любви своих суженых. Для этого надо пройти с закрытыми глазами между камнями.
Киёмидзу-дэра — один из самых популярных храмов в Японии, сюда сходятся ежедневно тысячи туристов и паломников.
Содержание
История
Основание
Монастырь был основан в 778 году монахом обители Кодзима-дэра провинции Ямато по имени Энтин[1]. Во сне ему явилась бодхисаттва Тысячерукая Каннон и приказала поселиться вблизи водопада Отова в горах соседней провинции Ямасиро. Монах выполнил приказ, заложив монашеское поселение на склонах гор. В 780 году он случайно встретился с сёгуном Саканоуэ-но Тамурамаро, который охотился в окрестностях водопада. Узнав, что супруга сёгуна тяжело больна, монах вылечил её молитвой, обращенной к бодхисаттве. Саканоуэ стал большим поклонником Тысячерукой Каннон, и она помогла ему одержать победу в северном походе против эмиси. В 798 году сегун, совместно с Энтином, построил большой Главный храм на горе Отова в честь бодхисаттвы. Он стал центральным сооружением монастыря[2].
В «Записях об учреждении Киёмидзу-дэра»[3], составленных в начале 9 века, излагается другая легенда. В 780 году сегун Саканоуэ подстрелил в горах оленя для своей беременной жены. В этот момент перед ним появился Энтин и объяснил, что убийство живого существа — это грех. Когда сегун вернулся домой и рассказал об этом приключении жене, она сильно расстроилась. Для покаяния за свои многочисленные грехи, женщина снесла сёгунскую усадьбу и построила на её месте буддистский храм, в котором чествовала бодхисаттву Каннон. Между тем сам сёгун должен был отправиться в северный поход, поэтому попросил монаха Энтина молиться за успех кампании. Она завершилась победой японских войск. В благодарность сегун превратил свою резиденцию с храмом в монастырь, а Энтину помог стать одним из лекторов при дворе Императора[2].
На основе этих переводов выдвигаются разные даты основания Киёмидзу-дэра — 778, 780 или 789 год. Причиной этому является разобщенность историков в определении понятия «монастырь»: монашеское поселение или поселение с храмом[2][4].
Развитие
С начала основания Киёмидзу-дэра был частным монастырем рода Саканоуэ, потомков мигрантов с материка. В 805 году, по приказу Императора Камму, обитель стала собственностью Императорского дома и государства. В 810 году монастырь получил особый статус места проведения официальных буддистских молебнов о здравии Императора и его семьи. В том же году он впервые стал именоваться «Киёмидзу-дэра»[4].
В конце 10 века Киёмидзу-дэра перешёл под патронат одного из крупнейших буддистских монастырей Японии — Кофуку-дзи. Он был центром секты Хоссо и находился в городе Нара, на юге японской столицы Киото. Этот монастырь враждовал с монастырем Энряку-дзи, оплотом секты Тэндай, расположенным на востоке столицы. Конфликты обоих монастырей имели вооружённый характер, поэтому Киёмидзу-дэра, находившийся рядом с Энряку-дзи, неоднократно подвергался погромам. Наибольшие разрушения обитель потерпела в 1165 году, когда большая армия монахов-воинов с Энряку-дзи ворвалась в Киёмидзу-дэра и сожгла крупнейшие здания, включая Главный храм. Через 24 года вся монастырская гора была превращена в пепел отрядом синтоистских священников из киотского святилища Гион[4].
Рост среди японцев веры в целительные свойства бодхистаттвы Каннон постепенно превратил монастырь в один из крупнейших киотских центров этой веры. Японские аристократы и простолюдины проводили паломничество, чтобы поклониться местному образу Каннон, жертвуя крупные суммы денег монахам Киёмидзу-дэра. Благодаря популярности этого монастыря, его описания встречаются во многих литературных произведениях того времени.
Нашествия с Энряку-дзи особенно участились с 11 века, в результате чего здания монастыря Киёмидзу-дэра неоднократного превращались в пепел, но снова восстанавливались. Негативно на развитии и сохранении культурных памятников Киёмидзу-дэры отразились также самурайские междоусобицы 14 — 16 веков.
Современный центральный храм монастыря — «Главный зал», который называют «помостом Киёмидзу» (清水の舞台), считается памятником 10 века, но в действительности он был перестроен в 1633 году по приказу сегуна Токугавы Иэмицу. Среди древних архитектурных сооружений монастыря выделяют колокольню и Западные ворота. Спуск, который берет начало от этих ворот, известен своими магазинами, которые существуют здесь с 17 века. На юге монастыря расположен водопад Отова — популярное место для посетителей вот уже многие сотни лет. С вершины монастыря открываются прекрасные виды на современный Киото.
