Клемантаны

Клемантаны

Самоназвание	бидаю, даяки суши, меланау
Численность и ареал
Всего: 630000 человек Калимантан
Язык	несколько родственных малайско-полинезийских языков, малайский, индонезийский
Религия	христианство, ислам, анимизм
Расовый тип	монголоиды
Входит в	даяки
Родственные народы	ибаны

Клеманта́ны, реже каламанта́ны, также клеманта́н (индон. , малайск. Suku Klemantan) — обобщающее название части даякских народов, проживающих в западной и северо-западной части острова Калимантан на территории Индонезии и Малайзии. Единой общепринятой точки зрения относительно состава данной этногруппы не существует, чаще всего клемантаны отождествляются с даяками суши. При таком понимании их численность на начало XXI века составляет около 630 тысяч человек.

Родным для клемантанских народностей является ряд близкородственных австронезийских языков, относящихся к малайско-полинезийской подсемье. Относительное большинство — христиане, значительно количество мусульман, широкое распространение сохраняют традиционные местные верования.

Происхождение и толкование названия

Понятие «клемантаны» введено в начале XX века британскими учёными — антропологом А. Хаддоном (1855—1940 годы) и этнографом и биологом Ч. Хоузом (1863—1929 годы). На основании исследований, проведенных на Калимантане — на территорииях, относившихся как к управлявшемуся британскими белыми раджами Сараваку, так и к Нидерландской Ост-Индии — они предложили его в качестве обобщающего названия для группы близких по хозяйственному и этнокультурному укладу даякских народностей этого региона: мурутов, калабитов, бидаю, себопов, бараванов, меланау и ряда других. Термин никак не соотносился с самоназваниями этих народностей: слово «клемантан», выбранное англичанами, представляло собой один из вариантов произношения названия острова Калимантан среди малайского населения.

Примечательно, что за основу подобной классификации были приняты не лингвистические, а социально-экономические критерии: к клемантанам были отнесены слаборазвитые даякские народности, основным занятием которых являлось сельское хозяйство. Таким образом акцентировалось отличие этой этногруппы от ибанов, также известных как «даяки моря», основу экономической деятельности которых составляют морское рыболовство и торговля.

Отсутствие четких лингвистических критериев обусловило достаточно зыбкие рамки группы. В результате единого общепринятого понимания её состава так и не сложилось, и в современной этнографии термин «клемантаны» активно не используется. В настоящее время клемантанов как правило отождествляют с «даяками суши», также известными как бидаю, при том, что А. Хаддон и Ч. Хоуз рассматривали последних лишь как одну из клемантанских народностей, пусть и наиболее крупную. Дополнительую сложность создают различия в определении уже самих даяков суши: многие исследователи причисляют к ним не только собственно бидаю, но и ряд родственных им более мелких племен.

Расселение, численность, жизненный уклад

Клемантанские народности проживают в южной и юго-западной частях малайзийского штата Саравак и на большей части территории индонезийской провинции Западный Калимантан, главным образом во внутренних районах, хотя за последние десятилетия ареал их расселения заметно расширился. C учетом не вполне четких рамок этногруппы сколь-либо точное определение её численности является проблематичным. В начале XX века А. Хаддон и Ч. Хоуз предположительно говорили о полутора миллионах клемантанов. Оценки по состоянию на конец XX века различны, одако в любом случае речь идет о меньшем количестве. Исследователи, отождествляющие клемантанов с даяками суши в широкой трактовке, насчитывают порядка 630 тысяч представителей этногруппы, 480 тысяч из которых проживает на индонезийской территории и 150 тысяч — на малайзийской. Причисление к группе народностей, не относящихся к даякам суши, но изначально рассматривавшихся А. Хаддоном и Ч. Хоузом как клемантанские, увеличивает эту цифру не слишком значительно — на 15—25 тысяч человек — поскольку в настоящее время указанные народности являются достаточно малочисленными.

Традиционно основным занятием клемантанов (при любой трактовке этого понятия) является сельское хозяйство — преимущественно, земледелие подсечно-огневого типа. Некоторое распространение исторически имели речное рыболовство, различные ремесла. Вместе с тем, постепенная интеграция этой этогруппы, как и других даяков, в современные социально-экономические процессы существенно расширила рамки их хозяйственной деятельности. К началу XXI века довольно значительная часть клемантанов проживала в городах, в частности, в Кучинге — административном центре Саравака.

В сельской местности клемантаны проживают в основном в достаточно крупных поселениях. Традиционное жилище — большой общинный дом амбарного типа, вмещающий несколько десятков обитателей. Традиционная одежда — набедренные повязки, однако уже в XIX веке многие клемантаны начали перенимать элементы костюма, свойственного более развитым в социально-экономическом плане народам Индонезии и Малайзии, в частности, саронги и длиннополые рубахи. Основные продукты питания — рис, батат, тапиока, бананы. Практикуется изготовление алкогольного напитка из рисового сырья — туака.

Исторически широкое распространение имел обряд воздушного погребения: умерших хоронили либо на деревьях, либо на специально сооруженных сваях. Для похорон представителей племенной знати иногда сооружались многометровые вышки достаточно сложной конструкции, увенчанные богато декорированными усыпальницами. В XIX—XX веках, по мере обращения в христианство и ислам, большая часть клемантанов отошла от данного обычая.

Языки, религия

Родным для клемантанских народностей является ряд австронезийских языков, относящихся к малайско-даякской группе западнозондской языковой зоны. Издание «Этнолог», не использующее понятия «клемантаны», выделяет в рамках малайско-полинезийской семьи группу из 13 языков даяков суши, которую, в свою очередь, делит на 3 подгруппы. Примечательно, что степень родства этих языков относительно невелика — в отдельных случаях лексическая общность составляет менее 50 % — в связи с чем в качестве языка межплеменного общения нередко используются малайский и индонезийский языки. Кроме того, среди клемантанов, проживающих на малайзийской территории постепенно распространяется английский язык.

Исторически клемантаны исповедуют различные формы анимизма. Однако активная деятельность западных миссионеров среди этих народностей во второй половине XIX века — первых десятилетиях XX века привела к обращению большей их части в христианство — преимущественно в католицизм, в меньщей степени в протестантизм. Так, среди крупнейшей народности — бидаю — к христианам себя причисляет более 80 % верующих. Ислам, несмотря на абсолютное доминирование этой религии и в Малайзии, и в Индонезии, распространён не столь широко — его исповедует порядка 15—20 % клемантанов. Доля лиц, считающих себя анимистами, невелика, однако как среди христиан, так и среди мусульман сохраняются заметные пережитки традиционных местных верований.

Литература

• Народы и религии мира / Тишков В. А. (главный редактор). — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. — 928 p. — ISBN 5-85270-155-6.
• Alfred Court Haddon. A Sketch of the Ethnography of Sarawak. — 1901.
• Charles Hose, William McDougal. The pagan tribes of Borneo; a description of their physical, moral intellectual condition, with some discussion of their ethnic relations. — L.: Macmillan and Co, 1912. — Т. 1. — 355 p.
• Agustus Henry Keane, A. Hingston Quiggin, Alfred Court Haddon. Man: Past and Present. — Revised and largely re-written. — Cambridge: Cambridge University Press, 1920. — 562 p.

Отрывок, характеризующий Клемантаны

– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..