Клара Ассизская

Клара Ассизская, урождённая Кьяра Оффредуччо (16 июля 1194 − 11 августа 1253) — итальянская святая, одна из первых последовательниц Франциска Ассизского и основательница ордена клариссинок.

Биография

Семья, детство и юность

Клара родилась старшей дочерью в семье дворянина Фавароне ди Оффредуччо и его жены Ортоланы. Семья Клары была одной из самых богатых и могущественных дворянских семей в Ассизи. Линия предков Клары прослеживается вплоть до Карла Великого. Донна Ортолана, мать Клары, была очень благочестивой женщиной, предпринимавшей паломничества в Рим, Сантьяго-де-Компостела и Святую землю. Много позже она вступила в монастырь, основанный её дочерью. О детском времени Клары известно немногое, однако имеются свидетельства, что по причине опасной политической ситуации в Ассизи часть детства она провела в изгнании, бежав вместе с матерью и младшими сёстрами Катериной и Беатриче в соседнюю Перуджу. Родители Клары выразили желание выдать её замуж вскоре после её двенадцатого дня рождения, однако вплоть до своего восемнадцатилетия ей удавалось убедить их повременить с планами замужества.

Встреча с Франциском

Учитывая небольшие размеры Ассизи, Клара предположительно знала историю обращения Франциска и произошедшую с ним драматическую перемену, превратившую его из богатого и распутного весельчака в смиренного, одетого в нищенскую одежду и ухаживающего за прокажёнными молодого человека. Кроме того, оба первых последователей Франциска, Руфино и священник Сильвестр, были её двоюродными братьями. Наблюдения этой перемены произвели глубокое впечатление на юную девушку. В период Великого поста 1212 года Франциск произнёс ряд проповедей в соборе Сан Руфино в Ассизи, на которых присутствовала Клара. Она была глубоко тронута его словами и окончательно приняла решение последовать за Христом по примеру Франциска. С помощью своей тёти Клара организовала тайную встречу с Франциском. Дабы избежать любого намёка на непристойность, Клара явилась на встречу в сопровождении близкой родственницы. Франциск же, который, как правило, вообще избегал всяческого контакта с женщинами, в том числе зрительного, был сопровождаем братом Филиппом Высоким. В ходе встречи Клара рассказала Франциску о своём желании посвятить жизнь Христу. Франциск посоветовал ей отвергнуть пути мира с его суетой и хранить своё тело как храм для одного только Бога. Осознав, что её желание следовать за Христом несовместимо с проживанием под родительской крышей и грозящим замужеством, Клара решилась бежать из дома.

Побег

В день Вербного воскресенья 18 марта 1212 года Клара вместе со своей семьёй пошла на утреннюю мессу в собор Сан Руфино, где некогда она (как и сам Франциск) была крещена. Волнения перед предстоящим побегом, намеченным на вечер этого же дня, и предчувствие расставания с родным домом столь ослабили её, что она не смогла подняться с церковной скамьи, когда подошло время раздачи пальмовых ветвей. Тогда Гвидо, епископ Ассизи, к которому Франциск обратился за советом относительно Клары — так как она готовилась стать первой женщиной среди последователей Франциска, что создавало для дотоле исключительно мужского братства некоторые трудности — сошёл к ней сам и вручил ей освящённую пальмовую ветвь прямо в руки. Он же посоветовал Франциску после побега временно поместить Клару в монастырь сестёр-бенедиктинок, как позже и было сделано. При наступлении ночи, когда все в доме заснули, Клара вышла вон через porta di mortuccio, специальную дверь для выноса из дома умерших, имевшуюся во всех старинных домах Умбрии. Таким образом она символически показала, что умерла для своей прежней жизни в этом доме. Снаружи Клару поджидала её кузина, служившая ей помощницей при побеге. Вместе с ней они выбрались за городскую стену, чтобы пробраться к Франциску в капеллу Порциункула, которая находилась за пределами городской черты Ассизи. Точных сведений о том, каким образом это произошло, нет — хотя следует понимать, что этот шаг представлял собой известную трудность, так как все средневековые города Италии были окружены крепостной стеной, ворота которой запирались с заходом солнца, а ключи передавались на хранение мэру.

