Клан Эрскин

Клан Эрскин
Erskine
Девиз	Он продолжает славное дело предков (лат. Decori decus addit avito)
Земли	Аллоа
Символ	Алая роза

Клан Эрскин (англ. Clan Erskine) — старинный дворянский род и один из влиятельных кланов Шотландии во времена Роберта Брюса, Давида II, Марии Стюарт и Якова I.

История основной ветви клана

Первые упоминания о клане относятся к началу XIII века, ко временам царствования короля Александра II — известен Генри де Эрскин, имя которого упоминается в документе 1226 года. В августе 1296 года его внук, Джон де Эрскин, присягнул на верность королю Англии Эдуарду Длинноногому и подписал в числе других дворян Шотландии Рагманские свитки. Несмотря на это клан Эрскинов поддерживал Роберта Брюса и был связан с ним родственными узами — у Джона де Эрскина был сын по имени Джон, старшая дочь которого была замужем за Томасом Брюсом, братом короля. Вторую дочь Джона, Элис, взял в жены Уолтер, лорд-распорядитель Шотландии. Кроме того у него был сын, которого за проявленную доблесть посвятили в рыцари прямо на поле боя под королевским стягом.

Приближённые королей

За верность короне Давид II назначил сэра Роберта де Эрскина управляющим и хранителем замка Стерлинг (эта привилегия до сих пор сохраняется за вождем клана), а 1350 году Роберт стал лордом великим камергером Шотландии и юстициаром земель к северу от реки Форт. В 1371 году он вошел в число дворян, поддержавших Роберта II, внука великого Роберта Брюса и основателя династии Стюартов на шотландском престоле, при его вступлении на трон. В 1398 году король Роберт III пожаловал его сыну по имени Томас баронство Аллоа.

Томас Эрскин был женат на Джанет Кит, наследнице графского титула Мара. После смерти в 1435 году Александра, графа Мара, сэр Роберт Эрскин (сын Томаса) предъявил свои претензии на право носить этот титул, однако Яков I отклонил его требование. Около 1438 года Роберту был пожалован титул лорда Эрскина, а в 1457 года титул графа Мара был присвоен королевским родом Стюартов. В 1488 году, во время мятежа баронов, его сын Томас, 2-й лорд Эрскин, сражался на стороне Якова III в битве при Сочиберне и разделил с ним поражение.

После того, как трон перешел к главе мятежников Якову IV, Роберт, 4-й лорд Эрскин, стал приближенным короля и 9 августа 1513 года вместе со своим сувереном пал в битве при Флоддене. Его сын Джон, 5-й лорд Эрскин, вошел в состав охраны юного Якова V. Привилегия охранять отпрысков короны во время их малолетства сохранялась за кланом на протяжении нескольких поколений — они обеспечивали безопасность Марии Стюарт, Якова I и его старшего сына, Генриха, принца Уэльского. Когда Яков вырос, Джон Эрскин сохранил статус верного приближенного короля и присутствовал при его смерти в Фолклендском дворце в 1542 году.

Эрскины и Мария Стюарт

В 1543 году дочь Якова, Мария Стюарт, была коронована в замке Стерлинг, комендантами которого по-прежнему были Эрскины. После вторжения англичан Джон Эрксин укрыл юную королеву в августинском монастыре Инхмахом, расположенном на принадлежащем ему острове посреди озера Ментит. Один из четырех сыновей Джона, Роберт, был убит англичанами в битве при Пинки 10 сентября 1547 года. Сын 5-го лорда, которого также звали Джон Эрскин, равно как и его отец был сторонником Марии Стюарт. Во время протестантской революции Джон — хотя он сам был протестантом — занимал умеренные позиции. В 1559 году, будучи комендантом Эдинбургского замка, он отказался впустить туда армию Марии де Гиз, однако после того как регентша потеряла позиции, разрешил Марии обрести в замке своё последнее пристанище (там она и скончалась в 1560 году). В 1565 году Мария Стюарт пожаловала Джону титул графа Мара, на который клан претендовал вот уже более сотни лет. Известно, что жена графа, Аннабелла Мюррей, была очень дружна с королевой, и однажды та посетила с визитом родовое гнездо Эрскинов в Аллоа. Во время беременности Марии Стюарт граф обеспечивал её безопасность, а затем и безопасность новорожденного наследника престола, будущего короля Якова I.

