Клеопатра

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Клеопатра VII
Κλεοπάτρα Φιλοπάτωρ<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Бюст Клеопатры VII из Шершелл в Алжире (Берлинское античное собрание). На Клеопатре царская диадема и повязка на волосах.</td></tr>

Царица Египта
69 до н. э. — 30 до н. э.
Соправители: Птолемей XIII (51 — 47 до н. э.),
Птолемей XIV (47 — 44 до н. э.),
Птолемей XV Цезарион (44 — 30 до н. э.)
Предшественник: Птолемей XII
Преемник: титул упразднен
 
Рождение: 2 ноября 69 до н. э.(-069-11-02)
Смерть: 12 августа 30 до н. э.(-030-08-12) (38 лет)
Александрия
Род: Птолемеи
Отец: Птолемей XII
Супруг: Марк Антоний
Дети: Птолемей XV Цезарион, Александр Гелиос, Птолемей Филадельф, Клеопатра Селена II
Клеопа́тра VII Филопа́тор (др.-греч. Κλεοπάτρα Φιλοπάτωρ; 69—30 гг. до н. э.) — последняя царица эллинистического Египта из македонской династии Птолемеев (Лагидов).

Прославлена благодаря драматической истории любви к римскому полководцу Марку Антонию. В годы её правления Египет был покорён Римом, сама Клеопатра покончила жизнь самоубийством, чтобы не стать пленницей Октавиана. Клеопатра стала одним из наиболее популярных античных персонажей в кинофильмах и литературных произведениях.





Общие сведения

Клеопатра VII правила Египтом 21 год последовательно в соправительстве со своими братьями (они же по традиции формальные мужья) Птолемеем XIII и Птолемеем XIV, затем в фактическом браке с римским полководцем Марком Антонием. Являлась последним независимым правителем Египта до римского завоевания и нередко, хотя не совсем правильно, считается последним фараоном Древнего Египта. Широкую известность приобрела благодаря любовной связи с Юлием Цезарем и Марком Антонием. От Цезаря имела сына, от Антония двух сыновей и дочь.

Источники по Клеопатре — Плутарх, Светоний, Аппиан, Дион Кассий, Иосиф Флавий. В большинстве своём древняя историография ей неблагоприятна; существует мнение, что очернение Клеопатры осуществлено победителем Египта, Октавианом и его окружением, стремившимися всеми силами очернить царицу, представив её не просто опасным врагом Рима и злым гением Марка Антония. Пример — суждение о Клеопатре римского историка IV в. Аврелия Виктора: «Она была так развратна, что часто проституировала, и обладала такой красотой, что многие мужчины своей смертью платили за обладание ею в течение одной ночи»[1].

Происхождение

Клеопатра родилась 2 ноября 69 года до н. э. (официально 12 год правления Птолемея XII), по всей видимости в Александрии. Она является одной из трёх (известных) дочерей царя Птолемея XII Авлета, возможно, от наложницы, так как, по замечанию Страбона, у этого царя была только одна законная дочь Береника IV, царица в 58—55 годах до н. э.

О детстве и юности Клеопатры ничего не известно. Несомненно, на неё произвела сильное впечатление смута 58—55 годов, когда её отца свергли и изгнали из Египта, а царицей стала его дочь (сестра Клеопатры) Береника. Восстановленный на престоле силами римского наместника Сирии Габиния, Птолемей XII кидается в резню, репрессии и убийства (жертвой которых пала в том числе и Береника). В результате он превращается в марионетку, удерживающуюся у власти лишь благодаря римскому присутствию, обременяющему финансы страны. Неприятности царствования отца преподнесли урок будущей царице, которая использовала все средства, чтобы избавиться от противников и от всех, стоящих на её пути — как, например, от своего младшего брата Птолемея XIV в 44 до н. э. и позднее от сестры Арсинои IV.

Личность

Подлинный облик Клеопатры нелегко разглядеть из-за окружающего её романтического флёра и многочисленных кинокартин; но несомненно, что она имела достаточно мужественный и твёрдый характер, чтобы беспокоить римлян.

