Клаттенбург, Марк

Марк Клаттенбург
Общая информация
Полное имя	Марк Клаттенбург
Родился	13 марта 1975(1975-03-13) (49 лет) Консетт, графство Дарем, Англия
Информация о судье
Гражданство	Англия
Город	Ньюкасл-апон-Тайн, Англия
Профессия	электрик
Категория	арбитр ФИФА (с 2006 года)
Карьера судьи
Национальные чемпионаты*
2000—2004	Футбольная лига
2004—	Премьер-лига
* Количество игр указано только для высшей лиги национального чемпионата.

Марк Кла́ттенбург (англ. Mark Clattenburg; 13 марта 1975, Консетт, графство Дарем) — английский футбольный арбитр канадского происхождения (является внуком канадского хоккеиста). Судит матчи английской Премьер-лиги. С 2006 года является арбитром ФИФА. По профессии квалифицированный электрик. Проживает в Госфорте, Ньюкасл-апон-Тайн.

Карьера

Начал судейскую карьеру в 1990 году. В возрасте 18 лет стал помощником судьи в Северной лиге, а через год стал сам судить матчи в этой лиге. В 1999 году начал судить матчи в Футбольной конференции, а также работать помощником судьи в Футбольной лиге.

В 2004 году был включён в список судей, обслуживающих матчи Премьер-лиги. Первым матчем, который он отсудил в Премьер-лиге, стала встреча между «Эвертоном» и «Кристал Пэласом» 21 августа 2004 года (победу одержал «Эвертон»).

В 2006 году 30-летний Клаттенбург был включён в список арбитров ФИФА, став самым молодым английским арбитром, добившимся этой привилегии. 11 мая 2006 года он отсудил прощальный матч Алана Ширера. Клаттенбург является болельщиком «Ньюкасла», поэтому не обслуживает официальные матчи с участием «сорок».

В 2007 году Клаттенбург был назначен главным арбитром на оба финальных матча Молодёжного кубка Англии, в которых встретились «Ливерпуль» и «Манчестер Юнайтед». Первый матч, который прошёл на «Энфилде» 16 апреля 2007 года, завершился победой «Юнайтед» со счётом 1:2; в ответном матче на «Олд Траффорд» 26 апреля победу одержал «Ливерпуль» со счётом 0:1. В овертайме голов забито не было, а в серии послематчевых пенальти победу одержал «Ливерпуль» со счётом 4:3.

Клаттенбурга назначили главным арбитром на матч Суперкубка Англии, который должен был состояться 9 августа 2008 года. Его помощниками были назначены Дейв Ричардсон и Иан Гослинг, а четвёртым судьёй стал Андре Марринер. Позднее Клаттенбург был отстранён от судейства ввиду того, что в его отношении началось расследование по вопросу о долгах в компаниях, с которыми он был связан. В итоге суперкубковый матч между «Портсмутом» и «Манчестер Юнайтед» отсудил Питер Уолтон.

После завершения расследования деловой активности и долгов Клаттенбурга управляющий комитет арбитров отстранил его от судейства, мотивировав своё решение «нарушением контракта». Клаттенбург отрицал все обвинения в свой адрес и подал апелляцию. 18 февраля 2009 года его апелляция была удовлетворена, и Клаттенбург был восстановлен в списке судей, обслуживающих Премьер-лигу. Однако он должен был отбыть восьмимесячную дисквалификацию, начиная с момента своего отстранения от судейства 6 августа 2008 года.

Отбыв дисквалификацию, Клаттенбург вернулся к судейству в Премьер-лиге, отсудив матч последнего тура Премьер-лиги между «Манчестер Сити» и «Болтон Уондерерс».

В 2016 году был назначен главным арбитром на три крупных финала: Кубка Англии, Лиги чемпионов УЕФА и чемпионата Европы. 21 мая отсудил финал Кубка Англии, в котором встретились «Кристал Пэлас» и «Манчестер Юнайтед». Неделю спустя Марк отработал главным арбитром на финальном матче Лиги чемпионов, в котором встретились мадридские клубы «Реал» и «Атлетико». 10 июля Клаттенбург отсудил финальный матч Евро-2016, в котором встретились сборные Португалии и Франции.

Критика

20 октября 2007 года Клаттенбург обслуживал мерсисайдское дерби между «Эвертоном» и «Ливерпулем». Его судейские решения в этой встрече подверглись широкой критике: так, он удалил Тони Хибберта за фол на Джеррарде, а также не назначил пенальти в ворота «Ливерпуля» на третьей добавленной минуте матча при счёте 1:2, когда Джейми Каррагер нарушал правила на Джолеоне Лескотте в штрафной. После этого матча он был отстранён на неделю от обслуживания матчей Премьер-лиги. Также он не обслуживал ни одного матча с участием «Эвертона» до 2012 года.

В декабре 2009 года Клаттенбург судил матч между «Болтоном» и «Манчестер Сити». Работники тренерского штаба «Сити» заявили, что после окончания первого тайма Клаттенбург спросил игроков на скамейке «Сити»: «Как вы вообще можете работать с Беллами всю неделю?». Во втором тайме он показал Беллами две жёлтые карточки: одну за споры, а вторую за симуляцию, хотя на повторах видно, что симуляции не было и на Беллами нарушали правила. Главный тренер «Сити» Марк Хьюз заявил после матча: «У Марка Клаттенбурга были матчи получше, чем сегодня», а решение об удалении Беллами он назвал «смехотворным».

