Майне, Клаус

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Клаус Майне»)
Перейти к: навигация, поиск
Клаус Майне
Klaus Meine
Дата рождения

25 мая 1948(1948-05-25) (75 лет)

Место рождения

Ганновер, ФРГ

Годы активности

1972-наше время

Страна

Германия

Профессии

Певец, поэт-песенник

Певческий голос

лирический тенор

Инструменты

Гитара, тамбурин

Жанры

Хард-рок, Хэви-метал

Коллективы

Scorpions, Copernicus, Mushrooms, Shamrocks

Клаус Вилли Майне (нем. Klaus Willie Meine; род. 25 мая 1948, Ганновер) — немецкий рок-певец, гитарист и поэт-песенник, вокалист легендарной группы Scorpions.





Детство и юность

Klaus Willie Meine (Клаус Вилли Майне), родился 25 мая 1948 года, в городе Ганновер, Западная Германия, в семье обычных рабочих Эрны и Хуго Майне.

Маленький Клаус с детства увлекался музыкой, вот что он говорил о своих первых опытах:
«Музыка всегда меня очаровывала: я был совсем еще маленьким, когда  приезжал к бабушке, сочиняя по дороге тексты. Когда я приходил в сельскую школу-интернат, то у меня всегда с собой была гитара, и это особенно нравилось девочкам! А мой отец играл на мандолине, обычно он играл в кругу друзей, а мы, дети, размахивали при этом маракасами. Я происхожу из рабочей семьи, и это очень здорово, что я в ней вырос.»
В 6 лет Клаус пошел в школу и закончил ее с отличием в 1964 году. Отец, заметив заинтересованность сына в музыке, решил поощрить его увлечение и подарил ему гитару. Вскоре они уже устраивали совместные домашние выступления. Особенно он приобщился к музыке после того, как однажды услышал Элвиса по радио в возрасте 9 лет. . Битлз и Элвис Пресли, кожаные куртки и джинсы, новая волна музыки под названием рок-н-ролл сформировали музыкальные предпочтения молодого Клауса. Вот, что он сам говорит в одном из интервью:
«Для меня Элвис был не только великим певцом. Меня просто поражали его движения. Элвис был просто великим. И сегодня, выступая на сцене, я продолжаю копировать какие-то его движения.»

В это время Клаус берет уроки вокала. Рассказывая о своих первых уроках пения, часто со смехом вспоминает случай со своим первым учителем, который, когда кто-то на его уроках плохо пел, колол провинившегося иголками. Не выдержав подобных экзекуций, тогда еще не известный «скорпион» купил в магазине большую сапожную иглу и на уроке со всей силы всадил её в задницу своему мучителю. Правда, учитель всё же добился своего - ведь петь Клаус научился!

Позднее Клаус  поступил  в дизайнерский колледж в Ганновере и получил специальность «декоратор». После окончания обучения некоторое время работал водителем.

Во время обучения в колледже заполучить молодого талантливого исполнителя хотели многие группы. Удалось это сделать «Mushrooms» - первая известная нам команда, в которой пел Клаус Майне. Ещё тогда, увидев в составе «Mushrooms» этого «сумасшедшего парня» и отметив его неуёмную энергию и силу голоса, начинающий гитарист Рудольф Шенкер, а впоследствии - лучший друг на всю жизнь, подумал, что неплохо бы его группе иметь такого вокалиста. Рудольф сразу понял, что этот «законченный сумасшедший» мечтает о том же, о чем и он. Но первая попытка переманить Клауса в состав группы «Scorpions» не увенчалась успехом. Вскоре «Mushrooms» развалились и Клаус, по иронии судьбы, стал вокалистом группы «Copernicus», которая была главным конкурентом «Scorpions» на звание лучшей группы города Ганновер. 