Нет никаких достоверных изображений, которые точно, без идеализации, передали бы её физический облик. Повреждённый бюст из Шершелл в Алжире (античный город Цезарея Мавританская), созданный после смерти Клеопатры по случаю брака Клеопатры Селены II, её дочери от Марка Антония, с царем Мавретании Юбой II, передает внешность Клеопатры в её последние годы; хотя иногда этот бюст приписывают Клеопатре Селене II, дочери Клеопатры VII. Клеопатре VII приписывают эллинистические бюсты, изображающие молодых привлекательных женщин с типично греческими лицами, но персоны, с которых делали бюст, точно не идентифицированы. Считается, что бюсты, изображающие именно Клеопатру VII, хранятся в Берлинском музее (см. заставку) и музее Ватикана, но классический облик заставляет подозревать идеализацию изображения. Профили на монетах показывают женщину с волнистыми волосами, крупными глазами, выступающим подбородком и носом с горбинкой (наследственные черты Птолемеев). С другой стороны известно, что Клеопатра отличалась мощным обаянием, привлекательностью, отлично пользовалась этим для обольщения и вдобавок обладала чарующим голосом и блестящим, острым умом. Как пишет Плутарх, видевший портреты Клеопатры:

Ибо красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение её отличалось неотразимою прелестью, и потому её облик, сочетавшийся с редкою убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу. Самые звуки её голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад, — на любое наречие…[2]

В то время как греки обычно пренебрегали воспитанием дочерей, даже в царских семьях, Клеопатра явно имела хорошее образование, которое, наложившись на её природный ум, дало превосходные результаты. Клеопатра стала настоящей царицей-полиглотом, владея, помимо родного греческого языка, египетским (первая из своей династии приложила усилия для овладения им, может быть только за исключением Птолемея VIII Фискона), арамейским, эфиопским, персидским, ивритом и языком берберов (народа, жившего на юге Ливии). Её лингвистические способности не обошли и латынь, хотя просвещенные римляне, как, например, Цезарь, сами в совершенстве владели греческим языком.

Имя

Тип имени Иероглифическое написание Транслитерация
«Хорово имя»
(как Хор)
G5
G36
D21
V30F35 F35 F35 H2
Aa1
O22
[3] wr(t) nb(t)-nfrw ȝḫ(t)-zḥ.
G36 X1
D21
X1
V1
X1
A53N35
X2 X1
O34
[4] wrt twt-n-jt.s.
«Личное имя»
(как сын Ра)
G39N5
 
N29
E22
V1
Q3
D46
D21
X1 H8
U22
X1
O34
N36
[5] qlwpdrt Ep. nṯrt mr(t)-jt.s. (Κλεοπάτρα θέά φιλοπάτωρ)
N29
E22
M17V4Q3G1D46
D21
X1 G1 H8
[6] qlwpdrt Ep. nṯrt mr(t)-jt.s. (Κλεοπάτρα θέά φιλοπάτωρ)
Эпитет
X1
H8
R8X2
X1
S29N36
[6] nṯrt mr(t) jt.s.
X1R8X1
H8
X1
I9
O34
N36
[7] nṯrt mr(t) jt.s.

Путь к трону

Завещание Птолемея XII, умершего в марте 51 года до н. э., передавало престол Клеопатре и её младшему брату Птолемею XIII, которому тогда было около 9 лет, и с которым она сочеталась формальным браком, так как согласно птолемеевскому обычаю женщина не могла царствовать самостоятельно. На престол она взошла под официальным титулом Θέα Φιλοπάτωρ (Теа Филопатор), то есть богиня, любящая отца (из надписи на стеле от 51 до н. э.). Первые три года царствования были нелегки из-за 2-летнего неурожая, вызванного недостаточным разливом Нила.

С воцарением соправителей немедленно началась подспудная борьба партий. Клеопатра сначала правила одна, отстранив малолетнего брата, но затем последний взял реванш, опираясь на евнуха Потина (бывшего кем-то вроде главы правительства), полководца Ахилла и своего воспитателя Теодота (ритор с Хиоса). В документе, датированном 27 октября 50 года до н. э., имя Птолемея фигурирует подчеркнуто на первом месте.

Летом 48 года до н. э. Клеопатра, бежавшая в Сирию и навербовавшая там войско, во главе этого войска разбила лагерь на египетской границе, недалеко от крепости Пелусий; там же расположился с войском и её брат, преграждая ей путь в страну.