Первые годы жизни Якова прошли в замке Стерлинг, где его товарищем для игр стал сын графа по имени Джон. Там же после отречения Марии Стюарт, 29 июля 1567 года, произошла коронация годовалого принца. Сестра Джона Эрскина по имени Маргарет в своё время была любовницей Якова V и родила от этой связи сына — Джеймса Стюарта, графа Морея, который таким образом приходился единокровным братом Марии Стюарт. В 1567—1570 годах он был регентом Шотландии при малолетнем Якове I, затем в 1570 году был убит, а после гибели его преемника графа Леннокса в 1571 году регентом стал сам граф Мар. Он недолго занимал этот пост и в 1572 году скончался.

Расцвет могущества

Расцвет могущества клана пришелся на годы жизни Джона Эрскина, 2-го графа Мара. Он рос и учился вместе с Яковом I, которого был старше на четыре года, однако несмотря на это в 1582 году присоединился к Уильяму Рутвену в его попытке государственного переворота. В 1583 году королевская власть была восстановлена, и Яков I наказал своего бывшего товарища, лишив его должности коменданта замка Стерлинг (в пользу своего фаворита графа Аррана) и отправив в ссылку в Ирландию. В 1584 году граф Мар перебрался в Англию, затем он и другие опальные дворяне-протестанты вернулись на родину и принудили короля сместить графа Аррана с поста главы правительства. Кроме того Джон, возглавив армию в 8000 человек, вернул себе замок Стерлинг.

С этого момента он вновь вошел в число приближенных Якова I и стал одним из его советников, а впоследствии вновь завоевал расположение короля. В июле 1595 года Яков собственноручно издал указ, согласно которому Джон становился ответственным за охрану и образование его старшего сына, принца Генриха. Некоторое время спустя между графом и супругой короля Анной Датской возник конфликт относительно опеки над принцем, однако король встал на сторону графа. Граф Мар, в свою очередь, доказал лояльность короне, поддержав короля в его противостоянии духовенству и подписав «Пять пертских статей», непопулярный законопроект о реформе пресветерианской церкви, введение которого спровоцировало восстание 1638 года. Несмотря на участие в перевороте 1584 года, граф пользовался доверием короля — в 1601 году он находился с посольством в Англии, а в 1616 году был назначен на должность лорда-казначея Шотландии, став таким образом одним из самых могущественных лиц страны.

Спустя некоторое время после смерти своей первой жены Анны Драммонд, граф Мар сделал предложение леди Марии Стюарт, дочери Эсме Стюарта, 1-го герцога Леннокса — родственника и фаворита короля. Так как Джон был на двадцать лет старше её и уже имел наследника титула от первого брака, Мария отказала ему. Однако в дело вмешался король и успокоил свою кузину, пообещав, что если она родит Мару сына, у него будет титул. 10 июня 1610 года король пожаловал Джону Эрскину титул 1-го лорда Кардросса и привилегию передавать его не по старшинству, а любому из своих отпрысков.

Мария вышла замуж за Джона и родила ему четырех дочерей и пятерых сыновей. Старший из них, Джеймс, женился на Мэри Дуглас, графине Бухана, и через этот брак стал 6-м графом Бухана. Их потомки унаследовали этот титул. Таким образом титул лорда Кардросса перешел ко второму сыну Джона, Генри, и его потомкам. Третий сын, полковник Александр Эрскин, присоединился к ковенантскому движению и в 1640 году был убит. Джон Эрскин скончался 14 декабря 1634 года в замке Стерлинг в возрасте семидесяти семи лет и был погребен в Аллоа. После его смерти начался закат могущества клана.

