Тотт, Клас

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Клас О́кессон Тотт швед. Clas Åkesson Tott greve Tott, greve till Karleborg, friherre till Sjundby<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Генерал-губернатор Ливонии
1666 — 1671
Предшественник:	Бенгт Габриельсон Оксеншерна
Преемник:	Фабиан фон Ферсен
Рождение:	14 августа 1630(1630-08-14) Экольсунд, Уппланд
Смерть:	12 июля 1674(1674-07-12) (43 года) Париж
Род:	Тотт
Отец:	Аке Хенригссон Тотт
Мать:	Сигрид Бильке
Военная служба
Принадлежность:	Швеция Швеция
Звание:	фельдмаршал

Клас О́кессон Тотт (швед. Clas Åkesson Tott; 14 августа 1630, Экольсунд, Уппланд — 12 июля 1674, Париж) — дипломат, военачальник, государственный деятель Шведского королевства, занимавший главные посты в различных областных и губернских администрациях. Занимал пост генерал-губернатора Шведской Лифляндии.

Начальный этап биографии

Представитель знатного датского рода Тоттов, выходцы из которого успешно делали карьеру при дворах различных шведских королей. Первые Тотты поселились на территории Швеции после Кальмарской унии. Его родителями были Сигрид Бьелке и Оке Хенриксон Тотт (1598—1640), выдающийся шведский военный командир, неоднократно проявлявший себя как отличный воин на поле боя, воевавший и в продолжительную польско-шведскую войну (длилась до 1629 года), и в Тридцатилетнюю войну. Несколько лет Клас Тотт в качестве младшего сотрудника королевской дипмиссии проводит во Франции, после чего, пройдя хорошую дипломатическую школу, в 1651 году, в возрасте 21 года примыкает ко двору королевы Кристины, которая к тому времени уже девять лет правит самостоятельно, хотя регент Аксель Оксеншерна (фактический правитель Швеции до 1644 года, года совершеннолетия королевы Кристины) занимает пост главного королевского канцлера. 25-летнюю королеву Кристину и 21-летнего Класа Окесона Тотта связывает крепкая искренняя дружба. Тотт был единственным мужчиной, кому королева Кристина позволяла с собой дружить. В 1654 году, в год смерти Оксеншерны и отречения Кристины, спровоцированного обстановкой острого социально-политического конфликта («спора сословий») Клас Тотт получает место в риксдаге и назначается на пост риксштальмейстера. После отречения королевы Кристины Клас получает замок в Экольсунде, недалеко от озера Меларен.

Дальнейшие этапы карьеры

В период правления Карла X Густава Клас Тотт претендует на успешную карьеру военачальника, участвует в нескольких «завоевательных» походах молодого короля, проходит второй этап службы в Париже, а также проявляет себя в тот период, когда шведский монарх ведёт вторую Датскую войну, в рамках которой Тотт принимает деятельное участие в осаде Копенгагена. После непопулярной в среде шведской знати редукции поместий, предпринятой на первом этапе королём Карлом X (ещё перед принятием окончательного варианта проекта редукции королём Карлом XI в 1680 году) Тотт теряет своё богатое родовое имение в Экольсунде, оно отходит государству, которое получает права полноправного владельца, а Тотт в 1661 г. назначается на должность посла во Франции, где он пробыл до 1662 г. После короткого периода дипломатической службы за рубежом Тотт в 1664—1665 гг. занимал пост губернатора Стокгольма.

Деятельность на посту лифляндского губернатора

В 1665 году король назначает Тотта на пост лифляндского генерал-губернатора. Этот пост считался весьма ответственным, особенно в свете недавних военных событий, когда армия русского царя Алексея Михайловича пыталась отвоевать территорию шведской Лифляндии (конец 50-х годов). На этом посту Тотт прославился тем, что в 1668 году по его прямому распоряжению был принят проект фактического закрепощения латышских и эстонских крестьян на прибалтийских землях, принадлежавших Швеции. В то же время нелишним было бы отметить, что в самой «метрополии» все крестьяне считались абсолютно свободными людьми, они имели возможность беспрепятственно делать военную и политическую карьеру, участвовать в управлении государством. Проект полицейских правил, которые должны были послужить универсальным законом на территории шведской Лифляндии, основывался на проекте немецкого юриста Давида Хильхена, который был составлен в 1599 году по просьбе польского короля (сюзерена Ливонии) Сигизмунда III, но так и не вступил в силу ввиду бюрократических проволочек и антикатолического государственного переворота в Швеции, осуществлённого долголетним противником Сигизмунда Карлом IX, что повлекло за собой военные действия между католической Речью Посполитой и лютеранской Швецией, принявшие затяжной характер.

Суть полицейских правил

«Прогрессивный» проект Хильхена, который официально считался проектом по усовершенствованию системы управления землёй, предполагал следующие условия «содержания» крестьян: а) любой крестьянин, который на протяжении трёх лет пользовался землёй помещика, автоматически закрепощался, переходя в разряд собственности этого помещика; б) его дети также становились крепостными; в) срок выдачи беглых крестьян должен был достигать десяти лет. Переработанный в администрации Тотта вариант казался даже более жёстким и обременительным для представителей крестьянского сословия шведских Эстляндии и Лифляндии. В нём были прописаны «полицейские» правила, главными пунктами которых значились следующие: а) все люди, которые селились на землях помещика, автоматически получали статус крепостных; б) все дети крепостных, в том числе и приёмные, также объявлялись крепостными со схожими правами (точнее, их отсутствием), что и их родители; в) все вольные люди, вступавшие в брак с крепостными, также признавались крепостными (приравнивались к ним в правовом статусе); г) в случае определённых долговых обязательств одного помещика перед другим господин имел право отдавать в заклад своих крепостных на неограниченный срок, пока должник не отработает свою задолженность (точнее, пока крепостной не отработает долг своего господина на чужих полях); д) крепостные крестьяне обязаны были участвовать в военных походах в составе королевской армии (из них формировалось отдельное подразделение, наподобие печально известному финскому отряду шведской армии); е) срок выдачи беглого крепостного крестьянина, по задумке Хильхена, составлял «заветные» десять лет.

Во многом эти правила были приняты для того, чтобы губернская администрация Лифляндии смогла заручиться поддержкой местных баронов-остзейцев в ходе предстоящих военных действий с Россией (а в том, что они не состоятся, шведские короли не могли быть уверены). При этом поддержка была ожидаема даже вопреки проведённой шведской короной пресловутой редукции поместий (которая, правда, в Лифляндии состоялась несколько позже, в начале 80-х годов). Немаловажным остаётся тот факт, что после присоединения Лифляндии к России в статусе губернии в 1710 году (что позже было подтверждено условиями Ништадского мира), приект Класа Тотта остался практически в силе, о нём в противоречивых Пунктах согласия (другое название: «Аккордные пункты»), принятых «по горячим следам» 4 июля 1710 года по распоряжению Петра I ничего не упоминается, то есть положение крестьян и неимущих жителей Риги и Лифляндии продолжало оставаться неизменным вплоть до 1817—1819 годов, когда де-юре последовала отмена крепостного права в Прибалтийских губерниях, однако де-факто последствия «тоттовской привилегии» очень остро ощущался в Прибалтике практически весь XIX век.

После генерал-губернаторства в шведской Лифляндии Тотта перенаправляют в Париж в 1672 году, где он умирает на дипломатическом посту в 1674 году.

Литература

• Тотт, дворянский род // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Тотт, Клас

– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.