Переломным моментом стало бегство римского сенатора Помпея в Египет и его убийство сторонниками Птолемея.

Клеопатра и Цезарь

В этот момент в борьбу вмешивается Рим. Помпей, побежденный Юлием Цезарем под Фарсалом, в начале июня 48 года до н. э. появляется у египетского берега и просит египетского царя о помощи. Молодой Птолемей XIII, точнее его советники, надеясь добиться щедрых милостей от победителей, отдают приказ об убийстве римлянина. Это и было исполнено, едва Помпей ступил на египетскую землю, на глазах у всего его окружения (28 июля 48 года). Но царь просчитался: Цезарь, который в погоне за Помпеем высадился в Египте два дня спустя, разгневался этой расправой и похоронил голову Помпея у стен Александрии, где воздвиг святилище Немезиды.

Оказавшись в Египте, Цезарь попытался пополнить свою казну с помощью долгов, которые Птолемей XII наделал римскому банкиру Рабирию во время своих хлопот о восстановлении на престоле, и которые Цезарь теперь записал на свой счёт. Светоний пишет, что Цезарь «не решился» превратить Египет в римскую провинцию, «чтобы какой-нибудь предприимчивый наместник не сумел опереться на неё [провинцию с огромными ресурсами] для новых смут». Однако Цезарь заявил о намерении выступить арбитром в споре царей. Птолемей XIII и без него был фактическим правителем, к тому же признанным Помпеем; поэтому Цезарь был заинтересован в Клеопатре, которая могла стать марионеткой, обязанной ему властью.

Вскоре по прибытии он вызывает Клеопатру к себе в Александрию. Проникнуть в столицу, охраняемую людьми Птолемея, было непростым делом; Клеопатре помог сделать это её поклонник, сицилиец Аполлодор, который тайно провез царицу в рыбачьей лодке, а потом пронёс в покои Цезаря, спрятав в большом мешке для постели (а не в ковре, как это приукрашенно изображается в фильмах, см. Ковёр Клеопатры). Из этого факта можно сделать вывод о хрупком телосложении царицы. Бросившись к ногам римского диктатора, Клеопатра стала горько жаловаться на своих притеснителей, требуя казни Потина. 52-летний Цезарь был пленён молодой царицей; тем более, что возврат к завещанию Птолемея XII соответствовал его собственным политическим интересам. Когда на следующее утро Цезарь заявил об этом 13-летнему царю — тот в ярости выбежал из дворца и, сорвав с себя диадему, стал кричать собравшемуся народу, что его предали. Толпа возмутилась; но Цезарю в тот момент удалось её утихомирить, зачитав завещание царя.

Однако ситуация для Цезаря осложнилась. Отряд, сопровождавший его, насчитывал всего 7 тысяч солдат; в Африке собирались сторонники убитого Помпея, и эти обстоятельства возбудили в партии Птолемея надежду избавиться от Цезаря. Потин и Ахилла вызвали в Александрию войска; казнь Потина Цезарем уже не могла остановить восстание. Войска, поддержанные горожанами, возмущенными вымогательствами и своеволием римлян, получили вождя, когда к ним бежали Птолемей XIII и его сестра Арсиноя. В результате Цезарь в сентябре 48 года до н. э. оказался осажденным и отрезанным от подкреплений в царском квартале Александрии. Спас Цезаря и Клеопатру только подход подкреплений во главе с Митридатом Пергамским.

Повстанцы были разбиты 15 января 47 года до н. э. у Мареотийского озера, при бегстве царь Птолемей утонул в Ниле. Арсиноя попала в плен и была затем проведена в триумфе Цезаря. За этим последовало совместное путешествие Цезаря и Клеопатры по Нилу на 400 кораблях, сопровождавшееся шумными празднествами. Клеопатра, формально сочетавшаяся с другим своим малолетним братом Птолемеем XIV, фактически стала безраздельной правительницей Египта под римским протекторатом, гарантией которого являлись оставленные в Египте три легиона. Вскоре после отбытия Цезаря у Клеопатры рождается сын 23 июня 47 года, которого назвали Птолемеем Цезарем, но который вошёл в историю под данным ему александрийцами прозвищем Цезарион[8]. Утверждали, что он был очень похож на Цезаря и лицом, и осанкой.