Потеря влияния

Его сын Джон Эрскин, 3-й граф Мар, в 1610 году был награждён Орденом Бани, входил в состав Сессионного суда Шотландии и с 1615 года был членом тайного совета короля. Однако в 1638 году Карл I отнял у него право быть комендантом Стерлингского замка и назначил на его место генерала Рутвена. В том же году, испытывая недостаток в средствах, граф продал баронство Эрскин, затем в 1641 году по настоянию короля продал ему должности бальи Стерлинга и Форта, но денег за них так и не получил. Некоторое время Джон Эрскин поддерживал ковенантское движение, а в 1653 году умер.

Его сын, 4-й граф Мар, которого тоже звали Джон Эрскин, по примеру отца поддерживал ковенантеров, однако затем перешел на сторону короля, что впрочем не уберегло его от мести роялистов — в 1645 году ирландские пехотинцы из армии маркиза Монтроза разграбили Аллоа и прилегающие владения. Чтобы подтвердить свою лояльность, граф устроил прием для маркиза и его приближенных, чем еще больше восстановил против себя ковенантеров, а их лидер, маркиз Аргайл, пригрозил сжечь башню Аллоа. После победоносного сражения при Килсайте граф Мар присоединился к армии роялистов и в сентябре того же года принял участие в битве при Филипхоу, однако позорно бежал с поля боя, и за это был послан тренировать новобранцев в лагерь в Бремаре. Впоследствии он был оштрафован на крупную сумму, а в 1654 году его земли были конфискованы Кромвелем. Во время гражданской войны он жил в небольшом домике у ворот своего бывшего жилища, и вдобавок ко всему вскоре ослеп. В начале периода Реставрации король Карл II восстановил владения графа, однако тот так и не смог оправиться от перенесенных бед и умер в 1688 году.

Его внук, 6-й граф Мар, вновь носил имя Джон Эрскин и был одним из лидеров якобитского восстания 1715 года, однако оказался совершенно некомпетентен как полководец, и это сыграло не последнюю роль в подавлении восстания. Граф бежал во Францию и в 1721 году принял от Георга I пенсию в размере 3500 фунтов. Последние годы жизни он провел в Париже и в Ахене, где и скончался в 1737 году, а его земли отошли другой ветви клана. Титул графа Мара был заморожен и восстановлен только в 1824 году.

В 1866 году между Джоном Гудив-Эрскином (прямым наследником умершего 9-го графа) и Уолтером Эрскином (наследником по мужской линии) возник конфликт относительно того, кто из них должен стать следующим по счету обладателем графского титула. Они обратились с иском в Палату лордов, и возникшая ситуация была решена довольно необычным способом — оба претендента получили титул графа Мара (см. подробное описание конфликта в статье Граф Мар).

Графы Бухана

18 июня 1615 года Джеймс Эрскин, старший сын Джона Эрскина, 2-го графа Мара, от второго брака, женился на Мэри, дочери Джеймса Дугласа, 5-го графа Бухана. Так как девушка была единственным ребенком графа от брака с Маргарет Огилви, то она унаследовала титул и все его земли, а к её супругу Джеймсу перешел титул 6-го графа Бухана. Известно, что их сын Джеймс, 7-й граф Бухана, выплатил Кромвелю штраф в размере тысячи фунтов, а внук Уильям, 8-й граф Бухан, во время Славной революции остался верен королю Якову II, за что в 1688 году некоторое время содержался в заключении в Стерлингском замке. В 1695 году он умер, не оставив наследника, и титул отошел его родственнику из другой ветви клана — Дэвиду Эрскину, 4-му лорду Кардроссу. Наиболее знаменитый представитель этой ветви — барон Томас Эрскин, знаменитый судебный оратор конца XVIII и начала XIX веков.

Графы Келли

Титул графа Келли был дарован в 1619 году сэру Томасу Эрскину, потомку младшего сына 4-го лорда Эрскина, королём Яковом I. С юных лет он был верным соратником короля, за что сначала получил титул виконта Фентона, а затем и графа Келли. В 1639 году Томас умер. Ему наследовал внук, которого тоже звали Томас, а после его смерти в 1643 году — Томас умер бездетным — титул перешел к его брату Александру. Александр Эрскин, 3-й граф Келли, был преданным сторонником Карла I, за что Кромвель заключил его в Тауэр и отобрал все его земли. Впоследствии ему разрешили отправиться в добровольную ссылку в Европу, а в Шотландию Александр вернулся после восстановления монархии.