Но на этом совпадения не закончились, так как соло гитаристом группы «Copernicus» был Михаэль Шенкер - младший брат Рудольфа. Это соперничество закончилось тем, что Рудольфу Шенкеру все же удалось переманить упрямого певца в состав своей группы, заодно прихватив и своего сумасшедшего младшего брата-виртуоза, которому на тот момент было около 15-ти лет. Таким образом, в 1969-ом году, а если точнее, то в новогоднюю ночь 1970-го года группа «Scorpions»  обрела свой голос и не только, так как с приходом Клауса Майне команда начала переориентироваться на исполнение тяжелого рока. С этого момента  и по сей день (2016 год) биография Клауса связана с легендарным именем «Scorpions». Первая студийная запись группы так же не обошлась без приключений, которые большей частью выпали на долю вокалиста. Дело в том, что возможность первой записи в студии группа выиграла на конкурсе в 1969 году. Но к сожалению, студия, предоставленная победителям, не обладала хорошим техническим оснащением, и музыкантам приходилось придумывать различные комбинации, чтобы добиться более яркого звука. Наверное, самыми неестественными комбинациями были попытки Клауса петь в пустое ведро. Поняв тщетность этих попыток, группа отправилась на поиски новой студии и записала свой дебютный альбом «Lonesome Crow» под эгидой продюсера Кони Планка, в качестве саундтрека к его фильму «Холодный рай». Альбом был записан в 1972 году, в популярном тогда стиле «психоделический рок». Все семь песен, попавшие на дебютный винил, были исполнены Клаусом Майне на английском языке. Но стараний музыкантов в то время, по сути никто не оценил, альбом не имел большого успеха. Тем не менее, группу уже заметили. Идея петь на английском языке принадлежала Клаусу, ибо по его собственному признанию они с самого начала «замахнулись на весь мир», на немецком языке это было практически не возможно.

Немного о семье

Отец Клауса - Хуго Майне, был садовником в Herrenhäuser Gärten. Мама Клауса - Эрна Майне, скончалась от перенесенного инсульта в городе Ганновер, 25 октября 2012 года... А 3 июня она  отметила свой 92-ой день рождения.

После выпуска своего первого альбома «Lonesome Crow», в 1972 году, Клаус встретил ту самую, единственную любимую женщину в своей жизни - Габи, которая в 1977 году станет его женой. Они познакомились на одной из вечеринок, после концерта. Габи тогда было всего 16, она на 7 лет моложе Клауса. Позже, Клаус признается ей в любви, сидя на  крыше их старого автобуса «Volkswagen», на котором группа тогда и передвигалась вместе с оборудованием от одного места выступления к другому. Вот что Габи говорит о себе, и своей семье:

«Когда я встретила моего мужчину в 1972, мне было 16. Моя лучшая подруга была вместе с гитаристом из «Scorpions». На вечеринке после концерта Клаус и я разговорились. Мы сразу хорошо поняли друг друга. Меня очаровывало то, что в нем сочетались противоположные стороны: на сцене он рок-н-ролльщик, но в частности - очень заботливый мужчина. Эти обе грани переехали меня, и я по уши влюбилась в него. Через два года после того, как мы стали встречаться, мы переехали, чтобы жить вместе. В 1977 мы поженились. Это было в то время, скорее, необычно и ввело наших друзей в недоумение. Снова и снова вставал вопрос о том, следует ли нам жениться. Но для нашей свадьбы не было никаких принуждений, мы сделали это просто из желания и любви. Это, конечно, лучшая предпосылка для этого шага. Основой нашей любви является взаимное доверие. Я, естественно, знаю, насколько он любим как рок-звезда, сколько возможностей и предложений, также, эротической природы он имеет в дороге. С одной стороны, это прекрасно - иметь мужчину, который так востребован, а с другой стороны - представление о том, что там всегда ожидают с нетерпением фанаты - не очень приятно. Но то, чего я должна избегать, так это измены. Никогда нельзя быть уверенным в отношениях, всегда надо что-то делать для их сохранения, даже после 31 года брака. Мы знаем, что у нас есть кое-что очень ценное, что мы стопроцентно можем полагаться друг на друга. Это большой подарок - встретить человека, с которым счастлив такое долгое время, и любовь к которому все еще растет.»
Сам Клаус достаточно часто говорит о своей семье и жене в интервью:
«Я познакомился с моей женой в 1972 на одном из наших концертов. Эта встреча была, как я знаю сегодня, очень особенным моментом, который определил мою последующую жизнь. Это подобно явлению сверкающей молнии, которое нельзя объяснить. Это как предназначение – два человека встречаются в нужное время, в нужном месте и разделяют с тех пор свою жизнь. Если это успешно, будут, как известно, также популярной добычей «группи». Визгливые девочки бросают свои футболки на сцену, хотят автографы на голой коже и т.д. Как это остановить? Ко мне в голову не пришло бы ставить на карту мой брак ради одной ночи - короткого приключения. Наши поклонницы любят музыку, образ рок-звезды. За этим они действительно не знают человека. Было бы неправдой сказать, что совсем нет соблазнов, однако слишком многое зависит не только от отношения к Габи, но я также уважаю своих фанатов. Я видел в течение всех этих лет, как много отношений терпели неудачу и смотрел, насколько жизнь переворачивается, если начинать всё с нуля. Лишаются общей истории, искореняются. Ничто не длится вечно, и жизнь - это дикая поездка по горкам, но не нужно было вызывать счастье. Если нашли партнера, с которым действительно счастливы, нужно было делать также все для того, чтобы сохранить отношения.»
12 декабря 1985 года у Клауса и Габи родился сын - Кристиан Майне. На данный момент имеет высшее образование и работает в сфере маркетинга и рекламы. Проживает в Ведемарке - Германия. 