Пребывание в Риме

Цезарь воевал с царем Понта Фарнаком, затем с последними сторонниками Помпея в Африке; сразу же по окончании войн он вызывает в Рим Клеопатру с братом (лето 46 года до н. э.), формально — для заключения союза между Римом и Египтом. Клеопатре была выделена вилла Цезаря в его садах на берегу Тибра, где она принимала знатных римлян, спешивших засвидетельствовать своё почтение фаворитке. У республиканцев это вызывало крайнее раздражение и стало одним из поводов, ускоривших гибель Цезаря. Ходил даже слух (передаваемый Светонием и показательный для общего настроения), что Цезарь собирается взять Клеопатру своей второй женой и перенести столицу в Александрию. Сам Цезарь приказал поместить позолоченную статую Клеопатры у алтаря Венеры Прародительницы (Венеры как мифического предка рода Юлиев, к которому он принадлежал). Тем не менее официальное завещание Цезаря не содержало никаких упоминаний о Цезарионе, которого он таким образом не решился признать своим сыном.

Суверенное правление

Цезарь был убит в результате заговора 15 марта 44 года до н. э. Месяц спустя, в середине апреля, Клеопатра покинула Рим и в июле прибыла в Александрию. Вскоре после этого умер 14-летний Птолемей XIV. По утверждению Иосифа Флавия, он был отравлен сестрой: рождение сына дало Клеопатре формального соправителя. В этой ситуации взрослеющий брат был ей совершенно излишен.

В 43 году до н. э. на Египет обрушился голод и два года подряд не разливался Нил. Царица была озабочена прежде всего снабжением своей столицы, склонной к бунту. Три римских легиона, оставленные покойным Цезарем, бесчинствовали вплоть до их вывода.

Война между убийцами Цезаря, Кассием и Брутом с одной стороны, и с другой стороны — его наследниками Антонием и Октавианом, требовала от царицы изворотливости. Восток был в руках убийц Цезаря: Брут контролировал Грецию и Малую Азию, а Кассий обосновался в Сирии. Наместник Клеопатры на Кипре, Серапион, помог Кассию деньгами и флотом с несомненного согласия царицы, какие бы чувства она ни питала к убийцам своего римского покровителя. Позже она официально отреклась от действий Серапиона. С другой стороны Клеопатра снарядила флот якобы, как она потом уверяла, в помощь цезарианцам. В 42 году до н. э. республиканцы были разгромлены под Филиппами. Ситуация для Клеопатры сразу переменилась.

Клеопатра и Антоний

Встреча с Марком Антонием

Клеопатре было 28 лет, когда она в 41 году до н. э. познакомилась с 40-летним римским полководцем. Известно, что Антоний в качестве начальника конницы участвовал в восстановлении на престоле Птолемея XII в 55 году, но маловероятно, чтобы они встретились в то время, хотя Аппиан приводит слух, будто Антоний увлекся 14-летней Клеопатрой ещё в тот период[9]. Они могли познакомиться во время пребывания царицы в Риме, однако до встречи в 41 году они, по-видимому, плохо знали друг друга.

При разделе римского мира, произведенном после разгрома республиканцев, Антонию достался Восток. Антоний решает реализовать проект Цезаря — большой поход против парфян. Готовясь к походу, он посылает офицера Квинта Деллия в Александрию требовать Клеопатру к себе в Киликию. Он собирался обвинить её в помощи убийцам Цезаря, видимо, надеясь под этим предлогом получить с неё как можно больше денег для похода. Клеопатра, разузнав через Деллия о характере Антония и прежде всего о его влюбчивости, тщеславии и любви к внешнему блеску, прибывает на судне с вызолоченной кормой, пурпурными парусами и посеребренными веслами; сама она восседала в наряде Афродиты, по обе стороны от неё стояли с опахалами мальчики в виде эротов, а управляли кораблем служанки в одеяниях нимф. Корабль двигался по реке Кидн под звуки флейт и кифар, окутанный дымом благовоний. Затем она приглашает Антония к себе для роскошного пиршества. Антоний был совершенно очарован. Заготовленные обвинения царица без труда отклонила, заявив, что Серапион действовал без её ведома, а сама она снарядила флот в помощь цезарианцам, но этот флот, к несчастью, был задержан противными ветрами. В качестве первого проявления любезности к Клеопатре Антоний по её просьбе приказал немедленно казнить её сестру Арсиною, искавшую убежища в храме Афродиты в Эфесе.