28 октября 2012 года «Челси» подал официальную жалобу на Клаттенбурга в Футбольную ассоциацию по поводу возможного использования «недопустимой лексики» в адрес Джона Оби Микела в матче против «Манчестер Юнайтед». «Юнайтед» выиграл матч со счётом 3:2, забив победный гол после удаления Клаттенбургом Бранислава Ивановича. Кроме того, рефери удалил Фернандо Торреса, показав ему две жёлтые карточки: за опасную игру и за симуляцию. После этого обвинения Клаттенбург не назначался арбитром на матчи следующие три недели. После расследования Футбольная ассоциация сняла с Клаттенбурга все обвинения и в ответ выдвинула обвинения в адрес Джона Оби Микела, обвинив последнего в «угрозах и недопустимом поведении» в отношении рефери Марка Клаттенбурга после матча. Микела в итоге признали виновным, за что он получил трёхматчевую дисквалификацию и штраф в размере £60 000.

2 января 2014 года футбольный клуб «Саутгемптон» выразил официальный протест и потребовал извинений от Клаттенбурга, обвинив его в оскорбительных репликах в адрес полузащитника Адама Лаллана в матче против «Эвертона», который прошёл 29 декабря 2013 года. Инцидент произошёл после того, как рефери не назначил в пользу «Саутгемптона» два возможных пенальти, что возмутило Лаллану, после чего Клаттенбург, по утверждению Лалланы, сделал «оскорбительное замечание по поводу его личности». «Саутгемптон» потребовал отстранить Клаттенбурга от судейства матчей с участием «святых» до «разрешения ситуации». 6 января Футбольная ассоциация Англии отвергла протест «Саутгемптона», отказавшись проводить расследование его действий .

13 сентября 2014 года Клаттенбург подвергся критике за судейство в матче между «Манчестер Сити» и «Арсеналом», который завершился со счётом 2:2. По мнению главного тренера «Сити» Мануэля Пеллегрини, Клаттенбург ошибочно засчитал оба гола «Арсенала», которые были забиты после фолов со стороны игроков «канониров», а также не назначил пенальти за игру рукой Джека Уилшира в собственной штрафной. Пеллегрини также вспомнил матч прошлого года, в котором «Сити» проиграл «Ливерпулю» со счётом 3:2. В том матче Клаттенбург не назначил пенальти за игру рукой Мартина Шкртела в своей штрафной. Уже на следующей неделе Клаттенбург судил матч с участием другого манчестерского клуба, на этот раз «Юнайтед», который играл на выезде против «Лестер Сити». При счёте 3:1 в пользу «Юнайтед» Клаттенбург назначил пенальти в ворота «Юнайтед» за фол Рафаэла на Варди, проигнорировав предшествующее этому нарушение правил со стороны «Лестера». Впоследствии Клаттенбург назначил ещё один пенальти в ворота «Юнайтед», удалив Блэкетта за фол последней надежды. «Юнайтед» проиграл в этом матче со счётом 5:3. Бывший арбитр Грэм Полл заметил, что Клаттенбург «каким-то образом не заметил очевидный фол Варди на Рафаэле и, более того, назначил липовый пенальти, когда бразилец поднялся после фола и оттёр соперника от мяча». Капитан «Юнайтед» Уэйн Руни также не согласился с назначением этого пенальти Клаттенбургом: «Я не думаю, что это был пенальти», однако заметил, что «у арбитров сейчас очень сложная работа, мы это понимаем».

В мае 2016 года Клаттенбург подвергся критике за судейские решения в финальном матче Кубка Англии, в котором встретились «Кристал Пэлас» и «Манчестер Юнайтед». По мнению ряда футбольных экспертов, Клаттенбург принял ряд ошибочных решений в пользу «Манчестер Юнайтед». Перед матчем телекамеры акцентировали внимание на «дружеское общение» между Клаттенбургом и бывшим главным тренером «Манчестер Юнайтед» сэром Алексом Фергюсоном, которые шутили и обнимались друг с другом.

Статистика

Сезон	Матчи	Всего	за игру	Всего	за игру
2000/2001	24	67	2,79	4	0,17
2001/2002	33	103	3,12	6	0,18
2002/2003	35	135	3,86	8	0,23
2003/2004	34	104	3,06	2	0,06
2004/2005	28	83	2,96	5	0,18
2005/2006	24	81	3,38	4	0,17
2006/2007	42	166	3,95	3	0,07
2007/2008	39	124	3,18	10	0,26
2008/2009	2	0	0,00	0	0,00
2009/2010	42	105	2,50	5	0,12
2010/2011	40	123	3,08	7	0,18
2011/2012	36	115	3,19	8	0,22
2012/2013	36	104	2,89	6	0,17
2013/2014	42	145	3,45	6	0,14
2014/2015	47	172	3,66	5	0,11
2015/2016	51	193	3,78	7	0,14

Ссылки

• [www.soccerbase.com/refs2.sd?refid=430 Статистика] на Soccerbase.com  (англ.)
• [www.football-lineups.com/referee/152/ Профиль на сайте] Football-Lineups.com  (англ.)

Отрывок, характеризующий Клаттенбург, Марк

Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»