Клапрот, Юлиус

Юлиус Генрих Клапрот (нем. Julius Heinrich Klaproth; 11 октября 1783, Берлин — 28 августа 1835, Париж) — немецкий востоковед, путешественник и полиглот. Сын химика Мартина Клапрота.

Биография

В ранней молодости проявил выдающиеся способности к языкам, в 1802 году вышло его первое сочинение Asiatisches Magazin. В 1805 году был приглашён адъюнктом азиатских языков в Императорскую Академию наук в Петербурге, избран её иностранным членом.

Пребывание Клапрота в России в научном отношении было очень плодотворным. В 1805 году участвовал в посольстве графа Ю. А. Головкина в Китай, но поскольку маньчжурские власти не пустили послов дальше Монголии, по поручению академии, продолжал свои исследования об азиатских народностях на Кавказе (1807—1808).

К 1810 году Г. Ю. Клапрот подготовил «Китайский словарь» и другие работы из области китаеведения и маньчжуроведения. Для подготовки его издания встал вопрос о поездке Клапрота в Берлин, где должны были «изготовить… на дереве по собственным его рисункам нужные китайские и маньчжурские слова в числе около 9000». 27 ноября 1810 года Александр I утвердил эту командировку сроком на шесть месяцев. Возвращаться в Россию он не пожелал. 12 августа 1812 года собралась Конференция и приняла постановление об исключении Г. Ю. Клапрота «с бесславием из Академии наук», однако ещё пять лет он числился академиком, поскольку лишь 19 апреля 1817 года Александр I утвердил это решение.

C 1815 года Клапрот постоянно жил в Париже; по рекомендации А. фон Гумбольдта получил от прусского короля профессорское звание и содержание, с правом жить в Париже и заниматься научной работой.

Стал одним из трёх соучредителей «Азиатского общества» (фр. Société asiatique; 1822).

Особенностью научного метода Клапрота было крайнее расширение предмета исследования. Его трактат Asia polyglotta был суммой всего научного знания, накопленного на начало XIX века, и в этой работе предлагалась новая классификация восточных языков (включая китайский, маньчжурский и древнеегипетский). Теперь эта работа является только историческим памятником. Более известен его труд of a Itinerary of Chinese Traveller (1821). Занимался также переводами ранней японской поэзии.

По научным интересам Г. Ю. Клапрот был прежде всего синологом, хотя как языковед-историк он в той или иной степени обращался к лингвистическим данным целого ряда восточных языков. В частности, в союзе с лингвистом и российским дипломатическим чиновником Иваном Александровичем Гульяновым (1786—1841) он выступал с критикой методики прочтения египетских иероглифов, предложенной Жаном Франсуа Шампольоном (1790—1832).

Основные труды Клапрота

• Leichenstein auf dem Grabe der Chinesischen Gelehrsamkeit des Herrn Joseph Hager. Halle: Waisenhausdruckerei 1811.
• Abhandlung über die Sprache und Schrift der Uiguren. Hamburg: Buske, 1985. Unveränd. Nachdr. d. Ausg. Paris, Königl. Druckerei, 1820. Mit e. Vorw. von Wolfgang-Ekkehard Scharlipp.
• Kurilen oder Aino. Bochum: Adami, 1984, [Nachdr. d. Ausg.] Schubart, Paris, 1823.
• Asia polyglotta" (Paris 1823, nebst Sprachatlas
• Tableaux historiques de l’Asie. Paris 1823, 4 Bde. mit Atlas.
• Chrestomathie mandchoue, 1828;
• Collections d’antiquités égyptiennes. Paris 1829.
• Examen critique des travaux du feu M. Champollion sur les hiéroglyphes. Paris 1832.
• Aperçu général des trois royaumes, traduit de l’original japonais-chinois. Paris 1833.
• Mémoires relatifs à l’Asie. Paris 1834, 2 Bde.
• Lettre à M. le baron A. de Humboldt sur l’invention de la boussole. Deutsche Übersetzung von Armin Wittstein: Julius Klapproth’s Schreiben an Alexander von Humboldt über die Erfindung des Kompasses. Leipzig: Weigel 1885.

Литература

• Клапрот, Генрих-Юлий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Johannes Klatt. Klaproth, Julius // Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). — Bd. 16. — Lpz.: Duncker & Humblot, 1882. — S. 51—60. (нем.)
• Gert Naundorf: Klaproth, Heinrich Julius. In: Neue Deutsche Biographie (NDB). Band 11, Duncker & Humblot, Berlin 1977, S. 706 f.
• Hartmut Walravens: Julius Klaproth: (1783—1835). Leben und Werk. Harrassowitz, Wiesbaden 1999, ISBN 3-447-04124-2.
• Hartmut Walravens: Julius Klaproth: (1783—1835). Briefe und Dokumente. Harrasowitz, Wiesbaden 1999, ISBN 3-447-04143-9.
• Hartmut Walravens: Julius Klaproth: Briefwechsel mit Gelehrten, großenteils aus dem Akademiearchiv in St. Petersburg; mit einem Namenregister zu Julius Klapproth: Briefe und Dokumente. Harrassowitz, Wiesbaden 2002, ISBN 3-447-04586-8.
• Siyun-sai Rin-siyo/Hayashi Gahō. (1652). Nipon o daï itsi ran; ou, Annales des empereurs du Japon, tr. par M. Isaac Titsingh avec l’aide de plusieurs interprètes attachés au comptoir hollandais de Nangasaki; ouvrage re., complété et cor. sur l’original japonais-chinois, accompagné de notes et précédé d’un Aperçu d’histoire mythologique du Japon, par M.J. Klaproth. Paris: Oriental Translation Fund, 1834.[books.google.com/books?id=18oNAAAAIAAJ&dq=nipon+o+dai+itsi+ran --Two digitized examples of this rare book have now been made available online: (1) from the library of the University of Michigan, digitized January 30, 2007; and (2) from the library of Stanford University, digitized June 23, 2006. Click here to read the original text in French.]

Отрывок, характеризующий Клапрот, Юлиус

О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.