Так начался роман, длившийся десять лет, один из самых знаменитых в истории — даже при том, что мы не можем судить, какова была доля политического расчёта в отношениях с Антонием, который был необходим Клеопатре для осуществления своих планов. Со своей стороны, Антоний только при помощи египетских денег мог содержать свою огромную армию.

Восстановление державы Лагидов

Антоний, оставив армию, последовал за Клеопатрой в Александрию, где провёл зиму 41—40 гг. до н. э., предаваясь попойкам и развлечениям. Со своей стороны Клеопатра старалась привязать его как можно крепче.

Плутарх рассказывает:

вместе с ним она играла в кости, вместе пила, вместе охотилась, была в числе зрителей, когда он упражнялся с оружием, а по ночам, когда он, в платье раба, бродил и слонялся по городу, останавливаясь у дверей и окон домов и осыпая обычными своим шутками хозяев — людей простого звания, Клеопатра и тут была рядом с Антонием, одетая ему под стать.

Однажды Антоний, задумав поразить Клеопатру своими способностями рыболова, подослал ныряльщиков, которые постоянно насаживали ему на крючок новый «улов»; Клеопатра, быстро разгадав эту хитрость, со своей стороны послала ныряльщика, который насадил Антонию вяленую рыбу. Пока они развлекались подобным образом, парфянский царевич Пакор перешёл в наступление, в результате которого Рим потерял Сирию и юг Малой Азии с Киликией. Антигон Маттафий, враждебный римлянам принц из династии Хасмонеев (Маккавеев), был утверждён парфянами на иерусалимском престоле. Марк Антоний провел короткое контрнаступление из Тира, но затем был вынужден вернуться в Рим, где после столкновения между его женой Фульвией и сторонниками Октавиана было заключено мирное соглашение в Брундизии. Столкновения были вызваны по вине Фульвии, которая, по словам Плутарха, надеялась таким образом оторвать Антония от Клеопатры.

В это время Фульвия умерла, и Антоний сочетался браком с сестрой Октавиана, Октавией. В то же самое время в 40 году до н. э. Клеопатра в Александрии родила от Антония близнецов: мальчика Александра Гелиоса («Солнце») и девочку Клеопатру Селену («Луну»).

На протяжении 3 лет до осени 37 года до н. э. сведения о царице отсутствуют. При возвращении Антония из Италии любовники встречаются в Антиохии осенью 37 года, и с этого момента начинается новый этап в их политике и их любви. Легат Антония Вентидий изгнал парфян; Антоний заменяет парфянских ставленников собственными вассалами или прямым римским управлением. Таким образом, знаменитый Ирод при его поддержке становится царем Иудеи. Нечто подобное происходит в Галатии, Понте и Каппадокии. Клеопатра из всего этого получает непосредственную выгоду, так как подтверждаются её права на Кипр, которым она фактически владела, а также на города сирийского и киликийского побережья Средиземного моря, царство Халкидика в нынешнем Ливане. Таким образом она сумела частично восстановить державу первых Птолемеев.

Клеопатра повелела отсчитывать от этого момента новую эру своего царствования в документах. Сама она приняла официальный титул Θεα Νεωτερα Φιλοπατωρ Φιλοπατρις (Феа Неотера Филопатор Филопатрис), то есть «младшая богиня, любящая отца и отечество». Титул предназначался для присоединённых сирийцев, которые уже имели царицу (старшую богиню) птолемеевских кровей Клеопатру Феа во II веке до н. э., титул также указывал, по мнению историков, на македонские корни Клеопатры, что было весомым аргументом для греко-македонского правящего класса Сирии.

Дети Антония и Клеопатры

В 37—36 годах до н. э. Антоний начал кампанию против парфян, обернувшуюся катастрофой, в основном по причине суровой зимы в горах Армении и Мидии. Сам Антоний едва избежал гибели.