Покорение вершин со Scorpions

После выхода первого альбома, группа начала набирать обороты и выпускала диски чуть ли не каждый год (1972, 1974,1975, 1976, 1977, 1979, 1980). В 1979-ом году заводные немцы покорили Штаты, закрепили своё лидерство в 1982-ом альбомом «Blackout»  и окончательно свели всех с ума со своим мировым турне 1985-го года «World Wide Live».

Но мало кто знал тогда, с чем пришлось столкнуться Клаусу Майне в эти годы. В 1981, в самом начале студийной сессии, Клаус Майне почувствовал недомогание и неожиданно потерял голос. Виною тому были лимфатические узлы, образовавшиеся на голосовых связках.

Об этой истории много чего написано, ни один раз рассказано и самим Клаусом в интервью, но никто лучше и подробнее не осветил ситуацию, как Рудольф Шенкер в своей книге "ROCK YOUR LIFE": Вот так, преодолев один из самых трудных моментов в своей карьере, «Scorpions» записали свой платиновый альбом, а Клаус вошел в пятерку лучших вокалистов в мире по итогам 1982 года. Некоторые критики писали, что «ему вставили железные связки».

Увлечения

Кроме музыки Клаус увлекается автомобилями, любит японскую кухню, читает биографии известных политиков. Что касается спорта, то Клаус Майне отдает предпочтение теннису и футболу. Его любимые автомобили - Mercedes 300 SL, 560 SEC.

[www.tci.ru/modx/?id=1221 В интервью TCI Клаус говорил]:
«Я - фанат футбола, и безусловно, я слежу за всеми матчами, болею за свою родную команду. И сам иногда играю. Но не профессионально, конечно. Я слежу за собой, поэтому, футбол для меня не только хобби, но и постоянные тренировки. Также, я люблю теннис. Но сейчас уже играю меньше - слишком мало времени, а теннис, всё-таки, требует к себе большого внимания.»
Он постоянно занимается спортом, потому что для выступлений, просто необходимо быть в хорошей физической форме. У Клауса есть личный тренер по Теннису, а занятия фитнесом являются неотъемлемой частью его жизни. Из интервью, напечатанном в журнале Классик Рок №2 - 2006:

Cпорт: «Занятия фитнесом играют для меня очень важную роль: во время последнего тура я сто раз качал пресс! Ты должен быть в отличной форме, выходя на сцену. Да и сами выступления также пойдут в качестве фитнеса.»
Музыка: «Я люблю Mind Body&Soul - Джосс Стоун. Во время нашего последнего турне по Америке, в моем плеере был именно этот альбом. У нее сильный, блюзовый, рок-н-ролльный голос, потрясающе выразительный. Музыкальные вкусы у меня самые разнообразные и поэтому, конечно, у меня есть с собой «Led Zeppelin». Когда слушаешь «Led Zeppelin» в Америке, то они звучат совершенно по-другому.»
DVD: «Прекрасно смотреть DVD на огромных плазменных экранах, которые появились в наше время. Мне нравится «Анализируй это» - комедия с Робертом ДеНиро. «Управляй гневом»  с Джеком Николсоном – тоже крутой фильм. А еще мы любим старый сериал про инспектора Клосо.»
Книги: «Я большой фанат биографий, только что прочел очень хорошую о Бобе Дилане. В автобусе я много не читаю, но всегда находится время, которое надо убить – в гримерке, например, перед выступлением.»

Другие проекты

В 1992 году Клаус сыграл эпизодическую роль в фильме «Otto – Der Liebesfilm». Песня «Wind of Change»  играет важную роль в этом фильме.

В 1995 году он выступал на «Jose Carreras Gala», которая состоялась в Лейпциге.

