Кабалевский, Клавдий Егорович

Клавдий Егорович Кабалевский
Род деятельности:	Военный, инженер, менеджер, чиновник.
Дата рождения:	31 марта 1844(1844-03-31)
Место рождения:	Харьковская губерния
Дата смерти:	26 июля 1915(1915-07-26) (71 год)
Награды и премии:

Клавдий Егорович Кабалевский (31 марта 1844 год, Харьковская губерния — 26 июля 1915 года) — военный инженер, генерал-лейтенант (артиллерия), первый руководитель Луганского патронного завода (29 марта 1895 года — после 1 сентября 1905 года). Член Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления. Православный.

Биография

Ранние годы

Клавдий Кабалевский родился 31 марта 1844 года в Харьковской губернии. Его отец — Егор Егорович Кабалевский (1801—1868) — предположительно был военным и имел отношение к сапёрному делу.

Вначале Клавдий Кабалевский учился в Петровском Полтавском кадетском корпусе (1862). 22 июня 1862 года поступил на службу. Следом в чине унтер-офицера поступил в Михайловском артиллерийском училище (1863). 12 июня 1863 года получил чин подпоручика. 25 августа 1865 года Кабалевскому присвоен чин поручика и тогда же переименован в поручики гвардии. В 1869 году по первому разряду закончил курс Михайловской Академии в Санкт-Петербурге.

Проходил службу в разных артиллерийских подразделениях, Брянском арсенале.

Затем поступил на Петербургский патронный завод Главного артиллерийского управления, где проходил службу помощником начальника снаряжательного отдела, а следом начальник снаряжательного отдела.

28 марта 1871 года присвоено звание штабс-капитана гвардии, а 30 августа 1875 года — капитана гвардии.

8 марта 1883 года Клавдий Кабалевский становится полковником.

Луганский патронный завод

12 октября 1892 года последовало Высочайшее соизволение, утверждённое Александром III — недействующий Луганский литейный завода со всем движимым и недвижимым имуществом из Горного в Военное ведомство.

Во исполнение высочайшего указа 4 июня 1893 года в Луганск в качестве председателя хозяйственно-строительной комиссии для постройки Луганского патронного завода был командирован полковник артиллерии Клавдий Егорович Кабалевский.

Для хорошо обеспеченной родни, проживавшей в прекрасном доме в Санкт-Петербурге, отъезд главы семейства поначалу показался полной катастрофой. Между тем очень быстро и супруга, и трое их детей-студентов (дочь — курсистка Смольного института благородных девиц и двое сыновей — воспитанники военного училища) смирились с волей судьбы и на семейном совете постановили: ехать Клавдию Егоровичу по назначению.

Торжественная закладка патронного завода состоялась 26 августа 1893 года — через пять лет после закрытия литейного завода.

Новое предприятие было построено за два года (год и восемь месяцев со 2 августа 1893 года по 6 мая 1895 года) и являло собою образец использования передовых технологий того времени. В частности на строящемся патронном заводе впервые использовали электроэнергию и телефонную связь между цехами. Основное оборудование для него закупалось в Англии с завода Гринвуд-Бетли, и лишь небольшая часть — с Петербургского патронного завода, тоже иностранного изготовления.

29 марта 1895 года за отличие по службе Клавдию Кабалевскому был присвоен чин генерал-майора и он был назначен начальником Луганского патронного завода.

В день рождения императора Николая II 6 мая (18 мая) 1895 года состоялось торжественное открытие Луганского казённого патронного завода.

План торжеств по случаю открытия своего детища продумал и составил лично К. Е. Кабалевский. В произнесённой речи Кабалевский раскрывал всю значимость построенного предприятия:

Истратив щедро отпущенные нам два миллиона рублей из государственной казны, мы построили на месте старика литейного по существу новый завод, установили на нем более четырехсот новейших станков, котлов, паровых двигателей и динамо-машин, закупленных в Англии, Франции, Германии, а также произведенных на многих заводах нашего Отечества. Нахожу нужным сказать, что матушка Русь еще никогда в своей истории не имела промышленного предприятия столь совершенной технологической оснащенности, впервые в России работающего на электрической тяге.

На проектную мощность Луганский патронный завод вышел в 1900 году, вдохнув новые жизненные силы в посёлок, впоследствии ставшим городом Луганск.