Клеопатра оставалась в Александрии, где в сентябре 36 года до н. э. родила третьего ребёнка от Антония — Птолемея Филадельфа. В Риме начали рассматривать союз Антония и Клеопатры как угрозу империи и лично Октавиану. Последний в начале весны 35 года послал свою сестру Октавию, законную жену Антония и мать двух его дочерей — Антонии Старшей (будущей бабки императора Нерона) и Антонии Младшей (будущей матери Германика и императора Клавдия), — с тем, чтобы она присоединилась к мужу. Однако едва она доехала до Афин, Антоний приказал ей немедленно возвращаться обратно. Это произошло при участии Клеопатры, которая грозила Антонию самоубийством в случае, если тот примет жену.

Антоний хотел взять реванш за поражение в войне с парфянами: в 35 году до н. э. он захватил царя Армении Артавазда II, заключил союз с другим Артаваздом — царём Мидии Атропатены и справил триумф, но не в Риме, а в Александрии с участием Клеопатры и их общих детей. Чуть позже Цезарион получил титул царя царей; Александр Гелиос был провозглашён царём Армении и земель за Евфратом, Птолемей Филадельф получил (номинально, так как ему было около 2 лет) — Сирию и Малую Азию, и, наконец, Клеопатра Селена II — Киренаику.

Далеко не все из пожалованных территорий находились под реальным контролем Антония. Иосиф Флавий утверждает, что Клеопатра также требовала у Антония Иудею, но получила отказ; однако это сообщение ставится[кем?] под сомнение.

Известие о раздаче земель вызвало сильнейшее возмущение в Риме, Антоний явно порывал со всеми римскими традициями и начинал разыгрывать из себя эллинистического монарха.

Крушение

Битва при Акциуме

Антоний ещё пользовался значительной популярностью в сенате и армии, но своими выходками в восточно-эллинистическом духе, бросавшими вызов римским нормам и традиционным представлениям, сам дал Октавиану оружие против себя. К 32 году до н. э. дело дошло до гражданской войны. При этом Октавиан провозгласил её войной «римского народа против египетской царицы». Египтянку, которая поработила римского полководца своими чарами, изобразили средоточием всего восточного, эллинистически-царского, чуждого Риму и «римским добродетелям».

Со стороны Антония и Клеопатры для войны был приготовлен флот из 500 кораблей, из них 200 египетских. Антоний вёл войну вяло, предаваясь совместно с Клеопатрой пиршествам и празднествам во всех попутных греческих городах и предоставляя Октавиану время для организации армии и флота. Пока Антоний стягивал войска к западному побережью Греции, собираясь переправиться в Италию, сам Октавиан стремительно переправился в Эпир и навязал Антонию войну на его территории.

Пребывание Клеопатры в лагере Антония, её постоянные интриги против всех, в ком она видела своих недоброжелателей, сослужили Антонию дурную службу, побудив многих из его сторонников перебежать к противнику. Характерна история ярого приверженца Антония Квинта Деллия, который всё же был вынужден перебежать к Октавиану, поскольку был предупрежден, что Клеопатра собирается отравить его за шутку, которую она сочла для себя оскорбительной. Перебежчики осведомили Октавиана о содержании завещания Антония, оно было немедленно изъято из храма Весты и опубликовано. Антоний официально признавал Клеопатру женой, её сыновей — своими законными детьми, и завещал похоронить себя не в Риме, а в Александрии рядом с Клеопатрой. Завещание Антония совершенно его дискредитировало.

Октавиан, не являвшийся крупным военачальником, нашёл в лице Марка Випсания Агриппы компетентного полководца, который успешно вел войну. Агриппа сумел загнать флот Антония и Клеопатры в Амбракийский залив и блокировал его. Их войска стали ощущать недостаток продовольствия. Клеопатра настаивала на морском прорыве. На военном совете это мнение взяло верх. Результатом стала морская битва при Акциуме 2 сентября 31 года до н. э. Когда Клеопатра испугалась, что победа ускользает, она решила бежать со всем своим флотом, пытаясь что-то ещё спасти. Антоний бежал вслед за ней. Его разгромленный флот сдался Октавиану, а вслед за тем сдалась без боя и деморализованная сухопутная армия.