Вместе с персидским пианистом и композитором Anoushiravan Rohani и «Hannover Philharmonic Orchestra» Клаус выступил в 1998 году в Ганновере с песней «Maybe I, Maybe You» на музыку Rohani, текст к которой написал Майне. Песня была выпущена в 2004 году на альбоме «Unbreakable» Scorpions в несколько иной аранжировке.

На счету Клауса также имеется еще несколько проектов, в которых он принимал участие без остальных членов коллектива «Scorpions».

На концерте Ронни Джеймса Дио и Deep Purple в 2002 году в Брауншвейге Майне был гостевым вокалистом на «Rainbow in the Dark».

В 2005 году Клаус спел вместе с израильской певицей Лиэль Колет песни «Jerusalem of Gold» и «Send Me An Angel».

13 декабря 2008 года Клаус Майне с Рудольфом Шенкером спели вместе с Доро Пеш в Дюссельдорфе песни Scorpions «Big City Nights» и «Rock You Like A Hurricane».

Клаус Майне является гостевым вокалистом на треке «Dying For An Angel» из альбома «Avantasia» Тобиаса Заммета, который был выпущен в апреле 2010 года под названием «The Wicked Symphony/Angel Of Babylon» в двух частях.

В 1999 году выходит весьма необычный альбом «Eye II Eye» - смелый эксперимент, где мы видим абсолютно другой имидж Клауса, без кепочки, а также — первую песню «Scorpions» на немецком языке, которая вошла в этот альбом. Позже [www.scorps.ru/artic/artic_interw_acouctica_rol1.htm в одном из интервью] Клаус расскажет:
«Наша музыка всегда была на английском языке. Мы выросли на американской и английской музыке. В Германии не было интересных исполнителей в то время. Английский язык открывает для музыкантов путь на международную арену. В то время выйти на мировой рынок с песнями на немецком языке было практически невозможно. Но я всегда хотел петь на немецком. В нашем альбоме «Eye II Eye» есть одна песня на нашем родном языке. Но каждый раз, когда я пытаюсь что-то спеть на немецком, наш менеджер говорит: "Нет, нет. Это, бесспорно, хорошая песня, но, пожалуйста, сделайте ее на английском!»  Как же тогда объяснить успех других немецких коллективов, поющих на родном языке. Например, «Rammstein»?! Клаус Майне: «Да, сейчас много немецких музыкантов, которые исполняют песни на родном языке. Знаете, это просто что-то! «Rammstein» - одна из моих самых любимых групп. Сейчас просто другое время. В то время, когда мы начинали петь, прорваться на мировой рынок с песнями на немецком было практически невозможно. Но все меняется...»

Характер

Первое, что бросается в глаза при общении с этим человеком - это его искренность, интеллигентность и доброта. В своей повседневной жизни, вне сцены, Клаус печальный и собранный. Большую часть времени, однако, эту серьезную сторону его характера компенсирует ребенок в его душе. В своем интервью журналу «Raw» он рассказывал о себе:
«Мне очень трудно описать себя, потому что по знаку зодиака я - Близнецы, поэтому во мне сидит две личности. На сцене - я натуральный безумец, тогда как вне сцены - я очень закрытый и совсем не общительный человек. Поэтому скажу так: я Доктор Джекил и Мистер Хайд. На сцене мне существовать гораздо легче и комфортней, чем жить в обычной жизни и так постоянно. Я прекрасно себя чувствую, выступая перед аудиторией в 20 тысяч, но в так называемой «житейской» ситуации, например, поход в банк или разговор «с глазу на глаз» с каким-нибудь бизнесменом... Меня в таких ситуациях просто всего трясет. Жить обычной жизнью мне гораздо труднее, чем жить на сцене.»

Для многих людей этот человек является примером своей доброжелательностью и уважительным отношением к окружающим.

Как-то, в одном из интервью, у Клауса спросили, как он обычно готовится к выступлениям? Что делает за 15-20 минут до выхода на сцену? Клаус рассказал следующее:
«Если ты поёшь в группе, ты в первую очередь заботишься о своем инструменте, которым, в моем случае, является мой голос. Перед каждым шоу я разогреваюсь для того, чтобы, когда я выйду на сцену и мы начнем наш концерт, я был готов, чувствовал себя именно в том месте и в тот момент, чувствовал заряд энергии. Поэтому я разогреваюсь и готовлюсь к этому большому событию.»
Но только собственный рабочий кабинет Клауса посвящён в уникальный метод певца разогреваться перед шоу: крики, напоминающие вой дикого животного, могут очень напугать непосвящённых.

