Кленовский, Дмитрий Иосифович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Кленовский и Крачковский

Дмитрий Кленовский
Имя при рождении:	Дмитрий Иосифович Крачковский
Дата рождения:	24 сентября (6 октября) 1893(1893-10-06)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	26 декабря 1976(1976-12-26) (83 года)
Место смерти:	Траунштайн (Бавария)
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР ФРГ ФРГ

Дмитрий Иосифович Кленовский (наст. фам. Крачковский; 24 сентября (6 октября) 1893, Санкт-Петербург — 26 декабря 1976, Траунштайн, Германия) — русский поэт, журналист. «Последний царскосёл», по отзыву Нины Берберовой.

Биография

Дмитрий Крачковский родился в семье художника-пейзажиста, академика живописи Иосифа Крачковского и художницы Веры Беккер. Учился в Царскосельской гимназии (1904—1911), часто бывал с родителя­ми в Италии и Франции, в 1911—1913 по состо­янию здоровья находился в Швейцарии.

В 1913—1917 году изучал юриспруденцию и филологию в Петербургском университете. В этот период он увлекался антропософией. Начал печататься в петербургских журналах с 1914 года, его первый сборник «Палитра» был издан в Петрограде в конце 1916 года (на книге проставлен уже 1917 год) под его настоящей фамилией. Подготовленный к печати второй сборник «Предгорье», близкий к поэтике акмеизма, не вышел из-за революции; датированная 1922 годом рукопись сохранилась в архиве Глеба Струве и вышла в свет в составе «Полного собрания стихотворений» поэта в Москве в 2011 году.

С 1917 года до отъезда в Харьков Крачковский работал в Москве совслужащим, в 1921—1922 — журналистом, посещал литературные кружки, где познакомился с творчеством Андрея Белого и Максимилиана Волошина. С установлением советской власти оставил всякие попытки заявить о себе как о поэте и в 1922 уехал в Харьков, где работал переводчиком в Радиотелеграфном агентстве.

В 1942 году во время немецкой оккупации Украины вместе с женой, немкой по происхождению, эмигрировал в Австрию, а затем в 1943 году в Германию. С 1947 года начал публиковать стихи под псевдонимом Кленовский — в «Новом журнале», а с 1950 г. в журнале «Грани». Жил в Траунштейне, Бавария, писал до самой смерти. Всего в Германии издал 11 поэтических сборников (последний издан посмертно в 1977 г. радениями вдовы поэта М. Д. Крачковской и проф. Р. Ю. Герра). Переписка Кленовского с архиепископом Иоанном (Шаховским) вышла отдельным изданием (Париж, 1981).

Поэзия Кленовского питается тремя источниками: религиозно-духовным достоянием русского православия, ан­тропософией, а также отношением к языку, каким оно было у акмеистов; при этом в творчестве Кленовского сказывается его собственный религиозный опыт (самые подробные тексты об ангелах в литературе). Его произведения отличаются самостоятельностью и в языке. Н. Гумилёв, которого Кленовский очень уважал как старшего то­варища по Царскосельской гимназии и как жертву большевистского насилия, служил ему духовным образцом. В своих поздних циклах стихов («Костер») Кленовский рассматривает земную жизнь лишь как отрезок духовного бытия человека, откуда он происходит и ку­да возвращается после смерти. Для него, как и для А. Белого, Ходасевича, Гумилёва, Во­лошина, несомненна многократность рожде­ния человека, позволяющая ему развиваться дальше и дальше. Поэтому его поэзии не свойственно выражение страха смерти, она скорее свидетельствует о знании смысла, за­данного земному существованию и познава­емого благодаря смерти. Восхищение приро­дой, исповедание любви и служения ближ­нему, иногда — воспоминания о Царском селе и Италии — таковы другие мотивы его по­эзии, которая с самого начала (1945) отлича­ется большой зрелостью, что обусловлено возрастом и обстоятельствами жизни автора; наибольших удач Кленовский достигает в сборнике 1967 года. Ясность языка и скромность выразительных средств сочетается в стихах Кленовского с экономным введением разных картин и неологизмов.