Луганский патронный завод, возникший на базе Луганского литейного завода являлся градообразующим предприятием для посёлка Луганский завод. Поэтому на руководителе предприятия лежала забота о развитии и обустройстве населённого пункта. Кроме участия в строительстве и благоустройстве за время работы Кабалевского в феврале 1906 года в посёлке была открыта школа для детей мастеров завода. В это же время Клавдий Кабалевский является членом Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления. 6 октября 1906 года, перед увольнением с должности директора завода и выходом на пенсию, Клавдий Егорович издал последний приказ № 274 посвящённый награждению и повышениям по служебной лестнице. Последний пункт этого приказа гласил:

Прощайте, дорогие сотрудники и соратники. Одиннадцать лет, проведённые среди Вас, сохранятся до конца моей жизни в моей благодарной памяти. Дай Бог Вам всем всего добраго и хорошаго в Вашей дальнейшей службе и жизни. 10 декабря 1906 года.

Отставка

24 октября 1906 года Кабалевскому присвоили чин генерал-лейтенанта и уволили со службы «с мундиром и пенсией». Кроме воинского звания, за строительство Луганского патронного завода Клавдий Кабалевский был удостоен дворянского титула.

После выхода в отставку Клавдий Кабалевский с семьёй возвратился в Санкт-Петербург, где и прожил до смерти.

В самом Луганске в 1907 году в честь Кабалевского в Луганском городском училище учредил специальную стипендию, в Положении о которой был записано:

В память службы строителя и первого начальника Луганского патронного завода Генерал-лейтенанта Клавдия Егоровича Кабалевсого учреждается при Луганском городском училище одна стипендия его имени на проценты от капитала в триста рублей, собранного рабочими, работницами, мастеровыми и служащими Луганского патронного завода и Патронной Поверочной Комиссии.

Проценты от собранного капитала должны были идти на оплату обучения ребёнка из беднейшей семьи рабочего и служащего завода, а если он обучался бесплатно — то на приобретения необходимых учебных пособий и одежды.

Клавдий Егорович Кабалевский скончался 26 июля 1915 года.

Семья

Отец Клавдия Кабалевского — Егор Егорович Кабалевский (1801—1868) — предположительно военный, имел отношение к сапёрному делу.

У Клавдия Егоровича был брат — полковник Георгий Егорович Кабалевский, родившийся около 1840 года, и имевший сына — Владимира, а также сестра — Анна (1850—1884), у которой было трое детей — Раиса, Инна, Ростислав, внучка — Мария (от Раисы), правнуки — Светлана и Вадим, праправнучка Татьяна (от Вадима) и прапраправнук Вадим.

Клавдий Кабалевский был женат, на 1905 год у него было трое детей (по другим данным — четверо):

• Дочь — Антонина Клавдиевна Герасимова (Кабалевская дев.) (1875—1943). На 1893 год — курсистка Смольного института благородных девиц.
  • Внучка — Зинаида Николаевна Герасимова.
• Сын — офицер Виктор Клавдиевич (1879—1914).
  • Внучка — Людмила.
• Сын — Борис Клавдиевич Кабалевский (1877 (1878) — 1939, похоронен в Москве в Ново-Девичьем монастыре, 5-уч., математик, служащий в страховом бюро) был женат на Кабалевской (урожд. Новицкой) Надежде Александровне.
  • Внук по этой линии — советский композитор, дирижёр, пианист и педагог, Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда Дмитрий Борисович Кабалевский (1904 — 1987).
  • Внучка — Елена Борисовна Кабалевская (в замужестве — Флоринская; 1903—1994).

Награды

За отличную службу Клавдий Егорович Кабалевский был награждён следующими орденами:

• Орден Святого Станислава 1-й (Выс. пр. 1902) и 2-й степени (Выс. пр. 1886).
• Орден Святого Владимира 3-й (Выс. пр. 1898) и 4-й степени (Выс. пр. 1881).
• Орден Святой Анны^{[уточнить]} 2-й (Выс. пр. 1891) и 3-й степени (Выс. пр. 1872).

В 1897 году Клавдий Кабалевский удостоился особого Монаршего благоволения.

Литература

• Кабалевський Клавдій Єгорович // Вони прославили наш край. — Луганськ: Світлиця, 1998.
• Довнар Г. Программу городских торжеств расписал лично генерал Кабалевский: К 200-летию Луганска (рус.) // Жизнь Луганска. — Луганск, 1992. — № 36 (сент.). — С. 5.
• Довнар Г., Волков В. Отцы и правнуки Луганска: Кабалевский Клавдий Егорович (1844-1915) (рус.) // Жизнь Луганска : журнал. — Луганск, 2000. — № 23 (март). — С. 9.
• Павловский И. Ф. Исторический очерк Петровского Полтавского кадетского корпуса. — Полтава, 1890.
• Приложения к историческому очерку образования и развития артиллерийского училища. — СПб., 1870.
• Список генералам по старшинству. — 1.09.1905.

Отрывок, характеризующий Кабалевский, Клавдий Егорович

Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.