Вот так увлечение маленького немецкого парнишки, переросло в дело всей его жизни. И по сей день Клаус Майне занимает первые строчки среди лучших вокалистов мира. А детище Рудольфа Шенкера под  названием «Scorpions» уже считается легендой.

Интересные факты о Клаусе Майне

  • Однажды знакомый Клауса попросил поздравить своего друга (большого фаната «Scorpions») с днем рождения весьма необычным способом – бросить ему в лицо торт. Клаус незамедлительно осуществил мечту преданного поклонника.
  • Перед выступлением Клаус практикует физические упражнения – по 100 раз качает пресс. Он говорит, что это помогает ему настроиться на нужный лад.
  • Знак Зодиака – Близнецы.
  • Страдает аэрофобией – боязнью летать на самолетах.
  • Клаус восхищается Элвисом Пресли. В детстве он изображал короля рок-н-ролла и устраивал «выступления» для родных.
  • Болеет за футбольный клуб «Ганновер 96».
  • Хотел бы взять интервью у Пола Маккартни.
  • Своим высшим музыкальным достижением считает вокал в песне «Still loving you».
  • Песня «Wind of change» стала гимном общественно-политических изменений в Восточной Европе, в конце 80-х - начале 90-х.
  • На некоторых концертах группы Scorpions Клаус помимо вокала играет на гитаре.