— Вольфганг Казак

Он [Кленовский] не только стал, но и твердо признан признан одним из лучших поэтов Русского Зарубежья. Думаю, что он и один из лучших лириков России середины нашего века. Печать большой поэтической личности лежит на нём. […] Его поэзия безупречно соразмерна, у него нет столпотворения ни вещей, ни звуков. Он говорит просто, иногда как бы по-домашнему, но всегда есть в нём торжественность, даже в самом малом. Капля по капле, текут его строки, рождая мир поэзии, строго ему принадлежащей.

— Архиепископ Иоанн (Шаховской)

Стихи

ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ ГИМНАЗИЯ

Есть зданья неказистые на вид,

Украшенные теми, кто в них жили.

Так было с этим.

Вот оно стоит

На перекрёстке скудости и пыли.

Какой-то тесный и неловкий вход

Да лестница взбегающая круто

И коридоров скучный разворот… —

Казёнщина без всякого уюта.

Но если приотворишь двери в класс —

Ты юношу увидишь на уроке,

Что на полях Краевича, таясь,

О конквистадорах рифмует строки.

А если ты заглянешь в кабинет,

Где бродит смерть внимательным дозором, —

Услышишь, как седеющий поэт

С античным разговаривает хором.

Обоих нет уже давно. Лежит

Один в гробу, другой без гроба, — в яме,

И вместе с ними, смятые, в грязи,

Страницы с их казнёнными стихами.

А здание? Стоит ещё оно,

Иль может быть уже с землёй сравнялось?

Чтоб от всего, чем в юности, давно.

Так сердце было до краёв полно,

И этой капли даже не осталось.

Сочинения

• Палитра: Стихи. Пг, 1917
• След жизни, Frank­furt/M., 1950
• Навстречу небу, Frankfurt/M., 1952
• Оккультные мотивы в русской поэзии на­шего века. Статья // «Грани», № 20, 1953
• Казнённые молчанием. Статья // «Грани», № 23, 1954
• Неуловимый спутник: 4-я кн. стихов. [Мюнхен], 1956
• Прикосновенье: 5-я кн. стихов. Мюнхен, 1959
• Уходящие паруса. Мюнхен, 1962
• Разрознен­ная тайна. Мюнхен, 1965
• Стихи. Избранное из шести книг и новые стихи (1965—1966). Мюнхен, 1967
• Певучая ноша. Мюнхен, 1969
• Почер­ком поэта. Мюнхен, 1971
• Теплый вечер. [Мюнхен], 1975
• Последнее. Мюнхен, 1977
• Собрание стихов I. Париж, 1980 (Том 2 издан не был)
• Полное собрание стихотворений / Под редакцией О. Коростелева. — М.: Водолей, 2011. — 704 с. — (Серебряный век. Паралипоменон) — ISBN 978-5-91763-054-0

Ссылки

• [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Uch_zav/Nik_Gimn/NGU_Klenovsky.htm Дмитрий Иосифович Крачковский (1893—1976), поэт (псевдоним — Дм. Кленовский).]
• [gumilev.ru/print.phtml?aid=150082299 Поэты Царскосельской гимназии]
• Протоиерей Александр Шмеман. Дневники. 1973—1983, Издательство: Русский путь, 2007 г. 720 стр. ISBN 978-5-85887-255-1 С. 662—717.
• Архиепископ Иоанн (Шаховской). Московский разговор о бессмертии. — Нью-Йорк, 1972. — 245 с.
• Архиепископ Иоанн (Шаховской). Переписка с Кленовским / Ред. Р. Герра. — Париж, 1981. — 317 с.
• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
• Незабытые могилы / Сост. В. Н. Чуваков. М., 2001. Т. 3. С. 304. ISBN 5-7510-0195-8.

Отрывок, характеризующий Кленовский, Дмитрий Иосифович

И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.