Здания и памятники
По состоянию на 1997 год Киёмидзу-дэра занимает площадь 242 м ². Основные здания расположены на среднем склоне горы Отовы. Они имеют каменный фундамент и окружены каменной кладкой. От центрального входа монастыря — Ворот Нио[5] — пролегает дорога, ведущая в Главный храм[6]. По дороге расположены Западные ворота[7], трехъярусная пагода, колокольня, библиотека сутр, Храм основателя[8] и Асакурский храм[9]. На востоке от Главного храма находятся Храм Шакьямуни[10], Храм Амиды[11] и Внутренний павильон[12]. К югу от Главного храма протекают три ручья «водопада Отова», давшего название монастырю. Южнее водопада лежит Долина парчовых облаков[13]. За ней расположены дочерний монастырь Тайсан-дзи[14], предназначенный для молитв за успешные роды, и маленькая трехъярусная пагода. На севере Главного храма находится павильон свершений[15]. Вся территория монастыря превращена в парк.
|
|
|
|
Ворота Нио
|
Колокольня
|
Внутренний павильон
|
Водопад Отова
|
В культуре
Киёмидзу-дэра — одна из самых популярных тем в японской классической литературе. Паломничества и монастырские церемонии описаны в «Дневнике советника» Фудзивары но Митинага (1021), «Записках у изголовья» Сэй-Сёнагон (начало 11 века) и «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу (1005). В «Новых и старых повестях» (начало 12 века) представляется десять произведений, в которых рассказывается о чудесах Киёмидзу-дэра. Центральное произведение посвященное бедной девушке, которая благодаря молитвам монастырской бодхисаттве Каннон получила богатство, счастье и хорошего мужа. В «Новом сборнике старых и новых японских песен» помещены два стихотворения, воспевающие Киёмидзу-дэра. «Повесть лет Хэйдзи» и «Повесть о доме Тайра» (13 век) вспоминают о популярности культа Канон в столице и чудеса, связанные с ними в монастыре[2][4].
Киёмидзу-дэра также воспета в пьесах японского драматического театра но: «Тамура», «Морихиса», «Кумано»; в спектаклях комедийного театра кёгэн: «Отяномидзу», «Игуи», «Имодзи»; а также сказках-рассказах: «Мальчик Иссумбоси» и «Страна Брахмы». Монастырские рассказы легли в основу театральных постановок японского театра кабуки и кукольного театра бунраку[4].
Начиная с 1995 года в Киёмидзу-дэра проводится церемония «Иероглиф года» при поддержке Общества иероглифического тестирования Японии. Иероглиф избирается путём народного голосования и призван символизировать главное событие уходящего года для большинства японцев. Церемония проходит ежегодно 12 декабря, в «день иероглифа»[16].
В 2007 году Киёмидзу-дэра стал одним из четырнадцати финалистов конкурса «Семь новых чудес света», организованного швейцарским правительственным фондом[17].
Виды храма
- Kiyomizudera1.jpg
Вид храма со старой пагоды
- Kiyomizudera2.jpg
Павильоны храма
- KiyomizuderaLow.jpg
Колонны храма
- Kiyomizu0800.jpg
Водопад Отова-но-таки
- JishuJinja0090.jpg
- Japan Kyoto KiyoMizuDera pagoda DSC00616.jpg
Пагода
- KiyomizuderaStatuettesFerns.jpg
Священные статуэтки
Напишите отзыв о статье "Киёмидзу-дэра"
Ссылки
- [www.kiyomizudera.or.jp/ Official website for Kiyomizu-dera]
- [www.jishujinja.or.jp/ Official website for Jishu-jinja]
Примечания
- ↑ «Иллюстрированный свод про историю храма Киёмидзу-дэра» (яп. 清水寺縁起絵巻, きよみずでらえんぎえまき
- ↑ 1 2 3 4 Киёмидзу-дэра / /Энциклопедия Ниппоника: в 26 т. 2-е издание. — Токио: Сёгаккан, 1994—1997.
- ↑ яп. 清水寺建立記, きよみずでらこんりゅうき
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.kiyomizudera.or.jp/engi-nenpyou.html Хронология монастыря / / Официальный сайт монастыря Кийомидзудера]
- ↑ яп. 仁王門, におうもん, нио-мон.
- ↑ яп. 本堂, ほんどう, хондо.
- ↑ яп. 西門, にしもん
- ↑ яп. 開山堂, かいさんどう
- ↑ яп. 朝倉堂, あさくらどう, асакура-до.
- ↑ яп. 釈迦堂, しゃかどう, сяка-до.
- ↑ яп. 阿弥陀堂, あみだどう
- ↑ яп. 奥の院, おくのいん
- ↑ яп. 錦雲渓, きんうんけい
- ↑ яп. 泰産寺, たいさんじ, тайсандзи
- ↑ яп. 成就院, じょうじゅいん
- ↑ [www.kanjijiten.net/year.html «Иероглифы года» (1995 - 2009)]
- ↑ [www.new7wonders.com/en/the_whole_world_of_new7wonders/the_official_new_7_wonders_of_the_world/new7wonders_of_the_world_finalists/kiyomizu_temple_749_1855_kyoto_japan/ Kiyomizu Temple (749 - 1855) Kyoto, Japan // New7Wonders of the World finalists. New Open World Corporation.]
Отрывок, характеризующий Киёмидзу-дэра
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