Постриг

Прибыв в Порциункулу, Клара была встречена братьями с факелами, которые провели её внутрь капеллы. Там она сменила своё элегантное платье на грубую францисканскую одежду. Затем у алтаря Франциск обрезал её длинные золотистые волосы и выбрил ей тонзуру, а Клара принесла ему свои обеты. Согласно церковному праву, выполнять подобные действия мог только епископ, Франциск же не являлся даже священником. Поэтому епископ Гвидо заранее наделил Франциска полномочиями на этот случай. После окончания церемонии Клара в сопровождении брата Филиппа отправилась в бенедиктинский женский монастырь Сан Паоло, находящийся на расстоянии двух миль. Там она представилась нищей женщиной, не имеющей никакого приданого в дар монастырю, и была принята сёстрами.

Реакция семьи

Обнаружив на следующее утро исчезновение Клары и узнав о происшедшем, её родные пришли в ярость и печаль из-за содеянного ей. С твёрдыми намерениями вернуть её домой, дядя Клары Мональдо, сопровождаемый несколькими вооружёнными людьми из дома Фавароне, отправился в монастырь Сан Паоло, готовый применить силу, чтобы возвратить Клару обратно. Их появление произвело в монастыре переполох. Вначале они попытались уговорить Клару вернуться, применяя как угрозы, так и лестные обещания, убеждая её отказаться от дела, не подобающего её сословию и не имеющего прецедентов в семье. Но, ухватившись за покрывало алтаря, Клара обнажила свою обритую голову, настаивая на том, что ничто не сможет оторвать её от служения Христу. Поддавшись страстному протесту Клары, вооружённые мужчины покинули стены монастыря, решив не применять грубую силу. Тем не менее, настоятельница монастыря была обеспокоена тем, что отец Клары может прийти сам, чтобы насильно забрать свою дочь. Чувствуя, что Клара представляет собой угрозу монастырю и безопасности прочих монахинь, настоятельница послала известие Франциску, который забрал Клару в другой бенедиктинский монастырь, Сан Анжело в Пансо, либо (как предполагают современные исследователи) в некое селение бегинов. Но обоим было ясно, что Клара нуждается в стабильном приюте, где она могла бы свободно следовать избранному ей францисканскому пути.

Почитание

17 февраля 1958 года папа Пий XII объявил её покровительницей телевидения, на том основании, что, когда незадолго до своей смерти в 1253 году она была прикована к своей постели и не могла участвовать в мессах, её посещали видения: она ясно видела мессу на стене своей комнаты, словно там был телевизор. Клара Ассизская также номинировалась на звание святой — покровительницы Интернета, но уступила их Исидору Севильскому.

Иконография

В иконографии Клара Ассизская традиционно изображается в виде монахини, одетой в тёмное монашеское облачение и держащей в руках дароносицу или чашу. Реже встречаются изображения с распятием, книгой и лилией — символом девственности и простоты. Также Клара изображается в кругу других францисканских святых.

Источники

• Gerard Thomas Straub. The Sun and Moon over Assisi. — Cincinnati, Ohio: St. Anthony Messenger Press, 2001. — ISBN 0-86716-393-3.

• Ingrid J. Peterson & Ramona Miller. Praying with Clare of Assisi. — Winona, Minn.: St. Mary's Press, 1994. — ISBN 0-88489-333-2.

• Omer Englebert. Saint Francis of Assisi - a Biography. — Chicago: Franciscan Herald Press, 1966. — ISBN 0-89283-071-9.

• Otto Wimmer. Kennzeichen und Attribute der Heiligen. — Innsbruck: Verlagsanstalt Tyrolia, 2000. — ISBN 3-7022-2354-1.

• Regis J. Armstrong, O.F.M. Cap. Clare of Assisi: Early Documents. — Mahwah, N.J.: Paulist Press International, 1988. — ISBN 0-8091-3012-2.

Отрывок, характеризующий Клара Ассизская

Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!