50 цитат Клауса Майне

  1. Рок не имеет никаких границ. Один раз мы играли концерт в Сибири, в 20-ти градусный мороз и не чувствовали холода.
  2. Лично я не люблю политику. Группа «Scorpions» выражает свои взгляды с помощью рок-музыки, которая звучит громко и понятно для всех.
  3. Одна песня не может изменить весь мир, но от неё можно получить кайф.
  4. Люди искусства имеют шанс бороться за мирное будущее, не выступая с политических трибун.
  5. Когда мы только начинали свою карьеру, нам нужно было решать невероятно сложные вопросы. Например, «купить сигареты или заправить машину, чтобы доехать до места следующего концерта». Одновременно на все не хватало денег. Пришлось бросить курить.
  6. Когда я понял, что рок вездесущий? Это случилось, когда мои знакомые, которые путешествовали по Амазонке, делились со мной, что дети туземцев стирали бельё в реке и напевали «Wind Of Change».
  7. Я - космополит, гражданин мира. Где бы мы ни были – нас объединяет музыка.
  8. Затронуть человеческое сердце легче музыкой, чем ораторскими призывами.
  9. Мы хорошо знаем мировую историю, и сейчас, после всего того, что натворили наши предки, хочется делать что-то действительно хорошее.
  10. Это здорово, что мы известны не одной только песней. У «Scorpions» много достойных работ.
  11. Существует много песен, которые имеют большое значение в мире рок-музыки.
  12. Мы видели поколение молодых людей, которое заявляло, что Холодная война скоро закончится.
  13. Берлин – мировой город, он очень крутой. По этой причине многие художники со всего света приезжают сюда. Их привлекает волшебство Берлина.
  14. Падение «Берлинской стены» – это революция, которая вышла из народа. Это мирная революция, где люди танцевали на «Стене». И я надеюсь, что теплые воспоминания об этом событии будут сохранены.
  15. Когда пала «Берлинская Стена», никто не погиб. Это фантастика!
  16. Во время падения «Берлинской Стены» мы были в Париже. Рудольф сказал: «Посмотри в телевизор! Этого не может быть! Люди танцуют на Берлинской Стене. Это же безумие».
  17. Мы часто играли в Берлине в 70-х годах. И мы каждый раз проходили пограничный контроль: останавливали свой яркоокрашенный «Volkswagen», шли на досмотр. А в 90-х мы играли на Потсдамской площади с Роджером Уотерсом альбом «The Wall». Мы стали первыми. Нас слушало 250 000 человек, там, в бывшей полосе смерти, и это было невероятно.
  18. Наши рок-песни были и остаются столь же успешными, как и раньше.
  19. Я думаю, что политическая власть находится во власти песни.
  20. У композиции «Wind of change», действительно, есть своя особая история. Это не просто хит, похожий на тысячи других.
  21. Разве «Deep Purple» играют свои концерты без «Smoke On The Water»? Конечно, нет!
  22. Мы хотим мирного будущего для всего мира.
  23. За все годы мы записывались в стольких студиях, что можем оценить, как на самом деле хорошо дома.
  24. И мы по-прежнему много гастролируем. Да, далеко не столько, сколько несколько лет назад, но мы много путешествуем и играем концерты.
  25. У нас больше 6,6 млн поклонников на Фейсбуке. Обратная связь с фанатами – это невероятно!
  26. Мы хотели завершить творчество в 2010 году. Но после того, как отыграли 200 концертов в тех местах, где давно не были – мы просто не смогли сложить гитары.
  27. «Scorpions» будут отмечать 50-летнюю годовщину вместе с нашими фанатами.
  28. Мы родом из Германии, но выросли на американской и английской музыке. Она стала неимоверным вдохновением для молодой группы. Да, мы немцы, но только не в музыке.
  29. В 70-х «Scorpions» начали тур по Англии, Франции, Японии и Америке, чтобы стать интернациональной группой.
  30. Дружба и командная работа всегда были важными частями «Scorpions».
  31. У «Scorpions» мощные, живые выступления. Мы уходим со сцены лишь тогда, когда чувствуем, что результат достигнут.
  32. За последние пару лет мы создали новую аудиторию «Scorpions», новое поколение рок-фанатов.
  33. Мы видим, как наша музыка становится бессмертной.
  34. Я не чувствую гордости. Это скорее чувство благодарности за все эти годы.
  35. Это настоящая привилегия, что мы, немецкая группа, играем рок на мировой сцене.
  36. Мы никогда не теряем страсть к тому, что делаем.
  37. В конце 90-х было время, когда нам приходилось бороться за выживание как классической рок-группе.
  38. Рок – это все для нас.
  39. В чем секрет нашего успеха? Как группа, которую основали молодые ребята из Германии, мы всегда придерживались правильной философии.
  40. «Scorpions» всегда были хард-рок группой, которую вели гитары.
  41. Даже спустя столько лет, на карте мира есть несколько мест, где мы никогда не были. Мы взволнованы так, будто нам снова по 17.
  42. О, это – сумасшедший мир!
  43. Мы стремились познать мир во всей его красе. В результате была создана песня «Wind of change». Так мы оказались в нужном времени и в нужном месте.
  44. Музыка похожа на спорт: популярный футболист Пеле стал самым молодым чемпионом мира. Ему было 17 лет, когда он забил свой самый важный гол в жизни. С тех пор миллионы мальчишек по всему миру захотели быть похожими на Пеле. А чтобы этого достичь, нужно бросить курить, пить и заняться спортом. Именно благодаря таким примерам, как Пеле и Майкл Джордан, происходит обновление целого поколения. Точно так же и в музыке.
  45. «Scorpions» - не самый плохой пример для подражания.
  46. Играть в каждом новом месте – это как новая глава в жизни «Scorpions».
  47. Дружба – это очень важно. Даже после стольких взлетов и падений, мы все еще творим музыку вместе и получаем от этого удовольствие.
  48. Я уверен, что вечный источник вдохновения – это твой дом, то место, куда ты всегда возвращаешься после длительных турне.
  49. Когда я пишу композицию, то стремлюсь выплеснуть эмоции, которые меня переполняют. Но я никогда не могу предсказать судьбу песни. Станет ли она первой во всех музыкальных чартах или будет пылиться на полках. Такое невозможно предугадать.
  50. Мы хотим выступать еще много лет, потому что играть рок – это наша единственная цель в жизни и самая желанная мечта.

Напишите отзыв о статье "Майне, Клаус"

Ссылки

  • [scorpionc.ru/index/0-5 Klaus Meine. Биография]
  • [www.the-scorpions.com/english/theband/klaus_meine.asp Scorpions singer — Klaus Meine — Profile]
  • [www.klausmeine.ru/ Сайт, посвящённый Клаусу Майне]
  • [www.metal-rules.com/interviews/Scorpions-Nov2003.htm Интервью с Клаусом Майне]
  • [www.scorps.ru Русский фан-клуб Scorpions]
  • [scorpionc.ru/ Российский сайт Scorpions]
  • [www.the-scorpions.com/ Официальный сайт Scorpions]
  • [www.crazyscorps.com/ Сайт о Scorpions на французском]
  • [www.frenchscorpions.com/ Еще один сайт о Scorpions на французском]
  • [scorpionc.ru/index/0-5/ Клаус Майне. Краткая биография.]


Отрывок, характеризующий Майне, Клаус

Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.