Гибель Антония и Клеопатры

Антоний возвратился в Египет и не предпринимал ничего для продолжения борьбы с Октавианом. Впрочем, у него не оставалось для этого никаких реальных ресурсов. Он растрачивал свои силы в попойках и роскошных празднествах, и объявил вместе с Клеопатрой о создании «Союза смертников», члены которого клялись умереть вместе. В этот союз пришлось вступить их приближённым. Клеопатра испытывала на заключённых яды, пытаясь выяснить, какой яд приносит более быструю и безболезненную смерть. Клеопатра была озабочена спасением Цезариона. Она отправила его в Индию, но он потом вернулся обратно в Египет. Она и сама одно время обдумывала план бегства в Индию, но при попытке перевезти суда через Суэцкий перешеек их сожгли арабы. От этих планов пришлось отказаться.

Весной 30 года до н. э. Октавиан двинулся на Египет. Клеопатра пыталась жестокими мерами оградить себя от измены: когда комендант Пелусия Селевк сдал крепость, она казнила его жену и детей. К концу июля войска Октавиана появились под самой Александрией. Последние части, оставшиеся у Антония, одна за другой переходили на сторону победителя.

1 августа всё было кончено. Клеопатра с доверенными служанками Ирадой и Хармион заперлась в здании собственной гробницы. Антонию передали ложное известие о её самоубийстве. Антоний бросился на свой меч. Вскоре его, умирающего, женщины втянули в гробницу, и он умер на руках у рыдавшей над ним Клеопатры. Сама Клеопатра, зажав в руке кинжал, демонстрировала готовность к смерти, однако вступила в переговоры с посланцем Октавиана, позволила ему проникнуть в здание гробницы и обезоружить её. Видимо, Клеопатра ещё сохраняла слабую надежду соблазнить Октавиана или хотя бы договориться с ним, и удержать царство. Октавиан проявил меньше податливости к женским чарам, чем Цезарь и Антоний, да и чары женщины за тридцать и матери четверых детей, возможно, несколько ослабли.

Последние дни Клеопатры подробно описаны Плутархом по воспоминаниям Олимпа, её врача. Октавиан дозволил Клеопатре похоронить возлюбленного; её собственная судьба оставалась неясной. Она сказалась больной и давала понять, что уморит себя голодом — но угрозы Октавиана расправиться с детьми заставили её принять лечение.

Немногими днями позже Цезарь (Октавиан) и сам навестил Клеопатру, чтобы сколько-нибудь её утешить. Она лежала на постели, подавленная и удручённая, и когда Цезарь появился в дверях, вскочила в одном хитоне и бросилась ему в ноги. Её давно не прибранные волосы висели клочьями, лицо одичало, голос дрожал, глаза потухли.[10]

Октавиан напутствовал Клеопатру ободряющими словами и удалился.

Вскоре влюбленный в Клеопатру римский офицер Корнелий Долабелла сообщил ей, что через три дня её отправят в Рим для триумфа Октавиана. Клеопатра велела передать тому заранее написанное письмо и заперлась со служанками. Октавиан получил письмо, в котором нашёл жалобы и просьбу похоронить её вместе с Антонием, и немедленно послал людей. Посланные нашли Клеопатру мёртвой, в царском уборе, на золотом ложе. Поскольку перед тем к Клеопатре прошёл крестьянин с горшком смокв, не вызвавший подозрений у стражи, — было решено, что в горшке Клеопатре пронесли змею. Утверждали, что на руке Клеопатры были чуть видны два лёгких укуса. Саму змею в комнате не нашли, будто бы она сразу уползла из дворца.

По другой версии, Клеопатра хранила яд в полой головной шпильке. Эта версия подкрепляется тем фактом, что обе служанки Клеопатры умерли вместе с ней. Сомнительно, чтобы одна змея умертвила сразу трёх человек. По словам Диона Кассия, Октавиан пытался оживить Клеопатру с помощью псиллов, экзотического племени, умевшего высасывать яд безвредно для себя.

Смерть Клеопатры 12 августа 30 года лишила Октавиана блестящей пленницы на его триумфе в Риме. В триумфальном шествии везли лишь её изваяние.