Его внук Александр, 5-й граф Келли, принимал участие в восстании якобитов 1745 года, за что просидел три года в тюрьме Эдинбургского замка. Известно, что он был женат на леди Джанет Питкэрн, дочери шотландского врача Арчибальда Питкэрна. В 1756 году Александру наследовал сын Томас, 6-й граф Келли. Он был популярным композитором своего времени, придерживался разгульного образа жизни и увлекался алкоголем. Томас умер, не оставив потомства, в 1781 году. Затем титул перешел к его брату Арчибальду Эрскину, но так как тот тоже не был женат, после его смерти новым графом Келли стал его родственник сэр Чарльз Эрскин из Камбо. Чарльз тоже умер холостяком и потому в 1829 году титул перешел к 9-му графу Мара.

Титулы клана

• Лорд Эрскин — был образован указом короны около 1438 года и пожалован Роберту Эрскину
• Граф Мар — был пожалован Джону Эрскину в 1565 году указом королевы Марии Стюарт, однако на этот титул члены клана претендовали с 1435 года

• Лорд Кардросс — был образован в 1610 году указом короны и стал передаваться потомкам Джона Эрскина, 2-го графа Мара, и леди Марии Стюарт
• Граф Бухан — в 1615 году Джеймс Эрскин, сын 2-го графа Мара, взял в жены Мэри Дуглас, графиню Бухан, и через этот брак титул стал передаваться их потомкам
• Граф Келли — был пожалован в 1619 году Томасу Эрскину указом короля Якова I

Замки клана

• Башня Аллоа (англ. Alloa Tower)

Башня Аллоа расположена в городе Аллоа, административном центре области Клакманнаншир. Замок был построен в XIV веке и является одним из наиболее хорошо сохранившихся средневековых построек подобного типа. Вожди клана Эрскин жили в башне Аллоа на протяжении многих веков.

• Замок Стерлинг (англ. Stirling Castle)

Расположен в области Стерлинг. Замок не принадлежал непосредственно клану, однако его члены являются комендантами замка еще со времен короля Давида II, и до сих пор сохраняют эту почетную должность.

• Замок Бремар (англ. Braemar Castle)

Замок находится неподалеку от деревни Бремар в Абердиншире. Был построен в 1628 году Джоном Эрскином, 7-м лордом.

• Замок Келли (англ. Kellie Castle)

Замок расположен в пяти километрах от Питтенуима в области Файф. В 1613 году его приобрел Томас Эрскин, а через шесть лет ему был пожалован титул графа Келли. Эрскины владели замком до 1948 года.

Литература

• Jonathan Yeager. Enlightened Evangelicalism: The Life and Thought of John Erskine. — Oxford University Press, 2011. — 336 с. — ISBN 978-0199772551.
• Вальтер Скотт. [www.lib.ru/PRIKL/SKOTT/scott5.txt Гай Мэннеринг, или Астролог] = Guy Mannering, Or, the Astrologer Complete. — HardPress Publishing, 2010. — 420 с. — ISBN 978-1407631233.
• John Hostettler. Thomas Erskine and Trial by Jury. — Waterside Pr. — 251 с. — ISBN 978-1904380597.
• Icon Group International. Ralph Erskine: Webster's Timeline History, 1685 - 2002. — ICON Group International, Inc.. — ISBN 978-054689561.
• Alexander Fulton. Clans and Families of Scotland: The History of the Scottish Tartan. — Booksales, 1999. — 224 с. — ISBN 978-0785810506.

Ссылки

• Клан Эрскин на [www.electricscotland.com/webclans/families/erskines.htm Electricscotland.com]  (англ.)
• Клан Эрскин на [www.scotclans.com/clans/Erskine/history.html Scotclans.com] (англ.)
• Клан Эрскин на [www.scotsconnection.com/clan_crests/Erskine.htm Scots Connection] (англ.)
• Клан Эрскин на [www.candle-web.co.uk/ersking/erskinedashukdotnet.htm Erskine-UK.Net] (англ.)

Отрывок, характеризующий Клан Эрскин

– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.