Дуж-Душевский, Клавдий Степанович

Дуж-Душевский Клавдий Степанович
Род деятельности:	общественно-политический и культурный деятель
Дата рождения:	27 марта 1891(1891-03-27)
Место рождения:	Глубокое, Виленская губерния, Российская империя (ныне Витебская область Беларуси)
Гражданство:	СССР СССР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	25 февраля 1959(1959-02-25) (67 лет)
Место смерти:	Вильнюс, Литовская ССР, СССР

Клавдий Степанович Дуж-Душевский (белор. Клаўдзій Сцяпанавіч Дуж-Душэўскі; 1891—1959) — белорусский общественно-политический и культурный деятель, архитектор и журналист.

Считается автором бело-красно-белого флага — официального флага Белорусской народной республики (1918—1919) и Республики Беларусь (1991—1995).

Биография

Родился 27 марта (по другим данным — 26 апреля) 1891 года в городе Глубокое Виленской губернии Российской империи, ныне Витебской области Белоруссии.

По материнской линии Дуж-Душевский происходил из сямьи шляхтичей Полоцкого уезда. Его прадедушка Врублевский погиб во время восстания 1831 года, дедушка Ян Высоцкий как повстанческий жандарм-вешатель сам был повешен 23 июля 1863 года в Сувалках, а мать свои первые годы вынуждена была провести в Антольской тюрьме города Вильно. Отец же был из числа крестьян и обладал 6 десятинами земли, но основным средством заработка для Степана Душевского, как и его брата, было строительство. Клавдий с детства помогал им, а с началом получения образования занимался черчением, и даже складывал сметы домов, костела, строительства шоссе и мостиков. В старших классах уже сам управлял небольшими строительными работами, под пристальным присмотром отца составлял их проекты.

Получив первоначальное образование дома, продолжил обучение в Вильне, поступив в реальное училище, где изучал естествоведческие и физико-математические дисциплины. В 1912 году поступил в Петербургский горный институт. Именно здесь Дуж-Душевский начал свою общественную и культурную деятельность — являлся членом Белорусского научно-литературного кружка, где занимался изучением и охраной исторических памятников, совместно с членами кружка издавал журнал «Утро»; пробовал себя в студенческом театре.

После Февральской революции 1917 года начал заниматься политикой — вступил в Белорусскую социалистическую громаду, в июне 1917 года стал членом центрального комитета громады и её президиума.

После Октябрьской революции работал заведующим беженского отдела Белорусского национального комиссариата.

В апреле 1919 года переехал в Вильну и стал членом Белорусского национального комитета. В мае этого же года был избран председателем Центрального белорусского совета Виленщины и Гродненщины. Осенью 1919 года Клавдий Степанович стал дипломатическим представителем Белорусской народной республики в странах Прибалтики. В декабре 1919 года был назначен её государственным секретарём в правительстве Вацлава Ластовского.

В начале 1921 года был арестован польскими властями и после нескольких месяцев нахождения в тюрьме был освобождён; в этом же году вместе с семьей перебрался в Каунас. Здесь продолжил свою литературную деятельность и в 1923 году начал совместно с Вацлавом Ластовским издавать журнал «Крывич» (белор. Крывіч), на страницах которого появились его статьи. Но журнал просуществовал недолго, выпустив двенадцать номеров. Затем Дуж-Душевский поступил на технологический факультет Литовского университета, который закончил в 1927 году, получив специальность инженера-строителя. В качестве архитектора работал в Литве в 1930-х годах, прошёл обучение в архитектурном бюро Владимира Дубенецкого. Интересно, что проходя обучение в архитектурном бюро Дубинецкого, Дуж-Душевский спроектировал здание кинотеатра «Метрополитен», но под проектом стояла подпись Дубенецкого. И только сейчас признано, что здание, где сегодня размещается Каунасский драматический театр, создал Дуж-Душевский. Затем Клавдий Степанович работал в Министерстве связи Литвы, где разработал проекты многих зданий, связанных с деятельностью этого министерства. При этом проектировал и другие объекты, включая жилые дома.

После оккупации Литовской ССР немецкой армией отказался от сотрудничества с немцами, за что (а также за помощь евреям) в 1943 году попал в концлагерь.

После освобождения Литвы короткое время работал доцентом Каунасского университета, но в 1946 году вновь был арестован советскими властями. Был приговорён к 25 годам заключения с конфискацией имущества, однако затем срок был сокращён до 10 лет. По состоянию здоровья Дуж-Душевский досрочно был освобождён из тюрьмы в 1955 году. Работал в институте «Литстройпроект».

Умер 25 февраля 1959 года в Вильнюсе, Литовская ССР. По другим данным — в Каунасе, где и похоронен на Пятрашюнском кладбище.

Память

Внешние изображения
	[euroradio.fm/sites/default/files/styles/gallery_main/public/legacy_articles/miniatures/2012/08/105403.jpg Памятная доска в Глубоком]

В 2008 году в городе Глубокое К. С. Дуж-Душевскому была установлена памятная доска, которая просуществовала несколько дней и была снята властями. На ней было сказано: «Здесь в 1891 году родился Клавдий Степанович Дуж-Душевский — политик, просветитель, зодчий».

В 2012 году на этом же доме была установлена новая доска, где говорится: «Рядом находился дом, в котором родился и жил общественно-политический и культурный деятель, архитектор Клавдий Дуж-Душевский».

Ссылки

• [adradjency.narod.ru/nashaniusky/dusheuski.html Душэўскі (Дуж-Душэўскі) Клаўдзій Сцяпанавіч]  (белор.)

Отрывок, характеризующий Дуж-Душевский, Клавдий Степанович

«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.