Приёмный сын Цезаря Октавиан казнил родного сына Цезаря от Клеопатры Птолемея XV Цезариона в том же году. Дети от Антония шли в цепях на параде триумфатора, затем воспитывались у сестры Октавиана Октавии, жены Антония, «в память о муже». Впоследствии дочь Клеопатры Клеопатру Селену II выдали замуж за мавританского царя Юбу II, благодаря чему и появился бюст Клеопатры из Шершелл.

Судьба Александра Гелиоса и Птолемея Филадельфа осталась неизвестной. Предполагается, что они рано умерли.

Египет стал одной из римских провинций.

Клеопатра в искусстве

Клеопатра в кино

Клеопатре посвящено множество фильмов. СамыеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2740 дней] известные из них:

Клеопатра в астрономии

Напишите отзыв о статье "Клеопатра"

Примечания

  1. Аврелий Виктор, «О знаменитых людях», 86
  2. Плутарх, «Антоний», 27
  3. C.R.Lepsius, Denkmӓler aus Aegypten und Aethiopien, 12 Bde., Berlin 1849-59. -IV 65a.
  4. C.R.Lepsius, Denkmӓler aus Aegypten und Aethiopien, Text, Hrsg. v. E.Naville und K. Sethe, 5 Bde., Leipzig 1897—1913 — IV 4(α).
  5. C.R.Lepsius, Denkmӓler aus Aegypten und Aethiopien, Text, Hrsg. v. E.Naville und K. Sethe, 5 Bde., Leipzig 1897—1913 — IV 3.
  6. 1 2 H.Brugsch, Thesaurus Inscriptionum Aegyptiacarum, 6 Bde., Leipzig 1883-91 —879.
  7. C.R.Lepsius, Denkmӓler aus Aegypten und Aethiopien, 12 Bde., Berlin 1849-59. -IV 53a.
  8. «Цезарёнок», то есть маленький Цезарь
  9. Аппиан, «Гражд. войны», 5.8
  10. Плутарх, «Антоний», 83

Литература

  • [ec-dejavu.ru/c/Cleopatra.html А. Петров. Несколько страниц в защиту Клеопатры] // Восток-Запад-Россия. Сб. статей. — М.: «Прогресс-Традиция», 2002, с. 383—390.
  • [www.sno.pro1.ru/lib/kravchuk/ А Кравчук. Закат Птолемеев] — М.: «Наука», Гл. ред. вост. литературы, 1973, 217 с.
  • Пьер Декс. Клеопатра. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. — 320 с. — (След в истории). — 10 000 экз. — ISBN 5-222-00181-4.
  • Светоний, «Божественный Юлий», «Август»
  • Бенгтсон Г. Правители эпохи эллинизма / Пер. с нем. и вступит. статья Э. Д. Фролова. — М.: Наука (ГРВЛ), 1982. — 391 с. — 10 000 экз.
  • Грант М. Клеопатра: Последняя из Птолемеев. — М., 2008. — 352 с.
  • Егоров А. П. Антоний и Клеопатра: Рим и Египет: Встреча цивилизаций. — СПб., 2012. — 264 с.
  • Стучевский И. А. Клеопатра: Исторический очерк // Вопросы истории. — 1965. — 10. — С. 210—218.
  • Флетчер Д. Клеопатра Великая: Женщина, стоящая за легендой. — М., 2011. — 480 с.
  • Фрэн И. Клеопатра, или Неподражаемая. — М., 2001. — 480 с.
  • Шово М. Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры. — М., 2004.

Ссылки

  • Плутарх, [ancientrome.ru/antlitr/plutarch/sgo/caesar-f.htm «Цезарь»]; [ancientrome.ru/antlitr/plutarch/sgo/antonius-f.htm «Антоний»]
  • Аппиан, [ancientrome.ru/antlitr/appian/index.htm «Гражданские войны», кн. II, V]
  • [wars175x.narod.ru/f2/Html/Pervoistochnik3_1.htm «Записки об Александрийской войне»] неизвестного автора
  • Александр Кравчук, [annales.info/egipet/small/kleop.htm#7994 Закат Птолемеев]
  • [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/Cassius_Dio/51*.html#11.5 Roman History], by Cassius Dio, Book 51
  • [www.wildwinds.com/coins/greece/egypt/cleopatra_VII/i.html Монеты Клеопатры VII]


Отрывок, характеризующий Клеопатра

– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.