Канцырева, Клавдия Ивановна
| Клавдия Канцырева | |
 К. Канцырева в балете «Золотая рыбка» | |
| Имя при рождении: |
Клавдия Ивановна Канцырева |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
неизвестно |
| Профессия: | |
| Гражданство: | |
| Театр: | |
Кла́́вдия Ива́́новна Ка́́нцырева (1847 — ?) — русская балерина, артистка Петербургского императорского театра.
Содержание
Биография
Клавдия Канцырева родилась в семье крепостных в Санкт-Петербурге 25 февраля (9 марта) 1847 года. В 1855 году получила вольную и вскоре была принята в Санкт-Петербургское театральное училище.
Выходить на сцену в небольших балетных партиях начала ещё будучи учащейся, и в 1861 году её работу в балетном фрагменте оперы «Руслан и Людмила» пресса впервые отметила начинающую танцовщицу, ещё воспитанницу училища.
В 1866 году она завершила обучение и была принята в петербургскую балетную труппу императорских театров на амплуа деми-характерной танцовщицы. Дебютировала в роли Лизы в «Тщетной предосторожности», где её партнером стал П. А. Гердт.
Уже на следующий год после её поступления на балетную сцену хореограф Артур Сен-Леон поручает ей роль Золотой рыбки в своем новом балете «Золотая рыбка» на музыку Пуни. Балерина Екатерина Оттовна Вазем в своей мемуарной книге «Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867—1884».[1][2] вспоминала об этой постановке: балет ставился специально для итальянской гастролерши Г. Сальвиони в главной партии Гали, но современной критикой отмечена была другая танцовщица — Клавдия Канцырева в партии Золотой рыбки. Однако сам спектакль критика посчитала провальным, что поддерживает и Екатерина Вазем в своей книге: «… публика его как будто не очень любила, и в дни его представлений зал пустовал».[2] И балет скоро был снят с репертуара.
После 1870 г. балерина часто болела, что приводило к срывам или заменам спектаклей — а этого дирекция императорских театров крайне не одобряла. В результате Клавдия Канцырева была переведена из солисток в кордебалет, а в 1880 году уволена по болезни на пенсию. О дальнейшей её судьбе ничего не известно.
Партии, в которых танцевала К. Канцырева
- Лиза («Тщетная предосторожность»)
- Золотая рыбка («Золотая рыбка», партия создана специально для К.Канцыревой, 1867, композитор Л.Минкус, балетмейстер А.Сен-Леон),
- Лизетта («Парижский рынок», 1867),
- Тереза («Сирота Теолинда, или Дух долины», музыка Пуни, балетмейстер А.Сен-Леон),
- Джанина («Наяда и рыбак» Ж.Перро);
- Клития («Царь Кандавл», партия создана специально для К.Канцыревой, 1868, балетмейстер М. И. Петипа),
- хореографическая идиллия («Пастух и пчёлы», партия создана специально для К.Канцыревой, балетмейстер А.Сен-Леон),
- крестьянка Фан-Сун («Лилия», партия создана специально для К.Канцыревой, 1869, композитор Л.Минкус, балетмейстер А.Сен-Леон).
Балетная энциклопедия отмечает: «Танцам К. была присуща изящная игривость, задор и юмор»[3].
Напишите отзыв о статье "Канцырева, Клавдия Ивановна"
Примечания
- ↑ [www.symplex.ru/item.php?id=2382 Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра (1867—1884)]
- ↑ 1 2 [www.m-planet.ru/index.php?id=20&detail=88 Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра (1867—1884)]
- ↑ [culture.niv.ru/doc/ballet/encyclopedia/025.htm#ab429 Энциклопедия балета (страница 25)]
Литература
- Вазем Е. О., Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра, 1867—1884, Л.-М., 1937;
- Красовская В. М., Русский балетный театр второй половины XIX в., Л.-М., 1963. .
Ссылки
- [culture.niv.ru/doc/ballet/encyclopedia/025.htm#ab429 Энциклопедия балета (страница 25)]
Отрывок, характеризующий Канцырева, Клавдия Ивановна
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
