Хантова, Клавдия Степановна

Клавдия Степановна Хантова
Род деятельности:	птичница
Место рождения:	Царевщина, Вольский уезд, Саратовская губерния, РСФСР
Награды и премии:

Клавдия Степановна Хантова (12 декабря 1918, Царевщина, Саратовская губерния — 13 декабря 1999, Российская Федерация) — советский сельскохозяйственный деятель, Герой Социалистического Труда, кавалер ордена Ленина.

Биография

Окончив шесть классов, в 1937 году начала работать птичницей в совхозе села Царевщина. В 1938 году, как лучшая работница, была направлены на курсы бригадиров в Тамбовскую область. По окончании курсов вернулась в родной совхоз и стала работать бригадиром маточного цеха.

В годы Великой Отечественной войны путём работы в совхозе, её бригада обеспечивала фронт продуктами питания. В 1946 году Клавдия Степановна была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».

За время работы в совхозе «Царевщинский» она неоднократно премировалась деньгами, 25 раз ей объявлялась благодарность. В 1955 году Главвыставком ВДНХ СССР наградил её медалью. В её совхозе велась работа над выведением новой линии породы кур «русская белая». В 1957 году Указом Президиума Верховного Совета СССР Клавдия Хантова за высокие показатели в работе была награждена медалью «За трудовую доблесть».

26 марта 1966 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за достигнутые успехи в развитии животноводства Клавдии Хантовой присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением медали «Серп и Молот» и ордена Ленина.

Воспитала четверых детей, один из которых, Петр Михайлович, продолжил её дело, работая управляющим ГППЗ «Царевщинский».

Умерла Клавдия Степановна 13 сентября 1999 года.

Отрывок, характеризующий Хантова, Клавдия Степановна

Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.