Клевец

Клеве́ц (от «клюв») или чекан (от славянских «топор», «кирка», «клык кабана» и др. или тюркских «боевой топор», «бить» и др.) — боевой молот, чаще короткодревковый, имеющий ударную часть в форме клюва, плоского, гранёного или круглого в сечении, который может быть разной длины, обычно в разной степени изогнутым книзу. Обычно скомбинирован с молотком на обухе. Прилив в форме молотка мог иметь различную ударную поверхность: гладкую, шипастую, пирамидальную, конусную, с какой-либо фигуркой или монограммой. Последние два вида предназначены, чтобы отпечататься на поверженном противнике. Имеется вариант польского наджака, когда на месте молоточка находится навершие (било) булавы-буздыгана. Клевец, может быть скомбинирован также с топориком — чеканом.

Общая масса 1—1,5 кг. Древко длиной в 60—80 см. Короткое древко европейских и восточных молотов часто было полностью из железа и снабжалось рукояткой, рассчитанной для одной или двух рук. Сверху часто имелось направленное вверх остриё (по-русски — копьецо). Клевец традиционно применялся в комбинированном оружии.

Использование и история

Клевцы предназначались для ближней рукопашной схватки, часто ими вооружались всадники. Клевец сочетает высокую пробивную способность (удар приходился на малую площадь) с удобством и небольшим весом. Такое оружие способно пробить любые доспехи, хотя имеется вероятность его застревания.

Они применялись ещё в бронзовом веке. В Средневековье известны с X в. Клевцы распространились в странах, находящихся под влиянием ислама и спорадически — в Западной Европе. Считается, что, например, в Польшу они пришли из Турции через Венгрию (старопольск. czakan, czera из венг. csokany и тур. czakmak). Всюду стали применяться в кавалерии с середины XV как дополнительное (к мечу) оружие в. Особую популярность клевцы приобрели в Европе и на Руси в XV−XVII веках. Они также были популярны у польско- литовских гусаров. С исчезновением пластинчатых доспехов, клевцы оставались в качестве атрибута воинского начальства (Германия, Италия и др.), а также казачьих и разбойничьих атаманов. В это время они часто снабжались ввинчивающимися в рукоятку кинжалами. В Польше, в XVIII в., в связи с запретом на его ношение шляхтой, клевец видоизменился в гражданское оружие (то есть оружие самообороны) — обух.

Региональные типы и названия

У славян это оружие имело названия: клевець, келевець, келеп, келеф, чекан, фокош (последнее — также венгерское название валашки). В Западной Европе это были рыцарские молоты или кавалерийские молоты. Также имелись такие названия как вороний клюв — в Испании, Франции (старофр. bec de corbin), клюв сокола — в Италии, Франции (старофр. bec de faucon), клюв попугая или попугай — в Германии и Польше, наджак или надзяк (от тур. nadzak) в Польше.

На Востоке использовались: кулюк-балта — у татар, загнал (вороний клюв) — в индо-иранском регионе, табар — в Персии, лохар — на афгано-пакистанской границе. На Востоке, среди военных и у гражданского населения, подобное оружие продержалось дольше, чем в Европе. В XVII—XIX вв. оно было популярно в индо-персидском регионе под одинаковым названием «вороний клюв». В Индии изготовлялось и комбинированное оружие.

Близки к клевцам эспонтонные томагавки Нового времени. Более отдалённые сходство имеют китайские длиннодревковые гэ и полностью железные фанг. В Индии известен также посох факира (bairagi). Японский боевой серп кама-яри напоминает внешним видом клевец, но является колюще-режущим оружием, не обладает дробящими свойствами.

Другое значение: клевец (стар.) — двухлезвийный топорик для ковки жёрновов.

См. также

• Боевой молот
• Загнал
• Наджак
• Чекан
• Чекан (топор)

Литература

• Квасневич В. Лексикон холодного и метательного оружия / Пер. с польск. — СПб.: ООО «Издательство „Атлант“», 2012. — С. 33, 69—71, 115, 116, 124, 125, 134—136, 153, 224, 225. — ISBN 978-5-98655-042-8.

Отрывок, характеризующий Клевец

Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.